Ловушка для дураков - Татьяна Моспан

Скоро лопата стукнулась обо что-то твердое. Он стал бережно отгребать землю и увидел крышку деревянного ящика.

Ашот попытался приподнять его, но ящик словно врос в землю. Тогда он приналег на крышку. После некоторых усилий она отскочила в сторону.

В ящике стоял сундучок, какие теперь можно увидеть только в музее. С трудом ему удалось извлечь сундучок из ящика.

Он открыл его и потерял дар речи.

Не может быть!

То, что много лет назад ошеломило Тихаря, привело нового владельца клада в трепет.

Он запустил руку в ларец и тут же вскрикнул от боли. Палец до крови разодрала острая булавка брошки.

Золотые монеты с двухглавым орлом, кольца с чудными камнями, длинные блестящие ожерелья змеились между пальцами. Откуда, откуда все это?!..

Ашот закрыл глаза. Ему не хватало воздуха. Не помня как, он выбрался из подвала.

А другая наследница, которой старик завещал вторую половину? Эта мысль отрезвила, как ушат холодной воды. Отдать? Отдать кому-то такое богатство?.. Он даже замычал, подумав об этом.

Старик еще говорил о картинах, вспомнил он, как в бреду. К черту картины! Тут столько всего, в этом сундучке, что за всю жизнь не потратить.

Ашоту приходилось в музеях и на выставках, где изредка бывал, видеть произведения искусства, но то было чужое, которое нельзя ни потрогать, ни взять в руки. Недоступное. Потому он никогда не интересовался такими вещами.

Сейчас его будто подменили. Драгоценности лежали рядом, он, он один мог видеть и распоряжаться ими. И это были не современные примитивные цацки, здесь упрятаны вещи старинной работы. Его колотило от одного вида украшений. Сколько же стоит все это, что попало ему в руки?.. Экспроприированное достояние господ бывших. Сколько лет драгоценности пролежали здесь? Ай да дед!

Ашот уже собрался уходить, как услышал со стороны улицы насторожившие его звуки. Кто-то крадучись направлялся к дому по вымощенной гравием дорожке.

У Ашота волосы встали дыбом, а по спине пробежал противный холодок.

Он замер, затаив дыхание и, не включая фонарик и не выпуская из рук тяжелой ноши, осторожно приблизился к двери.

Кто-то топтался на крыльце. Ашоту показалось, что он даже сопение услышал.

Неизвестный нашарил ручку и с силой толкнул дверь.

В воспаленном сознании Ашота мелькнула чудовищная мысль, что это умерший хозяин дома пришел присмотреть за оставленным добром. Старик разгадал его и притащился с того света, потому что увидел: Ашот не собирается выполнять его посмертную волю и поделить клад поровну с другой наследницей.

У парня подкосились ноги. Его спину подпирала стена, иначе грохнулся бы на пол, до того явственно привиделся ему умирающий старик, сверлящий его глазами.

На крыльце кто-то продолжал сопеть и возиться возле двери.

Это был не покойник.

Обливаясь потом, Ашот не сразу сообразил, что, войдя в дом, накинул на дверь крючок. Это его спасло от нежданного посетителя. Мертвых бояться нечего, цинично подумал он, живых опасаться надо. С живыми он готов вступить в схватку, потягаться, кто кого перехитрит. Просто так он богатство из рук не выпустит.

Мирзоян еще долго стоял и прислушивался к звукам, доносящимся с улицы.

Вот опять раздались шаги по гравию и скрипнула калитка. Похоже, незнакомец ушел.

Прикрывая фонарик рукой, Ашот посмотрел на часы: начало двенадцатого ночи.

Все рассчитав по времени, он не предвидел этого посещения и оказался загнанным в угол.

Выходить сейчас из дома с драгоценностями было опасно. А вдруг неизвестный подкарауливает его возле калитки? Оставалось одно - ждать. Он должен застраховать себя от любых случайностей. Значит, до утра придется остаться здесь. Как ни ужасала его эта мысль, другого выхода не было. Ашот поежился, свыкаясь с неизбежным.

С улицы не доносилось ни одного звука, и его страх прошел.

Он вспомнил про картины.

Тихарев сказал, что они спрятаны в кладовке.

Выплыла луна, и ее мертвый свет разогнал темноту в доме. Где-то в углу тихонько попискивали мыши, но Ашот их не боялся. Он попытался сориентироваться.

Кладовка находилась за второй комнатой. Ашот толкнул дверь, и она пронзительно заскрипела. Тусклый свет луны сюда не проникал. Пришлось включить фонарик.

