Наша жизнь с господином Гурджиевым - Фома де Гартман
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я открыл, что погрузка животных – это целая «философия», поскольку ослы очень хитрые. «Профессором» в этом деле была наша ослица Машка, а другие следовали её примеру. Они набирали в лёгкие огромное количество воздуха, в то время как мы привязывали багаж. А как только тюки были на месте, они выпускали воздух, их бока опадали, а вещи соскальзывали на землю. Г-н Гурджиев говорил нам энергично сжимать их брюха перед затягиванием верёвок, тогда они не смогут раздуться. Нужно было смотреть за ними всеми очень внимательно, особенно за Машкой, потому что пока мы нагружали второе или третье животное, один из уже навьюченных мог начать кататься по земле ногами кверху, и всё нужно было начинать сначала.
Мы продолжили наш путь, становившейся всё более и более сложным. Несмотря на это, моя жена говорила мне, что после предыдущего дня всё кажется лёгким и простым. Мы шли по узкой тропе через девственный лес. Каждодневный переход не был длинным по верстам, но нам нужно было преодолевать различные неожиданные препятствия. Дорога пересекала высокое плато, и мы не ожидали, что там будет так много болотистых мест, иногда непроходимых. Через эти болота были перекинуты большие древесные стволы, по которым можно было пройти. Каждый раз, когда мы проходили по такому месту, мы снимали поклажу с лошадей и несли её на себе. Сначала, когда мы попытались провести лошадей, они совершенно отказались идти по стволам. Потом наша маленькая ослица Машка прыгнула на ствол, и остальные последовали за ней. На одном болоте, где не было поваленных стволов, мы попытались провести нагруженных лошадей просто так, но они провалились в грязь по брюхо. Естественно, они испугались и забеспокоились. Мы с трудом снимали с них ношу, чтобы они могли выбраться.
Мы в тот день преодолели только десять вёрст. Было уже семь часов вечера, когда мы добрались до высокой скалы, разбив лагерь между двух гор. Мы забрались намного выше, чем осознавали, и увидели захватывающий вид всего, что мы только что преодолели. Горы были настолько высоки, что на некоторых лежали ледники. Наш путь проходил вдоль склона одного из них, и позже мы узнали, что река Белая берёт своё начало здесь.
Начинался дождь с ледяным ветром, и мы стали ставить палатки. Затем пошли спать под хлопанье палаток, подставленных порывам дождя. Ночью стало заметно холоднее. Проснувшись, мы заметили, что наша одежда и обувь промёрзли.
Утром, очень рано, г-н Гурджиев отправился забрать тех, кто остался в предыдущем лагере. В этот раз он взял с собой меня вместе с тремя мужчинами. Без багажа и нам и лошадям было легко идти.
После того, как мы снова нагрузили животных и собрались идти, г-н Гурджиев сказал нам не пытаться вести лошадей, а позволить им самим выбрать дорогу; иначе им будет трудно удерживаться на грязной тропе.
Это было изумительно. Днём раньше мы с таким трудом снимали тюки с лошадей, чтобы они могли пройти по сложным местам, а сегодня они прошли очень легко со всей ношей. У нас ушло только три часа на то расстояние, которое вчера мы прошли за семь часов. В трудных местах наша маленькая ослица шла впереди всех, как будто она всё предвидела и могла обойти все ловушки. Только после того, как она легко проходила, за ней шли все остальные. Иногда она уходила далеко в лес, обходя некоторые особо трудные места, прыгая с камня на камень или со ствола на ствол. Было очаровательно наблюдать её инстинктивный поиск верной дороги.
Нам было намного труднее выискивать путь через скользкие грязные участки после дождя. И иногда в этом горном ущелье дорога была словно коридор из камней, со ступенями высотой в три фута, на которые надо было взбираться.
Однажды вечером, во время разгрузки лошадей, трение, тлевшее между мной и Жуковым, выплеснулось наружу. Не в силах больше сдерживать свою вражду, по той или иной причине он бросил маленькую сумку прямо мне в лицо. В последовавшей перепалке мне удалось не отождествляться с этим поступком и остаться свободным внутри. Спокойно, но ничего не сдерживая, я смог донести до него ненормальность его отношения и попросил относиться ко мне, как к равному.
Результат был поразительный. Почти внезапно Жуков стал другим человеком. У нас едва хватило времени осознать, что с нами произошло, как наша вражда трансформировалась в сознательную дружбу – которая никогда не мешала нам при случае дать друг другу нагоняй.
Наконец, мы вышли из леса на широкую равнину. Постепенно путь привёл нас к очень крутому спуску вниз. Он был усыпан валунами, двух или трёх футов шириной. Чтобы спуститься, нужно было перескакивать с одного валуна на другой. Склон был покрыт густой травой, высотой до самой груди, что ещё более усложняло наш спуск.
Перед тем, как спускаться, г-н Гурджиев дал нам целый день отдыха. Он поговорил со своей женой, и через какое-то время появились дрожжи с мукой, и мадам Островская замесила тесто для хлеба. На следующий день, когда тесто поднялось, г-н Гурджиев построил маленький очаг из камней. Он положил на него сковороду и начал печь плоский восточный хлеб, под названием лаваш. На востоке его пекут в больших цилиндрических печах, построенных на земле, и прогреваемых изнутри раскалённым древесным углём. Пекарь формирует кусочки тонко раскатанного теста, по-особому сворачивает их, потом, согнувшись над печью, он ловко забрасывает их внутрь на горячую стену печи и расправляет. Когда выпечка готова, он также ловко достаёт её из печи. И здесь, в настоящей пустыне, только с каменным очагом, г-н Гурджиев приготовил столь же чудесный хлеб. Все мы сели вокруг этого очага, терпеливо ожидая, как дети, когда хлеб будет готов, и греясь в тепле, ведь погода вокруг становилась холодной и сырой. Вечером начался дождь, и везде появились грязные лужи. Но земля под палатками оставалась сухой, потому что мы сделали маленькие канавки вокруг них.
Я очень живо помню эту ночь. Было холодно и мрачно, несмотря на то, что костёр оставили горящим. Все отправились спать, в то время как г-н Гурджиев в сером пальто с поднятым воротником вышагивал
