Закат империи США - Борис Кагарлицкий

Однако осторожность Обамы оказалась его слабым местом. Администрация, проводя политику компромисса, предложила меньшее стимулирование, нежели то, о котором говорила, к примеру, сторонница кейнсианства, председатель Совета экономических консультантов при президенте Бараке Обаме Кристина Ромер. Речь шла о сумме в 1,8 триллиона долларов США. Именно столько Ромер считала достаточным для поддержания устойчивого выхода из кризиса. Компромиссное стимулирование оказалось достаточным для того, чтобы ситуация не стала ещё хуже, но недостаточным для полного восстановления. Как отмечал Кругман, эти полумеры дискредитировали кейнсианцев и вызвали решительные нападки справа, что побудило Обаму сформулировать новую программу действий, по сути программу правого крыла, в которой говорилось о резком сокращении долгов и дефицита.

Пока неолибералы и кейнсианцы применяют свои теории на практике, другие экономисты считают, что ни неолиберализм, ни кейнсианство не могут предложить жизнеспособных путей выхода из кризиса, который включает не только экономические, но и экологические проблемы. Сейчас, например, при обсуждении экологической ситуации направление дискуссии тотчас меняется, когда начинаются рассуждения о том, какими экологическими принципами можно пренебречь ради выхода из кризиса и дальнейшего развития. Об этом неоднократно заявлял Джим Йонт Ким, президент Всемирного Банка, называя факты, связанные с климатическими изменениями, «всё более пугающими».

Прогрессивные инвайронменталисты (сторонники экологичного развития) всячески стараются убедить людей в том, что кризис следует рассматривать в более широком контексте, говоря о росте и воспроизводстве природного топлива. Такими аналитиками, как Ричард Хейнберг, рассматривается как фатальное пересечение следующих факторов: финансового коллапса, экономической стагнации, глобального потепления, постоянного истощения запасов природного топлива, а также пределов сельскохозяйственного производства. Перечисленные явления представляются им большим кризисом, нежели временные задержки на пути к росту. Экологические проблемы предвещают не просто завершение парадигмы глобального роста, обусловленной потребностями ведущих экономик, но могут и вообще означать конец всякого роста. Иными словами, мы имеем дело с «мальтузианской ловушкой», хотя Хейнберг, по вполне понятным причинам, старается избегать этого определения.

По его словам, движение по кругу финансовой экономики напрямую связано не только с динамикой накопления капитала, но и со всеобщим нарушением экологического равновесия. «До сих пор динамика роста позволяла нам опережать возрастающие затраты, связанные с проблемами окружающей среды… Но сейчас, когда рост прекратился, нам придётся оплатить экологические счета за последние два столетия, когда происходила маниакальная экспансия», — пишет он.

Последующие десятилетия, по утверждению Хейнбер-га, будут ознаменованы переходом от экспансии к процессу, «характеризующемуся снижением потребления в обществе в целом. И это будет происходить до тех пор, пока мы не будем жить в соответствии с возобновляемыми и восполняемыми природными ресурсами, повторно используя большую часть минералов и металлов, которые нам так необходимы». Поскольку глобальная экономика всё больше погружается в стагнацию, а кошмар, связанный с изменениями в климате, усиливается, мрачные прогнозы могут стать реальностью ещё быстрее, чем ожидается.

Американская администрация в ситуации кризиса пытается использовать как эффективный метод улучшения положения США в мире военные интервенции, поддерживая таким образом военный сегмент национальной экономики и добывающую промышленность. Со времени окончания религиозных войн в Европе в 1648 году и заключения Вестфальского мира принцип неприкосновенности суверенитета нации и государства стал краеугольным камнем международных отношений. При этом национальные государства как основные составляющие международных отношений были суверенными сами по себе и должны были уважать суверенитет других государств. Управление государствами осуществляли специально назначенные люди, или правители. Однако если основываться только на превосходстве национального суверенитета, то неизбежно возникновение конфликтов среди государств. Так, системы коллективной безопасности (примером которых служит Организация Объединённых Наций) возникли в том числе с целью определения действующих принципов национального суверенитета.

