Русские исторические женщины - Даниил Мордовцев

Какие бы побуждения ни руководили Годуновым, однако, он остановил челобитье о разводе царя с его сестрой, а главных зачинщиков этого дела, Шуйских, тотчас же, по повелению царя, перехватали и заключили в тюрьмы. Начались розыски, пытки, казни – одним словом, повторилось то, к чему Годунов присмотрелся и привык еще при своем воспитателе, Грозном.

Впрочем, в 1592 году, через год после погибели в Угличе Димитрия-царевича, у Ирины родилась дочь, которую нарекли Феодосией – «даром Божьим»; но в следующем же году ребенок умер, и Ирина опять осталась одинокой со своим жалким мужем. Она очень поражена была смертью дочери, плакала неутешно, и до нас дошло утешительное слово, которое по этому поводу писал ей патриарх Иов.

Иов указывал скорбящей Ирине на достойный подражания пример древних благочестивых Иоакима и Анны, которые тоже были неплодны, но по молитве получили благодать. «Анна – писал Иов – иде в сад свой и ста под древом, нарицаемым дафний, еже есть яблонь, и ту молитвы принося Богови со слезами о безчадствии своем: молящи же ся ей прилете птица малейшая, седе на древе том. Анна же, воззревши к верху древа, хотя посмотрети птичицу ту, и се виде гнездо и птичища того на гнезде седяща, возрыда же вельми Анна и возопи гласом во Господу, глоголя: о Владыко! кому уподобил мя еси, яко и малейшия птичищы сея хужши есмь, ибо и сия птица дети имат. Люте мне, яко не уподобихся ни зверем земным, ибо и звери земныи дети родят, аз же едина безчада есмь пред тобой, Господи! Увы мне убозей: и водам аз не уподобихся» и т. д. – все то, что летописец говорил и о царе Василие Ивановиче, который плакался на неплодие Соломонии. – «Видишь ли, государыня, благоверная царица – продолжает патриарх – колико может молитва праведных, терпящих находящая их скорби, а кручиной, государыня, не взяти ничево».

Говоря вообще, жизнь царицы Ирины далеко не была весела, как она ни была любима супругом, который постоянно и неразлучно был с нею и с нею разделял все свои невинные удовольствия.

Вот как историки (С. М. Соловьев) изображают эту семейную жизнь Федора Ивановича и Ирины, а равно характер первого:

Федор был небольшого роста, приземист, опухший. Нос у него ястребиный, походка нетвердая. Он тяжел и недеятелен, но всегда улыбается. Он прост, слабоумен, но очень ласков, тих, милостив и чрезвычайно набожен. Обыкновенно встает он около четырех часов утра. Когда оденется и умоется, приходит к нему отец духовный с крестом, к которому царь прикладывается. Затем крестовый дьяк вносить в комнату икону святого, празднуемого в тот день, перед которой царь молится около четверти часа. Входит опять священник со святой водой, кропит ею иконы и царя. После этого царь посылает к царице спросить: хорошо ли она почивала? и через несколько времени сам идет здороваться с ней в средней комнате, находящейся между его и ее покоями; отсюда идут они вместе в церковь к заутрени, продолжающейся около часу. Вернувшись из церкви, царь садится в большой комнате, куда являются на поклон бояре, находящиеся в особенной милости. Около девяти часов царь идет к обедне, которая продолжается два часа; отдохнув после службы, обедает; после обеда спит обыкновенно три часа, иногда же только два, или отправляется в баню или смотреть кулачный бой. После отдыха идет к вечерне, и, вернувшись оттуда, большей частью проводит время с царицей до ужина. Тут забавляют его шуты и карлы мужского и женского пола, которые кувыркаются и поют песни: это самая любимая его забава; другая забава – бой людей с медведями. Каждую неделю царь отправляется на богомолье в какой-нибудь из ближних монастырей. Если кто на выходе бьет ему челом, то он, избывая мирской суеты и докуки, отсылает челобитчика к большому боярину Годунову.

Но вот умирает у Ирины этот добрый муж. И умирает он все так же, как жил, не изменяя себе, потому что иным он быть не мог; за решением и малого, и большого дела он всех отсылал к брату Ирины.

Так, умирая, сложил он с себя и решение важного, единственного вопроса, который непременно должен был решить он, вопроса самого великого, решение которого стоило России целых рев крови, потому что решение его было то, что у нас принято называть «Смутным временем», междуцарствием, эпохой самозванцев, одним словом – «лихолетье», как названо это время людьми, вынесшими его на своих плечах.

– Кому царство, нас сирот и царицу приказываешь? – спрашивала умирающего Федора патриарх и бояре.

