Призрачный театр - Мэт Осман
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Иногда. Не часто.
– А я не могу даже толком вспомнить последний раз, – прошептал он ей на ухо. – Наверное, лишь в детстве, когда я потерялся в лесу. Но оказаться в безлюдном доме. В полном одиночестве, в тишине и безмолвии. Это, вероятно, нечто…
Несколько часов спустя он вернулся в театр, но кое-что принес для нее. То, что нашел в шкатулке с драгоценностями, спрятанной в камине.
– Люди считают, что поступают мудро, пряча там вещи, но лучше бы они оставили их на туалетном столике, туда я вообще поленился бы заглянуть.
Он вручил ей сережку в виде черепа. Возможно, из коралла, но покрашенную черным лаком с какой-то мрачной утонченностью.
Подобные свидания продолжались целую зиму. Шэй находила для них покинутое жилье, и они занимались любовью уже по традиции прямо в репетиционных костюмах. А потом она в одиноком изумлении уходила гулять по крышам, и он тоже, в одиночестве, мечтательно раскидывался на очередном снежно-белом, запретном ложе. И всякий раз приносил в театр занятные безделушки, их стало так много, что их келья – «наша келья», – с особым волнением произносила она – позвякивала от их телодвижений. Ожерелья и браслеты, медали и ножи. Камеи и жемчуга, кружева и бархат. Позже она подумала, что, получая подарок после каждого совокупления, могла бы почувствовать себя подкупленной. Но на самом деле чувствовала себя бесценной драгоценностью. Она стала всего лишь одной из множества тех прекрасных блестящих вещиц, что сверкали, звенели и мерцали на голых коричневых досках этой скрытой от глаз кельи.
Акт II
17
Шэй должна была запеть лишь после того, как ей пронзят грудь.
Она сверзилась с лестницы. Куртка зацепилась за какой-то крючок, и она, потеряв равновесие, грохнулась на пол. Вокруг нее висели ровные ряды говяжьих туш, мраморно-розовых в отраженном свечении ледяных блоков. Она проползла по полу и открыла ведущий на улицу люк, но его закрывала частая решетка из железных прутьев. Она попыталась раздвинуть их, слыша топот круживших над головой шагов. Нет никаких других выходов из подвала, как нет и мест, где можно спрятаться. Звуки шагов над ней затихли, а затем возобновились с новой силой. Поморщившись, она с отвращением залезла в самую большую из туш. Мясо было застывшим от холода, но ей удалось раздвинуть и опять соединить края разрубленной грудной клетки, и она сжалась внутри, как куколка в коконе. Из своего укрытия в грудной клетке она потянула за края разрезанного живота и завернулась в эту мясную тушу как в плащ. В поисках точки опоры ее ноги нащупали замороженные ступеньки ребер, и твердо встали на них. Освещение в подвале было тусклым, и люди наверху не могли быть уверены, что она спустится сюда, поэтому Шэй, замедлив дыхание, услышала, лишь как тихо поскрипывают на цепях соседние туши. Они медленно покачивались от какого-то незаметного сквозняка.
Люди с осторожностью спустились в подвал. Они тихо переговаривались, темноту прорезал свет одинокого факела. Преследователи обошли подполье, пройдя в нескольких дюймах от нее, и она затаила дыхание; белое облачко выдоха могло бы выдать ее присутствие в этом леднике. Увесистая туша слегка повернулась, и Шэй разглядела узкую полосу подвального помещения: четверо молчаливых мужчин в черных кожаных костюмах с обнаженными шпагами. Она следила за их ногами сквозь завесы говяжьей плоти.
– Тут кто-то открыл люк, – произнес чей-то голос.
– Она, конечно, тощая мерзавка, – заметил другой мужчина, просунув руку между прутьями, – но разве ей удалось бы протиснуться сюда?
– Тогда ты, может, думаешь, что она удрала через задний ход? – вместо ответа спросил кто-то.
– Я не понимаю, как она могла проскользнуть мимо нас, но ведь здесь-то вроде бы ее нет?
Тишина. Что же они теперь там делают? Шэй не могла этого видеть, зато видели зрители Призрачного театра. Они увидели подозрительный взгляд на лице одного преследователя, когда он заметил на полу сдвинутое соломенное покрытие. Они следили, как он двинулся от двери к световому люку, а потом к одной странной туше. И они увидели прижатые к губам пальцы и бесшумные, крадущиеся шаги людей. Далее последовал безмолвный отсчет до трех, а затем, по командному взмаху, все шпаги одновременно пронзили ее говяжье укрытие. Четыре клинка пронзили плоть и вылезли наружу. И вот тогда…
Медленно стекающие капли крови, уже свежей крови, окрасили покрытый соломой пол. Скрип цепей, сдержанный вздох и треск льда. А потом тело, окровавленное и вялое, как мертворожденный, выскользнуло и упало на колени.
Снова наступила тишина, потом окровавленная голова поднялась и мертвая девушка запела.
Это произвело потрясающее впечатление.
Четырьмя часами ранее, когда труппа Призрачного театра перебралась за реку, Саутуарк уже наводнили оживленные толпы. Наступило воскресенье, откуда ни возьмись наполненное ярким незамысловато-теплым солнцем, и отдыхающие горожане радостно высыпали на улицы.
Перед каждой таверной змеились очереди, а улицы хрустели под ногами измельченной смесью скорлупы – ореховой и устричной, – темневшей в дорожной грязи. Им пришлось ждать четверть часа, когда на южном конце моста выставят головы казненных изменников. Шэй не могла на них смотреть, но Бесподобный с удовольствием рассматривал каждую и провел много времени перед одной из них.
– Лорд Карлайт, – произнес он с отстраненной задумчивостью, – он частенько захаживал к нам в Блэкфрайерс.
Достав расческу, он принялся тщательно причесываться, зачесывая волосы то на одну, то на другую сторону, пока Алюэтта не подтолкнула его в спину.
Шэй скромно помалкивала. В своей тунике, шапке и чулках она выглядела самым обычным парнем, и подвыпившие подмастерья даже не замечали ее присутствия. Тем не менее они пришли в Саутуарк – а там, как гласит поговорка, каждому горшку найдется подходящая крышка, хотя это звучит не так очаровательно и романтично, как в отцовском толковании этого выражения.
По воскресеньям в Блэкфрайерсе не давали спектаклей, так что утром у них было достаточно времени, чтобы осмотреть место для первого представления Призрачного театра. Но их пьеса не нуждалась в обычных театральных трюках и реквизите, поэтому после проверки удобства зрительских мест и входов у них осталось еще много свободного времени.
Бесподобный уже придумал программу развлечений.
– Сначала заправимся элем в «Крест-Кис», затем подкрепимся лобстером у «Гинти» и рванем в медвежью яму, надо же прикоснуться к Сакерсону[14] на удачу.
Сакерсон: непобедимый, неутомимый, необузданный, но кровожадный чемпион медвежьей ямы. Девять футов мышц со смрадным дыханием и лапами размером с кузнечные мехи.