Довольно вместительная комната без окон была завалена разнообразным хламом. На веревке, протянутой поперек и как бы перегораживающей кладовку надвое, висели старые тряпки. Казалось, прежний хозяин, чтобы отпугнуть незваных гостей, специально завалил помещение всевозможным тряпьем, чтобы с порога было видно: ничего путного и пригодного для дела здесь быть не может.

Резко пахло пылью, мышами и какой-то дрянью.

Расчет старика оказался верен, если бы Ашот точно не знал, что здесь искать, он ни на минуту не задержался бы в затхлом помещении.

Отодвинув загораживающие проход тряпки, он оказался во второй части своеобразного хранилища.

Здесь тоже было не лучше: сваленная в кучу старая обувь, тюк с торчащей из него ветхой дрянью. На кой черт все это здесь лежит? - зло подумал Ашот, споткнувшись в темноте обо что-то и больно ударившись головой.

В углу громоздились поломанные ящики, с которых свисало широкое, в безобразных пятнах покрывало. Ашот шагнул именно туда.

И не ошибся.

С брезгливостью сдернув покрывало на пол, он увидел за ним небольшое, чисто выметенное пространство. Здесь в багетовых рамах на полу и у стены стояли картины.

Ашот насчитал семь разных по размеру полотен. Все они были бережно укрыты тонкой чистой тканью. Он, одно за другим откидывая покрывала, стал с интересом рассматривать картины.

Странный вкус был у старика!

В живописи Ашот разбирался, как пошутил бы в другое время, на уровне медицинского работника.

Здесь было три пейзажа, два портрета и натюрморт, при виде которого у парня обильно потекла слюна, до того аппетитно красовалась на столе разложенная снедь.

Румяные тушки крупной и мелкой дичи, украшенные пучками зелени, казалось, уже готовы были захрустеть на зубах. Куски обжаренного, покрытого тончайшей корочкой мяса, умело выложенные свежими овощами, просились в рот. Вино в прозрачном графинчике веселило душу и вызывало приступ жажды. К массивной, обьемистой рюмке, по стенке которой скатывалась тяжелая рубиновая капля вина, рука так и тянулась сама. Серпантин желто-золотистого лимона, бархатный угол темно-зеленой скатерти... К такому столу хотелось присесть надолго и отведать всего понемногу.

Талантливый, видать, художник, вздохнул голодный Ашот.

Он перевернул один из приглянувшихся ему пейзажей, легкий, светлый, весенний, и увидел размашистую надпись: Дарье Стрелецкой. Росчерк художника он прочитать не мог.

Зато седьмое полотно даже картиной назвать было неприлично. Какая-то бессмысленная мазня с жуткой рожей посредине. Видно, покойник тоже такую манеру не жаловал. Рожу он поместил в самый конец ряда, чтобы не застила.

Ашот не мог при скудном освещении хорошо осмотреть все картины, но даже в таких условиях, выхватывая то одну часть полотна, то другую, он убеждался, что написаны они настоящими художниками. Музейные картины. Он видел росчерки в углу, но они ему ничего не говорили. Подписи были сделаны разной рукой. Разве что на двух пейзажах из трех он увидел одинаковый росчерк. Он попытался представить, что сейчас на его месте стоит настоящий ценитель и в немом благоговении взирает на сохранившиеся сокровища. Фантастика! Он попытался запомнить подписи художников.

Сколько же все это стоит? В который раз за сегодняшний вечер подумал Ашот. Ну, старик, ну, покойничек! Иметь такие сокровища и умереть в нищей поселковой больнице... Будь у Ашота лекарство, он сумел бы вырвать старика из лап смерти. Что же он, дурак богатый, думал, а?.. В таком случае, дорогой, захохотало что-то внутри Ашота, тебе не досталось бы его наследство...

Один портрет производил особенно сильное впечатление. Он не мог оторвать от него глаз. Темные зрачки, как живые, уставились на Мирзояна. Пожилой мужчина с портрета спрашивал, укорял, молил о чем-то... И предрекал несчастье. Как умирающий старик смотрит, екнуло сердце.

Ашот отступил на шаг и с усилием отвел глаза в сторону, приказав себе на смотреть на портрет. Он почувствовал мистический страх. Нервы ни к черту, надергался за день, ночь не спал, да и устал сегодня, как собака.

Он решил не брать картины с собой. Пусть стоят пока здесь, как и стояли, потом что-нибудь придумает. Полотна не слишком громоздкие, но с рамами ему их сейчас не утащить, а вырезать - рука не поднималась. А главное, он боялся признаться себе в этом, его страшил портрет пожилого мужчины.

Он бережно укрыл картины, потом снова повесил на ящики запятнанное покрывало и, убедившись, что оставляет все, как было, покинул кладовку.

До рассвета он продремал на старом диване. Дом, словно в благодарность за то, что он оставляет здесь часть сокровищ, не беспокоил его непонятными звуками.