Яблоко Немезиды - Анатолий Жаренов

— Надо дать им их.

— Есть что-нибудь новенькое?

— Да нет. Но полагаю, что будет. Даже могу предсказать кое-какие события.

— Ну-ну, — заторопил Фримен. — Вы были у Броуди?

Коун откинулся на спинку стула.

— Нет. Просто захотелось стать оракулом. Только, Фримен, договоримся сначала. Я вам сообщу свои прогнозы при одном условии. Вы мне подробно расскажете о том, что знаете о Бредли. Вспомните все, что можете. Мне хочется понять, каким человеком был Бредли. Вы ведь с ним часто встречались.

— Занятно, — протянул Фримен. — А зачем это? Я ведь дал себе слово быть осторожным, инспектор.

— Я тоже давал себе такое слово, — откликнулся Коун. — А потом решил нарушить.

Фримен усмехнулся.

— Ну что ж, — сказал он. — Откровенность за откровенность, инспектор. Бредли, между нами говоря, всегда казался мне чуточку красным.

— Вот как, — произнес Коун.

Профессор Кирпи остановил свой “кадиллак” у ворот виллы господина Мелтона. Оставив машину на попечение слуг, профессор прошел в дом. Господин Мелтон принял его в кабинете. Молчаливый лакей принес сигары и бутылку яблочного сидра (Кирпи не любил крепких напитков, а сидр предпочитал всем дорогим винам). Профессор считал себя последователем вспыхнувшего недавно учения о рациональном питании. В этом учении главная роль отводилась яблокам, которые, по мысли создателей теории, должны постепенно вытеснить из рациона человека чуть ли не все продукты питания. Профессор Кирпи к теории отнесся критически, но здравую ее основу уловил и взял на вооружение. Господин Мел-тон к подобным увлечениям относился равнодушно. Его желудок давно отказался следовать моде и признавал диету другого рода. Поэтому шеф полиции попросил себе только чашечку кофе. Минуту они сидели молча.

— Итак, Феликс, — начал профессор, осушив первый бокал, — ничего нового?

Давняя дружба позволяла профессору Кирпи называть господина Мелтона по имени. Соответственно поступал и шеф полиции.

— Увы, Эдуард, — развел руками господин Мел-тон. — Я изучил десятки досье. Ничего заслуживающего внимания.

Профессор наклонился к ящичку с сигарами, выбрал одну и стал сосредоточенно обрезать кончик. Господин Мелтон положил в чашку кусочек сахара и принялся легонько помешивать кофе ложечкой. Это был уже не первый их разговор. И начинался он со ставшего традиционным вопроса профессора и лаконичного “увы” господина Мелтона.

— Между прочим, — сказал после паузы шеф полиции, — между прочим, я вновь просмотрел документы, касающиеся этого Бредли.

— И?.. — протянул профессор.

— Ни одного факта, за который можно бы зацепиться. Эта загадка мучает меня хуже желудка. Коуна тоже имейте в виду.

— Вы допустили ошибку, Феликс, — заметил Кир, пи, справившись с сигарой. — Нужно было оставить это дело за Грегори. Мы бы не понесли столько жертв. У Коуна хватка акулы.

— Вы забываете, Эдуард, что этого дела могло и не быть.

Наступила продолжительная пауза. Молчание нарушил профессор.

— Все потому, что я не придал этому значения в свое время. О шашнях Эльвиры с шахом я узнал слишком поздно. Ведь только в тот вечер, когда это случилось, она призналась, что запуталась. Утром я немедленно позвонил вам. Помните?

— Да, — кивнул Мелтон. — Вы оторвали меня от завтрака.

— Я был зол. Но вы же не выполнили мою просьбу, Феликс. Надо было сразу арестовать Перси.

— Вы наивны, Эдуард. Неужели вы полагали, что я брошусь в “Орион” и начну ловить Перси? Или прикажу это Коуну? Коун сам должен был добраться до него. И добрался.

— Поздно, — вздохнул профессор.

— Ему помешала эта история с Бредли. А что говорит Эльвира?

— Почти ничего. Она отлично понимает, в каком положении оказалась. Я догадываюсь, что у нее в руках имеются некие компрометирующие документы. Статуэтка, о которой болтал Перси, вероятно, футляр. Скорее всего Бредли получил с родины шаха микропленку. Полагаю, что шах в минуты близости о чем-то проболтался Эльвире. Возможно, они строили общие планы. Но Эльвира захотела обмануть своего партнера и стала готовить ему ловушку с помощью Перси. Делала она это втайне от меня. Из лаборатории исчез большой флакон с наркотиками. Я обнаружил пропажу слишком поздно. А затем Эльвира сказала, что случилось нечто страшное и не предвиденное ею. Выражалась она весьма бессвязно. Я понял только, что все наше предприятие оказалось под ударом. Утром я позвонил вам…

— Мы топчемся на месте, Эдуард, — заметил господин Мелтон. — Мы ворошим кучу старого тряпья, будто хотим найти в ней что-то. Кстати, Коун бродит уже в окрестностях вашей клиники. И я не смогу запретить ему…

— Ну что ж, Эльвира станет моей пациенткой.

