Стретч - 29 баллов - Дэмиан Лэниган

Сорок восемь фунтов. Сорок восемь фунтов ничтожны даже прописью. Даже если написать «сорок восемь фунтов и ноль-ноль пенсов», все равно выглядит ничтожно.

£48.

И это — за три недели усмирения «вуебков», когда «О’Хара» делал по две штуки в день. Это означало, что я, менеджер, дирижер, укротитель, великий визирь и чемпион поглаживания чужих самолюбий получил за свои труды одну тысячную рождественской выручки заведения. Построим обычную дробь: 1/1000.

Что-то пафос не оправдывается. Попробуем дробь десятичную.

0,001.

Сорок восемь фунтов.

Я сунул деньги в карман джинсов и бросил взгляд на мусорные баки. Сколько часов я потратил, глазея на эти баки? Меня вдруг захлестнул прилив нежности. Баки стояли рядком во дворе, в них бросали капустные очистки и куриные кости, а они самоотверженно подставляли дождям рифленые крышки, — умиротворяющая и грустная картина. Я тихонько заговорил с ними:

— Ребята, я скоро уезжаю. Больше вы меня не увидите. Но не волнуйтесь, я буду вас помнить. Вы — хорошие ребята. Уважаю вашего брата, стоите себе, делаете свое дело и никогда не жалуетесь. Примите мою личную благодарность. Не поминайте лихом, ребята.

Я сунул в рот догорающий окурок, встал по стойке смирно и отдал бакам честь с преувеличенной серьезностью морского пехотинца, покидающего стены Вест-Пойнта.

После этого я залаял, как делают морские пехотинцы, отвечая сержанту: «Так точно, сэр. Сорок восемь фунтов, сэр. Никак нет, сэр. Сорок восемь фунтов и ноль пенсов, сэр. Так точно, сэр».

Повернувшись на каблуках, я строевым шагом прошел на кухню, мимо Паоло, который, как всегда, читал «Газетта делла спорт» и ни на что не обращал внимания. Заметив Сэди, приехавшую на обеденную смену, я перестал корчить из себя солдата, однако успел дойти до линии, отделяющей смех от слез, то есть одновременно хохотал как гиена и рыдал как выпь.

Рождественское фиаско решило вопрос с Сэди, по крайней мере перед ней вопрос уже не стоял. Щекочущее обещание «в другой раз» легко дается и легко забывается. После Рождества обмен словами происходил учтиво, но как бы через трехметровую ледяную пропасть. По виду Сэди можно было понять, что в мыслях она далеко-далеко и я фигурирую в них не больше, чем фартук, который она надевает перед сменой.

Я вертел фразу «в другой раз» и так и сяк Ведь «в другой раз» означает «в другой раз», не правда ли? Не «никогда», не «забудь даже думать об этом» и не «я с тобой не буду больше разговаривать, кроме как о том, в какую смену выходить». «В другой раз» означает «скоро» или хотя бы «когда-нибудь». Вот что значила для меня ее фраза, когда я собирался покинуть этот жестокий, рациональный, помешанный на гешефтах город. В другой раз. Когда-нибудь. Скоро.

Теперь покинуть Лондон было легче легкого. Шесть лет, сотни недель, тысячи утренних часов я просыпался под непроницаемым небом большого города, и теперь все это со скоростью света съеживалось в исчезающую точку. Я оставлял позади только вещи со знаком минус: бывших друзей, несуществующий дом, так и не набравшую силу любовь, долги по кредитам. Я выеду из города под аккомпанемент астральной тишины. Так антиматерия покидает черную дыру. Нет ничего тише этой тишины.

В последнюю неделю я отработал все возможные сверхурочные, пытаясь довести беженский бюджет до тысячи фунтов. В последний день, пятницу, когда выдавали зарплату, я прихватил еще сорок фунтов чаевых из кассы. Эти чаевые заработала Сэди. Не повезло девушке. Когда-нибудь верну — в другой раз.

Я вышел на улицу с бесстрастным лицом, какое бывает, когда человек желает скрыть дурные намерения. Я уходил без сожаления, и на то было много причин.

Меня остановил Тони Линг, притормозивший у бордюра. Высунувшись из своей «лагуны», он спросил:

— Фрэнк, ты куда?

— Уезжаю.

— Мне еще кассу снимать.

— Валяй.

— Куда уезжаешь?

— В восточную часть Иво Джимы[70], приятель.

— Куда-куда?

— Я весь кончился, с меня достаточно, я, извиняюсь, пойду…

— Подожди! Ты Барту сказал?

— А ты как думаешь? Если он хочет меня перехватить, пусть попробует, так ему и передай.

— А как же сейф? У меня ключей нет.

Я вынул связку ключей и бросил ее в открытое окно машины:

— Можешь ощипать его, Тони, как тебе захочется.