– Во всем царстве и в вас волен Бог: как ему угодно, так и будет. И в царице моей волен Бог, – как ей жить, – и об этом у нас уложено.

Вот все, что слабым голосом отвечал умирающий царь.

По свидетельству патриарха Иова, присутствовавшего при смерти Федора, умирающий царь вручил скипетр супруге своей Ирине; по свидетельству же избирательных грамот или манифестов, которыми впоследствии извещалась Русская земля об избрании на царство Бориса Годунова в Михаила Федоровича Романова, – «после себя великий государь оставил свой благоверную великую государыню Ирину Феодоровну на всех своих великих государствах».

Как бы то ни было, но тотчас по кончине царя Москва спешила присягнуть царице Ирине, чтобы тем отклонить неизбежность смут, интриг претендентов на престол, кровопролития.

Но осталось свидетельство другого рода: Ирина просила умирающего мужа передать царство брату ее, Борису. Тут, если верить этому свидетельству, произошла замечательная сцена у постели умиравшего царя. Когда Ирина стала просить мужа за брата, царь предложил свод скипетр старшему из своих двоюродных братьев, Федору Никитичу Романову. Федор Никитич уступил скипетр брату своему Александру, Александр третьему брату Ивану, Иван – Михаилу, Михаил еще кому-то, так что никто не осмеливался брать скипетр, хотя каждому хотелось взять его. Царь, устав передавать жезл из рук в руки, потерял терпение и сказал: «так возьми же его, кто хочет!» Тут сквозь толпу окружавших царя особ протянул руку Годунов и схватил скипетр.

Без сомнения, это сказка; но она верна действительности, потому что, если Годунов не схватил жезл у умирающего царя, то он выхватил его из рук сестры, Ирины, которая охотно уступила скипетр умному брату.

Действительно Ирина отказалась от престола. Она изъявила свой единственную волю – постричься в монахини. Напрасно патриарх, бояре и народ умоляли ее, чтобы она не покидала их сирот до конца, оставалась бы на государстве, и править велела брату своему, Борису Федоровичу, как было при покойном государе; напрасно повторяли все эти моления: на девятый день по смерти мужа Ирина оставила дворец, переехала в Новодевичий монастырь и там постриглась под именем Александры.

Но и удаленная в монастырь, инокиня Ирина-Александра считалась царицей, и именем ее управлялась Русская земля. Патриарх с освященным собором и боярами являлись только исполнителями ее повелений, ее именных словесных указов.

Так от имени царицы-инокини Александры послан был указ князю Голицыну в таких выражениях: «Писал государыне царице – инокине Александре Феодоровне из Смоленска князь Трубецкой на князя Голицына, что тот никаких дел с ними не делает, думая, что ему меньше его, Трубецкого, быть не вместно. По царицыну указу, бояре князь Федор Иванович Мстиславской с товарищами сказывали о том патриарху Иову, и по царицыну указу писал патриарх Иов к Голицыну, чтоб он всякие дела делал с Трубецким, а не станет делать, то патриарх Иов со всем собором и со всеми боярами приговорили послать его Трубецкому головой».

Но в таком положении дела не могли долго оставаться: нельзя же было Ирине править всею Русской землею из Новодевичьего монастыря, из своей кельи, имея на голове монашеский клобук вместо шапки Мономаха, черную мантию вместо царских барм и посох вместо скипетра.

Через несколько дней после удаления ее в монастырь, дьяк Щелкалов, уже известный нам жалобами на него английского посла Боуса будто Щелкалов кормить его, вместо курятины и баранины, ветчиной, – явился к народу, который собрался в Кремле, и потребовал, чтоб народ присягнул боярской думе.

– Не знаем ни князей, ни бояр, знаем только царицу! – закричал народ.

Щелкалов отвечал, что царица в монастыре.

– Да здравствует Борис Федорович! – был ответ народа. Борис жил в это время с Ириной в Новодевичьем монастыре. Патриарх со всем духовенством, боярами и гражданами явились в монастырь и просили Ирину благословить брата на престол, просили в самого Бориса. Борис отказывался, говоря, что и помыслить об этом великом деле не смеет, что промышлять о государстве – дело патриарха и бояр.

– А если моя работа где пригодится, – заключил он свой речь: – то я за святые Божьи церкви, за одну пядь московского государства, за, все, православное христианство и за грудных младенцев рад кровь свой пролить и голову положить.

Но, между тем, иностранцы-современники сообщают, что Ирина и Борис в это время не бездействовали в монастыре; они тайно призывали к себе сотников и пятидесятников стрелецких, подкупали, лаской и обещаниями убеждали их склонить на свой сторону ратных людей и горожан.