Другие. Экзистенциалист - Тесс Хаген
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Адочка сначала внимательно наблюдала за нами, а потом молча побрела в ванную. Выглядела она неважно, как-то уж слишком устало и угнетенно. Натура Феникса такова, что стремится как можно скорее восстановить состояние человеческого тела, в которое помещена. Но у Ады одно крыло и слишком много искажений. Я должен ей помочь, должен что-то придумать…
Ден позвал меня на кухню. Прихватив блокнот, я не медля ни минуты, оказался там, уютно устроившись за обеденным столом. Здесь я себя чувствовал так же хорошо и спокойно, как дома. Иногда даже лучше, потому что был не один. Рядом с Деном не так одиноко, до сих пор удивляюсь, как так случилось, что нам несказанно повезло стать рабочей двойкой. Без него я давно бы оказался на экзистенциальной свалке истории, а он без меня — рассеялся бы как дым.
Денеб достал дымящийся обед из духовки, что-то напевая себе под нос, и этим упорно напоминал мне какую-то домоуправительницу из прошлого века.
— Тебе смотрю полегчало, — констатировал я.
— Ага. Спасибо, что помог, — не оборачиваясь ответил Ден, но я-то знал, что он сдержанно улыбается, как и всегда в такие моменты.
Я раскрыл блокнот и принялся быстрыми движениями набрасывать самый трогательный момент из детства, когда мы только-только с Денебом познакомились и ещё толком ничего не знали друг о друге. Тогда мы вместе вытаскивали тонущего пса из речушки, перепачкались оба, разодрали колени и руки в пух и прах, но чувствовали себя настоящими героями, а после долго выясняли, кто больше трудился. Так увлекся рисунком, что даже не заметил, как вернулась Ада, завернутая в пушистый банный халат, уютная и домашняя.
Мы все вместе чудесно провели этот день: вкусно ели, много болтали совершенно о пустом, шутили, подкалывали друг друга, как самые настоящие друзья. Конечно, я и Ден и так ими были, но Ада удивительно органично вписалась в нашу мужскую компанию, будто бы всегда так и было: Феникс, экзистенциалист и его сущность. Мне всё чаще хотелось называть Дена нашей сущностью, и это тревожило. Пожалуй, я не хотел не только отдавать Аду Денебу, но и его не был готов делить с ней. Непонятное чувство, непривычное, будто чужое и ненастоящее.
Хорошо, что мои мысли в большей степени занимал завтрашний благотворительный вечер и экзистенциальные блоки. Я всё думал, как бы так улучшить их, усовершенствовать, чтобы меньше сил тратить, и чтобы Ада чувствовала себя лучше. Кроме этого, мне не давало покоя её крыло. Почему второе никак не восстанавливается, что ему мешает? Чутье не могло меня подвести — я знал, что могу помочь! Только как?
Ближе к вечеру мне всё же пришлось уйти. Злоупотреблять гостеприимством я не привык, помощь никому больше не требовалось, да и самому мне уже хотелось побыть в тишине и одиночестве. Нужно хорошенько выспаться, чтобы завтра потрудиться в полную силу. Постоянные блоки меня выматывали не хуже, чем моё присутствие Аду.
Одинокое пристанище истинного экзистенциалиста смотрело на меня туманными глазами занавешенных окон, дышало чуть затхлым воздухом с лёгкими нотками красок и лаванды. Привычно, печально и слишком меланхолично для такого вечера. Особенно после светлой и уютной кухни Денеба. После общества Адочки.
Со слишком откровенным наслаждением я принял душ, выпил воды и забрался под любимое тонкое одеяло. За этот день мне ни разу не вспомнилась Майя, такое чувство, будто её и не было вовсе, никогда. А ведь я очень хотел с ней познакомиться, сделать из наших отношений что-то загадочное и красивое, поиграть изящно и с удовольствием. Наверное люди не для меня. Я не понимаю их. Хотя может это она такая — чересчур серьёзная, запуганная, правильная. За время нашего знакомства мне так и не удалось понять, для чего она живёт, какие у неё цели, кроме бесконечной работы и волонтерства.
Майя вообще сейчас мне уже не казалась счастливым человеком, чего-то ей не хватало, как картине красок или перспективы. Либо это я желал видеть особенное там, где его нет и быть не должно, слишком искушенный, слишком требовательный зритель. Мы с ней теперь оказались подвешены, как марионетки после спектакля, на крючки. Висим, болтаем ногами, посматриваем друг на друга и ничегошеньки не понимаем: спектакль окончен или ещё нужно выходить на сцену?
Нужно, конечно. Завтра последний раз предстояло отыграть пьесу под названием “Льётольв — великий благотворитель и Майя — волонтёр”. Я потянулся за телефоном: весь день не проверял почту и сообщения. Организация вечера тщательно спланирована, и я мог себе позволить немного отдохнуть. Но завтра…
Майя писала в течение дня несколько раз, спрашивала, как идёт подготовка, нужно ли чем-то помочь, сетовала на моё молчание, но не обижалась. Во всяком случае в сообщениях ничего такого не было. Она вообще не в состоянии обидеться, расстроиться может, огорчиться — тоже, но не более. Крайне, болезненно добрая. И никакие мои искажения не могли её исправить. Возможно, пока.
Вместо того, чтобы написать ей кратко, что к чему, я набрал номер, даже не глянув на время.
— Доброй ночи, — шепнул в трубку.
— Привет, — ответила она довольно холодно.
— Не разбудил?
— Нет.
— Почему не спишь?
— Льё, ты по делу звонишь или что? — тихо возмутилась Майя, тяжело вздыхая куда-то мимо трубки.
— Ты одна?
— Я не хочу, чтобы ты приезжал.
— Даже не думал, — тут же выпалил я и моментально пожалел, вышло неэтично. Будто бы отказ от её общества. — Вернее, не стал бы без приглашения.
— Раньше тебя отсутствие приглашения не смущало, — немного колко ответила Майя, и мне снова не хватило эмоций. Веяло безнадежностью, покорностью и излишним принятием.
— А теперь смущает. Но я не за этим… Завтра ведь важный день… Волнуешься?
— Есть немного.
— Прости, что… Что оставил тебя одну с этим всем… Но друзьям была нужна моя помощь, и я целый день провел с ними.
— Ничего страшного, они ведь важны для тебя тоже. А вечер — это просто работа.
— Май!
— Что?
— Почему ты так спокойно реагируешь на всё? Тебе не обидно? — не выдержал я.
— С чего ты взял, что твоя помощь твоим же друзьям должна меня обижать?
— Я не об этом…
— Льё. Не хочу говорить. Ни о нас, ни о завтрашнем