Тони рассмеялся, обнажив хищно блеснувшие зубки, и резко повернул в переулок Не вовремя я с ним встретился. Тони — явный прихвостень босса.

Ну да ладно, мы вперед, а им — не по пути.

Я приехал домой в три и с облегчением обнаружил, что Генри и Лотти еще не вернулись. Первым делом я подсчитал наличность. С середины декабря я жил на пиве и сигаретах и не мог припомнить никаких других расходов, кроме подарка Сэди и бензина. Ликвидность выглядела неплохо:

370 фунтов — остатки залога, который вернул Генри.

427 фунтов — зарплата за три недели в «О’Хара».

293 фунта — последняя неделя в «О’Хара».

44 фунта — стибренные чаевые.

Не забыть сорок восемь фунтов рождественской премии.

Шесть фунтов мелочью.

Итого: 1188 фунтов.

Я оторвал уголок от страницы «Дейли мейл», на котором вел подсчеты, подровнял его ножницами и поместил в прозрачный кармашек портмоне.

Пока я любовался эффектом, меня настигла жуткая мысль: проработай я еще одну неделю и один день в «О’Хара» — и смог бы полностью расплатиться с Бартом. Еще одна суббота в осаде «вуебков», и я впервые за долгие времена был бы совершенно свободен. (Разумеется, я понятия не имел, сколько задолжал банку по кредитной карточке. Но, как говаривал мой старикан, «не знаешь — не бери в голову». Даже если минутой позже сборщики долгов с ротвейлером ворвутся через взломанную дверь, лучшего совета я от отца не слышал.)

Я действительно был на грани благоразумия. Мои мозги рисовали умильные картинки финансового оздоровления: Барту заплачено, остаюсь в «О’Хара» еще пару недель, пока не найду работу менеджера в ресторане получше, теплая уютная квартирка в новом районе (Тутинг и Стритэм нынче ой как популярны), новая знакомая — официанточка из Норвегии, ее папа разводит табак на ферме.

Я смотрел телевизор и курил, прокручивая в уме разные возможности. Трудно решить, какой поступок более труслив. Оставаться — самообман, даже если попытаться выплатить долги. Если уехать, то логически напрашивалось, что когда-то придется возвращаться, опять выходит самообман. В детской передаче, которая шла по телевизору, поступки, казалось, не имели последствий, не влияли на судьбу. Я переключился на MTV, там симпатичная шотландка брала интервью у какого-то члена американской мальчуковой группы с накачанным прессом.

— Еще год назад вы работали официантом в Голливуде.

— Да-а, чуть больше года, я действительно обслуживал столики несколько лет, в свободное время брал уроки вокала и хореографии, встретился с Майком Купером из «Сони», он свел меня с Дейви и Лайлом, после этого все пошло довольно быстро, да-а…

— Просто восхитительно.

— Да-а, восхитительно. Но мы много работаем и точно просчитываем и свою музыку, и свой имидж Восхитительно, но нам пришлось немало попотеть.

— Значит, таков и есть ваш совет всем фанам? Больше работать?

— Я так скажу — стремитесь за своей мечтой, никогда не сдавайтесь, если все время тянуться к звездам, никогда не окажетесь в грязи.

— Как здорово, как точно!

— Мир вам.

Блестящая философия, и, главное, как хорошо подходит для курса отвыкания от наркотиков, на который его отправят через год. Однако, хотя я не желал признаться, слова этого мальчишки задели меня за живое. Я не завидовал достижениям певца, возможно, он действительно много работал. Да и как можно критиковать увлеченность? Если быть до конца англичанином, следует признать, что всех нас рано или поздно закопают в грязь, но в ту конкретную минуту мне англичанином быть не хотелось.

В общем, очередной переломный момент. Просиди я перед телевизором еще пять минут, точно остался бы в Лондоне. Телевизор убаюкал бы меня вечером, потом еще раз утром, и пошло-поехало. Утром вышел бы на работу в «О’Хара», а после обеда начал бы подыскивать новое жилье в газете частных объявлений. Но вместо возвращения на наезженную колею прежней жизни я послушался совета гуру из попсовой группы, нажал кнопку «стоп» и решительно шагнул навстречу переменам.

Когда-то надо сказать телевидению «нет». В воздухе почти различалось потрескивание телесигналов. Спутники порхали вокруг Земли «письмами счастья». Телевидение проникло в дома сквозь скалы и почву, кабели проложены по дну океанов, забравшись на такую глубину, куда даже глубоководный морской черт не заплывает, и все им мало. Их цель — превратить кожу человека в приемное устройство, глаза — в экраны, рот — в супермаркет. Смотри рекламу прямо на сетчатке, пробуй вкус сладостей на языке, звон бубенцов запиши во внутреннем ухе, потом послушаешь на досуге. Их не остановить, пока «Друзей» и футбольную премьер-лигу не начнут давать по капризу в любое время.