— И это… это надолго?

— Навсегда, — холодно произнес профессор.

— Последняя надежда, — сказал господин Мелтон, сожалея.

— Придержите Коуна, — посоветовал профессор. — Может, я ее и уговорю.

— Почему она пошла к вам?

— Ваш Коун развернул такую бурную деятельность, что у нее не оставалось времени на раздумье.

— А мне казалось, что она решилась довериться, — задумчиво произнес господин Мелтон.

— В этом случае я давно был бы в курсе. Любая игра должна стоить свеч. Эльвира пошла ва-банк. Она кинула на весы все, что имела. Даже больше. Она отлично сознает, в какое положение поставила меня. И вас, Феликс. Она же осведомлена о наших отношениях.

— Может быть, этой ценой? — предположил господин Мелтон.

Профессор Кирпи выпустил изо рта клуб дыма и покачал головой. Нет, он не думал, что Эльвира так просто отдаст ему в руки свою находку. Сам профессор, окажись он в ее положении, тоже не отдал бы. Профессор Кирпи был человеком, который никогда не искал славы. За свою жизнь он сделал несколько любопытных открытий. Но он не собирался отдавать их человечеству. Препараты профессора отлично служили ему самому. Он сумел расширить клинику. Деньги текли на его счет если не рекой, то достаточно полноводным ручьем. Мало ли в мире существует людей, которым мешают родственники?

“Кнут Диксон” тоже был одним из “открытий” профессора. Как-то он нашел в одной из палат мелко исписанный листок. Прочитав его, профессор задумался. В голове мелькнула озорная мысль. Он изложил свой замысел Эльвире. И литературный рынок обогатился продукцией, фабрикуемой в клинике. Гонорара сумасшедшие не требовали.

Господин Мелтон, когда профессор, посмеиваясь, рассказал ему про рождение “Кнута Диксона”, сначала нахмурился, а потом решил, что это его не касается. “Кнут Диксон” оказался к тому же популярным автором. Вокруг этого имени критики ломали копья. И господин Мелтон ухмылялся вместе с профессором Кирпи. В конце концов подобный бизнес, хотя и грозил скандалом в случае разоблачения, ничего противозаконного, по мнению шефа полиции, в себе не содержал. Это была такая же игра, как и та, которой увлекались его дочери. Правда, эта игра приносила доход. Но, в конце концов, основная прелесть игры и заключается в том, что кто-то выигрывает. Господин Мелтон поморщился, когда совершенно неожиданно эта игра переросла в уголовное дело. Профессору Кирпи пришлось потратиться, чтобы замять историю “Кнута Диксона”. В газеты просочилась ничтожная часть информации с судебного процесса. Домыслы журналистов об истинном лице “короля авангардистов” тщательно вымарывались из статей и репортажей. Особенно настойчивым была предоставлена возможность решить дилемму “или — или”. Они предпочли выбрать то “или”, которое позволило им продолжать работу в газете.

Однако расходы, которые понес профессор, его не огорчали. Господин Кирпи отдал бы втрое больше за то, чтобы проникнуть в тайну Эльвиры. Кроме того, ни профессор, ни шеф полиции не только не знали, но даже не могли выстроить хоть сколько-нибудь убедительную версию о том, кто убил Бредли. Они были уверены, что Эльвира держит в руках ключ. И еще они знали, что все это каким-то образом связано с большой политикой. Последнее обстоятельство тревожило их обоих больше всего.

— Я чувствую себя, как муха под стеклянным колпаком, — произнес после продолжительного молчания господин Мелтон.

— Может быть, это служба безопасности? — предположил профессор.

— В том-то и дело, — отозвался шеф полиции. — Я наводил справки. Есть там у меня человек, который все знает. Он не имеет понятия ни о чем таком…

— Тогда красные…

— Эдуард, вы изменяете себе. Оставьте эту тему журналистам.

— Между нами, Феликс. Я, откровенно говоря, больше всего опасаюсь этой неизвестности. Я передумал черт знает что за эти дни. И знаете, до чего додумался?

— Да-да, Эдуард. Я слушаю.

— Я подумал, что Эльвира связана с этой… С неизвестностью, что ли. Поэтому она без опасения пришла ко мне. И ждет… Понимаете, она чего-то ждет. У меня она в безопасности. От полиции… От суда… И даже от меня в конце концов…