Церковная жизнь русской эмиграции на Дальнем Востоке в 1920–1931 гг. На материалах Харбинской епархии - Светлана Николаевна Баконина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Несмотря на неудачу в установлении формального статуса Русской Православной Церкви в Маньчжурии, архиепископ Мефодий охарактеризовал отношение к Церкви местных китайских властей как «благожелательное». В своем письме митрополиту Антонию (от 4 мая 1925 г.) он писал: «Китайцы относятся с большим уважением к православной вере, к епископам и вообще к служителям Церкви. О китайцах сложилось убеждение, что они индифферентны к религии. Это напрасно. Они только неряшливы и небрежны в делах своей веры, как и во всем прочем. Я видел их самого главного ученого ламу, которому оказывали почет все китайские власти. Грязная одежда, почти точь-в-точь похожая на греческий покрой рясы, и в довершение с заплатами. Китайские власти оказывают большую поддержку Церкви и правым элементам, но, к сожалению, их малокультурность и взяточничество являются причиной, почему они не могут сделать всего, что могли бы сделать для Церкви. Имеет в данном случае большое значение еще примитивный склад мыслей китайца». Здесь же владыка сделал интересную приписку: «Как на пример уважительного отношения китайцев к христианской вере и христианам можно указать на следующее обстоятельство. В Харбине на вокзале со времени постройки дороги находится икона свят[ителя] Николая. Когда пришли большевики, нашлись иуды-предатели русские, которые, желая выслужиться перед большевиками, предложили Управляющему отдать распоряжение вынести икону. Но за святыню вступились китайцы, категорически заявившие: “Эта старика 25 лет стоит, нам работа помогайла, его Ваша касайся не нады”, и св[ятая] икона осталась на своем месте»{369}.
Обзор церковной жизни Маньчжурии с 1923 по 1925 г. можно заключить следующими выводами.
В 1923–1924 гг. церковная жизнь русских эмигрантов в Харбине нарушалась по двум основным причинам. С одной стороны, распространение советского влияния и антихристианское движение в Китае приводили к осложнениям в отношениях с властями, с другой – в церковное управление и жизнь вмешивались революционно настроенные церковные реформаторы в лице настоятеля посольской церкви в Токио протоиерея Петра Булгакова и проживавшего в Харбине священника Иннокентия Серышева. При этом деятельность обеих враждебно настроенных к Православной Церкви сторон в большей или меньшей степени была связана с Коминтерном. Со стороны церковной оппозиции к такому сотрудничеству был напрямую причастен священник Серышев, занимавшийся пропагандой искусственного языка эсперанто, который он выдавал за язык Коминтерна. Свободу действий церковных оппозиционеров значительно облегчали личные связи Серышева с главой Харбинской епархии архиепископом Мефодием.
В период усиления советского влияния в Китае в 1924–1925 гг., после признания СССР Китаем и установления совместного советско-китайского контроля на КВЖД, положение Русской Православной Церкви в Маньчжурии заметно ухудшилось, начались преследования не только светских, но и церковных деятелей, подозревавшихся в несогласии с новым режимом. В самой эмигрантской среде, в которой преобладали монархические настроения, также не было единства.
Нестроения в Харбинской епархии были вызваны и различным отношением духовенства и паствы к деятельности правящего архиерея. Большинство православных эмигрантов критиковали архиепископа Мефодия и назначенный им новый Епархиальный совет. Недовольство главой епархии доходило до предложений о его смещении и назначении другого архиерея. Несмотря на такую крайне неблагоприятную обстановку, архиепископ Мефодий усердно совершал свои труды по управлению епархией, искал возможность облегчить положение православных приходов, полностью лишившихся правовой защиты в чужой стране. Однако его заботы по закреплению юридического статуса Харбинской епархии оказались безрезультатны, Русская Православная Церковь в Маньчжурии так и не получила официальной регистрации местных властей.
Глава 4. Церковная жизнь Маньчжурии в период юрисдикционных конфликтов в Русской Православной Церкви (1926–1931)
1. Русская Православная Церковь Заграницей в 1926 г.
В 1926 г. Русская Православная Церковь Заграницей пережила первое отразившееся в официальных документах размежевание в среде своего епископата, повлекшее за собой длительный период юрисдикционных конфликтов. Это разделение явилось следствием целой цепочки событий, которые затрагивали самые основы существования Зарубежной Церкви.
В 1925 г., после кончины Патриарха Тихона, Зарубежная Церковь вновь оказалась перед проблемой изменений в церковном управлении. На очередном Архиерейском Соборе, состоявшемся в мае 1926 г., главными вопросами, в обсуждении которых участвовали дальневосточные иерархи, были:
1) вопрос о признании митрополита Крутицкого Петра (Полянского) Местоблюстителем Патриаршего Престола;
2) общие вопросы церковного управления;
3) вопрос о разрешении общественного моления за великого князя Кирилла Владимировича как за императора.
После избрания российскими иерархами Местоблюстителя Патриаршего Престола, которым стал митрополит Крутицкий Петр (Полянский), за границей началось обсуждение вопроса о признании его прав на местоблюстительство. Причины недоверия, возникшего у зарубежных иерархов по отношению к митрополиту Петру, лежали в предшествующих его избранию событиях.
Русская Православная Церковь на родине продолжала подвергаться ожесточенным гонениям. 9 декабря 1924 г. во время бандитского нападения на Патриарха Тихона в Донском монастыре был убит его келейник Я. М. Полозов. Вскоре после трагедии, 7 января в день Рождества Христова, святитель составил «Завещательное распоряжение» о преемстве высшей церковной власти, согласно которому в случае его кончины патриаршие права и обязанности до законного выбора Патриарха должны были перейти к одному из трех указанных в распоряжении кандидатов. Первым стояло имя митрополита Казанского Кирилла (Смирнова), вторым был назван митрополит Ярославский Агафангел (Преображенский), третьим – митрополит Крутицкий Петр (Полянский).
После кончины Патриарха Тихона в должности Местоблюстителя был утвержден митрополит Петр как единственный из трех указанных в завещательном распоряжении кандидатов находящийся на свободе. Акт о его вступлении в должность был подписан иерархами, присутствовавшими на погребении Патриарха 12 апреля 1925 г.
В это время обновленцы начали предпринимать попытки к объединению с «тихоновской» Церковью. Предложения о примирении предполагалось выработать к намечавшемуся на осень новому живоцерковному собору. 11 апреля 1925 г. обновленческий синод выступил с обращением к служителям Церкви и народу, призвав пастырей «отложить пререкания» и «миролюбиво подготовить свои паствы» к предстоящему собору{370}. Однако, несмотря на то что их призывы к переговорам вызвали у части священнослужителей примиренческие настроения, большинство православных по-прежнему оставалось на позиции твердого противления обновленчеству. 28 июля 1925 г. было обнародовано первое послание Местоблюстителя всероссийской пастве, в котором исключалась всякая возможность переговоров с обновленцами. Каждый уклонившийся мог вернуться в лоно Православной Церкви только при условии отречения от своих заблуждений и всенародного покаяния в своем отпадении от Церкви{371}.
За границей акт российских иерархов об избрании Местоблюстителя и его первое послание стали известны только из газет, поэтому зарубежные архиереи не торопились с признанием митрополита Петра. Почти сразу после кончины Патриарха Тихона, 9 апреля 1925 г., Зарубежный Синод решил провести опрос архиереев о возможных действиях
