Я дрался в 41-м - Артем Владимирович Драбкин

садовые деревни. Как сейчас помню, одна из мин, которая была немцем выпущена, полетела в сторону моего солдата. У него была противогазная сумка, в которой оказалась бутылка с зажигательной смесью. Она и сам солдат загорелись. Тогда я подбежал к нему, сорвал с него противогаз и освободил его от огня. У меня пулеметчиком был шахтер Паша Пащенко. Пока мы с отделением короткими перебежками наступали, он все время бежал за мной. Таким путем мы гнали противника метров, может быть, 300. Немцы быстро удирали от нас. Дошли мы в деревне до того места, где были выкопаны небольшие ямки под новый сад. В этот момент был отдан приказ остановиться. Я забрался в одну из таких ямок и начал из нее отстреливаться. Короче говоря, мы обстреливали передовую линию немцев. Тогда противник ударил из своих 45-мм минометов. Небольшая мина разорвалась около меня. Я тогда был ранен и потерял сознание. Еще подумал про себя: «Какая легкая смерть!» Потом ко мне подполз Паша Пащенко и сказал: «Командир, мы только одни здесь остались! Давай отступать!» И мы начали отступать. Оказалось, это совсем недалеко от Киева было. Мы пошли по дороге. Паша держал мою винтовку и автомат ППД. Потом перед нами появилась такая высокая насыпь. Около нее стояла 45-миллиметровая пушка немцев, которая периодически по нам постреливала. Пули все время свистели. «Как же перебежать», — подумал еще про себя. А потом сказал Пащенко: «А, ладно, давай по одному. Ты иди вперед, и потом я за тобой перебегу». Так мы с ним перебежали эту дорогу. А там уже в саду организовали перевязочный пункт. В этом месте собралось много всяких раненых. Санитары меня там перевязали и кинули в машину ГАЗ-АА, «полуторку» то есть. Перед этим забрали не только винтовку, но и все остальное: часы, компас и так далее.

Привезли меня сначала в перевязочный прифронтовой госпиталь в Киев. Из-за ранения я потерял очень много крови, и поэтому очень хотелось спать. Но медсестра не давала мне заснуть, все время будила. Кстати, как сейчас помню, на полу рядом со мной лежал раненый немецкий летчик. Его где-то у нас сбили. Он тоже был весь перебинтован и все время бормотал: «Майн гот». Немцы в то время настроены были очень крепко. Меня в госпитале перевязали и направили потом в следующий госпиталь, который располагался в городе Кагановиче. Это уже был самый настоящий и огромный госпиталь! Туда много народу приходило. Помню, на третьем этаже в этом госпитале нам выдавали всякие подарки. Там я пролежал всего около месяца. После этого меня направили дальше, в глубь страны, в батальон выздоравливающих.

Интервью и лит. обработка — И. Вершинин

Бурцев Василий Михайлович

22 июня 1941 года меня застало в Черновцах. Как сейчас помню, это был выходной день и нас отпустили на целый день. Все было хорошо, нам было весело, все-таки молодые были. До 12 часов мы гуляли по одному хорошему парку. Но потом всех собрали и объявили о нападении. Так получилось, что из-за войны школу нам не пришлось выпустить. Командование нашего отряда и другое высокое начальство долго решалось: что же делать с нашими курсантами?

Весь батальон курсантов нам было приказано отвезти на подмогу сражающимся пограничникам, что мы и сделали. По пути нас обстреляли немецкие пикировщики «Ю-87» и «Ю-88», были раненые. Они тогда летели бомбить Киев и Львов. Мы в тот самый момент вместе с курсантами находились в укрытии. Рядом с нами находился аэродром. Так он загорелся, они тогда его разбомбили. А потом, когда мы этих курсантов доставили, они сражались вместе с пограничниками. Тогда на границе оказывали сопротивление только пограничники, а никакой регулярной армии еще не было даже на подходе. Тогда еще «Правда» писала о том, что пограничники в этих первых боях сражались как львы. А что у них было за оружие? Да никакого! Было легкое стрелковое оружие на заставах и в комендатурах, были пулеметы Дегтярева и «максим», были винтовки и автоматы, вот и все.

Отступление шло организованно?

Да, организованно. Уже был получен приказ отходить. Но так как армии еще не было на подходе, много пограничников было убито. Вот если бы армия была на подходе, мы тогда бы могли избежать таких больших жертв. Может быть, и война тогда бы быстрее закончилась. Но потом мы получили приказ отойти с границы. От города Черновцы мы отступали на город Каменец-Подольск. Когда пересекали Днестр, то по громкоговорителю прослушали речь Сталина, где он говорил, что врагу не нужно оставлять ничего, всю технику уничтожать. Это было 5 августа. Кстати, основная переправа через реку была разбомблена и нам пришлось искать другую переправу для того, чтобы по ней перебраться через реку. В то время машин не хватало, а пешим, как говорится, далеко не уйдешь. Поэтому мы перевозили людей группами: отвезем и едем обратно за следующей партией. Потом через Нежин и Северную Буковину мы добрались до Киева. Там нас, бывших преподавателей школы шоферов, вызвали в управление Киевского пограничного округа, которое располагалось по адресу Виноградная, 5. В управлении нам дали направление, куда двигаться дальше, выдали новые машины ЗИС-5. На некоторое время мы остановились в предместье Киева — город Бровары, потом прошли через города Лохвица и Елец, после чего оказались в городе Гадяч Сумской области.

Интервью и лит. обработка — И. Вершинин

Калиш Михаил Моисеевич

21 июня, мы, 15 человек на трех парных лодках, отправились в речной поход по Южному Бугу до Черного моря. На третий день нас остановила охрана моста и спросила: «Вы что, очумели? Куда вы плывете? Позавчера война с немцами началась!» Так мы впервые узнали о нападении Германии, оставили лодки и на поезде вернулись в Винницу. На базе ОСВОДа и ОСОВИАХИМа началось формирование партизанского отряда. Командовать партизанами назначили флотского командира запаса Феликса Рудницкого, его заместителем стал Евгений Крушинский, а начальником штаба — мой товарищ по ОСВОДу Вячеслав Божинский, с нами был еще наш боцман Яков Постоловский. Насчитывал отряд на формировке примерно 200 человек, его организация держалась в строгой тайне, и к началу июля в лесах для нас уже были приготовлены склады с оружием и продовольствием. Организованной эвакуации из Винницы не было, и когда мой отец 5 июля решил отправиться на восток, то я заявил ему,