В последнее время на принцип неприкосновенности суверенитета накладываются ограничения, связанные с экспансией доктрины прав человека. После трагических событий в Руанде и бывшей Югославии в начале 1990-х годов предпринимались попытки так изменить принцип суверенитета, что интервенция иностранного государства оправдывалась, когда в оккупируемой стране происходили события, связанные с геноцидом или массовым нарушением прав человека. В данном случае возникала доктрина «ответственности, связанной с защитой», или «гуманитарной интервенции». И в то время как страны Севера приняли новую доктрину, на Юге, где государства только недавно приобрели относительную независимость от колониальной оккупации, такое понимание вызвало разногласия. И это оправданно, ведь некоторые государства, например Палестина, действительно всё ещё находятся в процессе обретения независимости и борьбы с иностранной оккупацией.

Говоря об интервенциях, многие на Юге опасаются (и небезосновательно, если учесть последние примеры), что даже изначально добрые намерения могут привести к пагубным последствиям для суверенитета наций, целостности национальной территории, сохранения регионального и глобального мира и безопасности. На Юге найдётся не так много сомневающихся в необходимости абсолютного уважения к национальному суверенитету страны. Тем не менее, интервенции, по мнению многих, включая и автора данной статьи, могут быть санкционированы, но лишь в том случае, если имеется достаточно подтверждений геноцида и если принимаются меры для обеспечения гарантий того, что великодержавная логика не заменит первоначальных гуманитарных целей.

Интервенции очень сильно повлияли на доверие к ООН, особенно когда Соединённые Штаты Америки, зная, что они не получат одобрения на проведение вторжения в Совете Безопасности, использовали Организацию Североатлантического Договора (НАТО) как легальное прикрытие войны. Блок НАТО, в свою очередь, играл роль «фигового листа» в войне, которая осуществлялась на 95 % силами США. Несмотря на то что некоторые сторонники США считали гуманитарную цель главной в операции, они реализовывали, главным образом, геополитические намерения Вашингтона. Учитывая последствия этих войн, исследователь Эндрю Бацевич отмечал то, что «роль НАТО ставилась под сомнение, и поэтому Соединённые Штаты претендовали на лидерство в Европе».

При администрации Клинтона подобная экспансия заполняла образовавшийся в Восточной Европе вакуум, а также делала законным превосходство США в постсоветской Европе. Как отмечал один из аналитиков, расширение НАТО, по мнению Вашингтона, позволяло зафиксировать тот внутренний переходный период, который имел место в Восточной и Центральной Европе. Перспектива членства в НАТО сама по себе оказывалась «стимулом» для стран, реализующих внутренние реформы. Согласно существовавшим прогнозам, последующая интеграция в альянс должна была зафиксировать эти институциональные реформы.

Членство в блоке влекло за собой множество шагов по организационной адаптации, таких как стандартизация военных реформ, совместное с силами НАТО планирование и обучение. Вовлекая новых членов в расширенные организации союза и участие в его операциях, НАТО оказывало на них влияние в том, что касалось возврата к прежним методам и усиления либерализации переходных правительств. Так, согласно официальному заявлению НАТО, «мы погружаем их в культуру НАТО, как политически, так и в военном отношении, поэтому они начинают думать, как мы, а через какое-то время будут и действовать, как мы».

Одним из важнейших аспектов политики экспансии НАТО было усиление военной зависимости от США государств Восточной Европы. Вся бесцеремонность, с которой либеральная администрация Клинтона оправдывала отказ от национального суверенитета, ссылаясь на «невероятную» обеспокоенность гуманитарными вопросами, в нравственном и юридическом смысле была аналогична тому арсеналу, который был использован представителями партии республиканцев в Афганистане и Ираке. Как объясняет представитель

левого крыла Филипп Боббит, действия администрации Клинтона в Косове стали «прецедентом», ограничивающим права суверенитета недемократических режимов, «включая неотъемлемое право использовать то оружие, которое может быть режимом выбрано».