Гость из бездны (сборник) - Георгий Мартынов

Бессознательное влечение к личному бессмертию, хотя и ослабевшее в людях этого века, все еще давало себя чувствовать, потому что люди еще не жили столько, сколько позволяло им их тело. И Люций, и Ио знали, что теперь быстро будет достигнут нормальный предел человеческой жизни, и тогда исчезнет из сознания желание жить вечно, и проживший положенный срок человек радостно и просто будет встречать смерть.

Они понимали, что достигнутый ими успех — грань истории, за которой останутся долгие века, когда человек покорно склонял голову перед смертью. Теперь люди будут управлять ею по своему желанию. Научная мысль разовьет, использует достигнутое учеными и обратит новый опыт и новые знания на благо человека.

Сознание, что десять лет прошли не напрасно, что успех стал свершившимся фактом, наполняло их радостным и гордым чувством исполненного долга.

И они с волнением ожидали, когда пройдут назначенные три часа и они снова увидят его, услышат его голос, ибо они любили Волгина более глубоко, чем любят родители своего ребенка, которому дали жизнь.

«Смерть есть факт, подлежащий изучению», — сказал две тысячи лет тому назад Максим Горький.

Не эти ли слова были путеводной звездой для длинного ряда поколений ученых, настойчиво старавшихся раскрыть все ее тайны? Не их ли труды дали возможность Люцию и Ио победить смерть? Победа, одержанная ими, не была ли победой всей науки Земли на всем протяжении ее истории?

Никто не имеет права сказать: «Я сделал это!». Любое открытие, любое достижение науки возможно только при использовании трудов ранее живших ученых. Человек имеет право сказать только: «Я завершил это!». Человек, а в особенности ученый, как единица бессилен. Его сила в трудах других, которые он использует на благо всех.

Люций и Ио знали и понимали этот великий закон преемственности. Ни на мгновение они не приписывали только себе чести великой победы. С благодарностью думали они о тех, кто работал всю жизнь, двигая науку вперед, и своим трудом подготовил почву, на которой зародился и вырос чудесный плод их успеха.

Время шло медленно и томительно для них. Все эти три часа они волновались и мучились тревожными мыслями.

Они знали, что ни одной минутой раньше назначенного часа Люций не войдет к Волгину, и, молча переживая каждый свои опасения, ждали.

5

— Ваш рассказ, Люций, я слушал с захватывающим интересом. Конечно, я и сейчас не понимаю, как вы смогли оживить меня через тысячу девятьсот лет после смерти, но, надеюсь, вы объясните мне это со временем, если я смогу вас понять. В вашем мире, куда я так неожиданно попал, для меня все будет непонятно, и потребуется много времени для объяснений, если, повторяю, я вообще смогу что-либо понять…

Волгин говорил спокойным и ровным голосом. Черты лица были невозмутимы, но Люцию казалось, что это лицо, которое он так хорошо знал, чем-то неуловимо изменилось. Словно печать времени легла на него, словно встретились они не через три часа, а после долголетней разлуки. Лицо не постарело, не имело на себе следов слез, отчаяния или пережитых тяжелых мыслей. Оно отвердело, и странным спокойствием дышали ставшие неподвижными его черты.

«Это пройдет», — с тяжестью в сердце наблюдая Волгина, думал Люций.

— Тысяча девятьсот лет — срок невероятно огромный. Наука и техника, быт и общественные отношения — все должно было уйти далеко вперед, и мне вряд ли удастся понять все до конца. Тем более что я не ученый, не инженер, не врач. Я юрист, и моя былая профессия вряд ли пригодится мне сейчас. Так что в этом отношении вам не повезло. Никакой пользы от меня ваши современники не получат. Мне придется изучить какое-нибудь простое дело, которое я смогу выполнять, чтобы не жить в безделье. Но об этом говорить сейчас еще рано. Вы просили меня «судить» вас. Я это понимаю так: вы хотите знать, разрешил бы я вам воскресить меня или нет. Определенно ответить на такой вопрос мне трудно. Я еще не огляделся в вашем мире. Кроме этого павильона, я еще ничего не видел. Но если бы даже впоследствии я пожалел о том, что «воскрес», то все же не стал бы осуждать вас, как это предсказывает ваш отец. Я вижу, что люди переменились за это время и смотрят на многое иначе, чем смотрели мы. Вы сказали, что ваш отец хорошо изучил мой век, но я могу уже сейчас сказать, что он не понял характера нашей эпохи. Мы были трезвыми людьми, отнюдь не склонными к трагедиям и психологическим копаниям в душе. У нас на это просто не было времени. У вас иная психология, чем у людей моего поколения. Одно то, что моим вопросом занялся Совет науки достаточно показательно. Возможно, что я не понимаю чего-нибудь, это даже наверное так, но мне после прожитой жизни, а она кажется мне совсем недавней, после всего, что мне пришлось пережить странно слышать, что все человечество занималось вопросом, как я буду переживать свое возвращение к жизни. Может быть, когда я разберусь и привыкну к новым условиям и новым отношениям между людьми, я пойму это. В конце концов ваш мир — это прямое следствие нашей борьбы и усилий, и я буду рад увидеть его и приветствовать ваших людей от имени их далеких предков. С помощью вас и ваших друзей, которые, я верю, являются и моими друзьями, я найду себе место в вашей жизни. Так что отбросьте все ваши сомнения. На мою долю выпала очень странная, необычайная судьба, и хотел бы я испытать ее или нет — не играет никакой роли. Вы вернули меня к жизни по решению всего человечества, так могу ли я, коммунист, протестовать против этого? Конечно, нет. Я горжусь, что послужил науке, и этого сознания мне достаточно. Конечно, мне тяжело, что все люди, которых я знал, все, к чему я привык, исчезло с лица Земли. Горечь этой разлуки я пережил только что и больше никогда не буду говорить об этом. Начнем новую жизнь. В одном ваш отец прав: прежде чем войти в мир, мне нужно провести у него некоторое время. Отвезите меня к нему, это удачная мысль. Я хочу прочесть книги по истории человечества за эти две тысячи лет и, насколько это возможно для меня, ознакомиться с достижениями науки и техники хотя бы в общих чертах. И, разумеется, прежде всего надо изучить современный язык. Все это потребует времени. Мне не хотелось бы появиться в мире среди людей, прежде чем я все это проделаю. То, что ваш отец историк, очень счастливое для меня обстоятельство. А он сам сможет многое почерпнуть из разговора со мной. Я — участник и очевидец многих событий, о которых он мог только читать в книгах. У нас найдется о чем поговорить.

— Я счастлив, что вы так просто смотрите на вещи, — сказал Люций. — На вашем месте я был бы потрясен гораздо сильнее.