Перекрёстки Эгредеума - Эмпирика Аттонита
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Озарение рывком подняло ординатора с кровати. Ингвар у неё дома, с дороги, голодный, а тут ещё и такой бардак!
Невзирая на его просьбы лежать смирно и уверения, что всё подождёт, Мария Станиславовна, совершенно сбитая с толку, суетливо забегала по дому.
Множество вопросов беспорядочно кружило в её голове, шумевшей от волнения и усталости, а отголоски недавних событий и снов расцвечивали этот сумбур умопомрачительными огненными оттенками. Точно пожар на тонущем корабле. И всё мельтешит, и все мечутся…
Единообразие мыслей и действий, как известно, — залог гармонии и душевного спокойствия, но в данном случае это порождало суматоху и растерянность.
И как всё-таки это вышло?! Она старалась не думать, чтобы сохранить хотя бы остатки самообладания.
* * *
Ингвар был измучен. Только когда волнение немного улеглось и гость, обсохший, отогретый и накормленный горячими бутербродами с чаем понемногу освоился на тесной кухне, где они ютились за хлипким столом под мерное тиканье старинных настенных часов швейцарской фирмы «Адарис», Мария Станиславовна впервые хорошенько его разглядела.
В резком свете неприкрытой абажуром электрической лампы лицо казалось неестественно бледным, и особенно отчётливыми становились тёмные круги под глазами. Хотя Мария Станиславовна всегда считала Ингвара своим ровесником, сейчас она затруднялась хотя бы приблизительно определить его возраст: он казался человеком скорее молодым, несмотря на наметившиеся кое-где на лбу морщины, но столь пронзительный взор глубоких синих глаз мог принадлежать только обречённому старику, к которому уже протянулась костлявая рука Жнеца.
Когда взгляды их встретились, лицо гостя озарила мягкая улыбка — ласковая и искренняя, — но глаза его остались печальны и таили какую-то неизбывную скорбь.
«Он смертельно устал, а может, и болен», — промелькнула тревожная догадка.
«Знаешь что, утро вечера мудреней. Нет, просто: утро вечера мудреней. Мудреней — странное слово какое…»
Ординатор прикидывала, как бы лучше прервать затянувшееся молчание, намереваясь скрыть неловкость за нарочитой небрежностью тщательно подбираемых слов, но Ингвар заговорил первым.
И его слова, запылавшие в ночной тишине меж тесных стен лихорадочным жаром, обращали последние тени здравомыслия в пепел и прах.
* * *
Подобные беседы гораздо удобнее вести под защитной оболочкой белого халата в психиатрическом отделении. Тогда можно отправить пациента в палату и укрыться от его безумных идей за дверью ординаторской, отбрасывая витиеватость болезненных высказываний и оставляя лишь чётко структурированное описание психического статуса, из которого последовательно вытекают психопатологическая квалификация наблюдаемых феноменов и соответствующий диагноз.
Но всё это не более чем самообман, от которого она безумно устала. Дать чему-то название и присвоить место в классификации — не значит его понять. Пора перестать прятаться за иллюзией безопасности среди искусственных теоретических конструкций. И взглянуть правде в глаза. Впрочем, находиться в одной комнате с человеком, одержимым бредовыми идеями, жутковато вне зависимости от точек зрения на сущность и происхождение психических расстройств.
Только разве не такие же идеи бередят её собственную душу?
— Ты знаешь, я не должен рассказывать о том, что ты сама ещё не вспомнила, — иначе нам снова не выбраться. Я был упрям, столько раз… Впрочем…
Болезненно-алые пятна проступили на бледных щеках.
Действительно стало жарко. Голова снова начинала гудеть. Мария Станиславовна направилась к окну, чтобы открыть форточку, но Ингвар схватил её за руку:
— Стой. Не надо. Они там.
Ординатор со вздохом опустилась на место. Чужое безумие давно её не волновало — но Ингвар не был чужим, и оттого пугающие намёки в его полубессвязной речи начинали раздражать. В конце концов, под этой крышей она привыкла быть самой ненормальной.
— Так, — тихо молвила она, склонив голову и потирая уставшие глаза. — Давай по порядку. Кто — там?
— Демоны Чиатумы. Ты видела одного из них возле чёрной башни. К счастью, я оказался рядом.
Вот это-то и странно. Ещё более странно, чем демоны и Че… как он там сказал?
— Я же обещал, что всегда найду тебя, — сказал Ингвар прежде, чем она успела сформулировать, что её беспокоит.
Словно мысли читал!
— И мистики тут гораздо меньше, чем можно было ожидать, — улыбнулся гость, поймав её недоверчивый взгляд. — Та золотая загогулина, помнишь? Я же прислал её по почте — ты сама сказала адрес. А когда сегодня не нашёл тебя дома, отправился в больницу: ведь ты не раз уверяла, что больше нигде не бываешь.
Я пошёл пешком — хвала интернету, найти дорогу оказалось несложно. И, не доходя, увидел это место. Чёрную башню за деревьями. Вот здесь ты можешь укорить меня в необдуманности — но предчувствие было сильнее разума. Оно никогда меня не подводило. Не подвело и теперь.
Демоны Чиатумы любят такие места. Да и ты тоже.
Опять это слово. В нём чудилось что-то жуткое, отталкивающее. Первобытное. Мария Станиславовна была уверена, что неоднократно слышала его прежде — не от Ингвара.
— Что такое Чиатума?
Он ответил не сразу.
— Думаю, это можно рассказать. В конце концов, ты уже встретилась с её силой. Чиатума — это болезнь, уродующая разум и тело, искажающая материю. Дыхание Тьмы, отравляющее Вселенную одним своим существованием. Это… энергия или существо, я так толком и не понял за все эти годы. Но точно знаю одно: она — причина всех наших бед. И не только наших.
Чиатума — это вселенское безумие. И ещё — название проклятого континента на Тёмной стороне нашей планеты, всегда обращённой к главному солнцу одной стороной.
Ты говорила, что начала видеть сны об Эгредеуме. Вспомнила Агранис?
«Янтарное сердце мира», — подумалось само собой.
— Да, — неуверенно вымолвила Мария Станиславовна, всё ещё отказываясь верить, что они всерьёз обсуждают такую чепуху.
Хотя когда за тобой гонится чёрная тварь на крылатой медузе, а меч из туманной грёзы пронзает тело — разве это чепуха?!
В желудке заныло, и она крепко обхватила живот рукой, чтобы унять боль. Но сдерживать остальное оказалось уже не под силу — слова хлынули неудержимым потоком:
— Агранис, Галахия, Джаоба. И ещё Ир-Птак: мне казалось, что я — это он, когда его убили. Теотекри. Радош.
Солнечные вспышки, чёрные дыры, квантовая механика. Я не понимаю, что происходит. Эти сны, книги, видения… Знаю, я всегда была, — она замялась, тщетно подбирая приемлемое для психиатра выражение, не содержащее упоминания «кукухи» и прочих пернатых, — всегда витала в грёзах. Но теперь по-настоящему схожу с ума. И мои знания тут никак не помогают.
Каждый день, каждый чёртов день, Ингвар, я хожу как по краю бездны. Вот-вот сорвусь — и пиши пропало. Я уже не знаю, что реально, а что нет, и любая
