Талисман Белой Волчицы - Ирина Мельникова

— Выходит, что так, — вздохнул Алексей.

— Не печальтесь, Илья. — Владимир Константинович смотрел на него с явным сожалением. — Вы — прекрасный молодой человек и, кажется, нравитесь Маше, но с вами она тем более не свяжет свою судьбу. Простите меня за прямоту, но вы, на мой взгляд, слишком мягки по характеру, но в то же время чрезвычайно самолюбивы. Она из вас веревки будет вить, а вы страдать при этом… Поймите, из подобного союза ничего хорошего не получится.

— Вероятно, вы правы. — Алексей исподлобья посмотрел на учителя. — По правде сказать, я никаких особых намерений по отношению к Маше не имел, Владимир Константинович. Она — милая, умная девушка. Мы с ней подружились, мне приятно ее общество, а на большее я не рассчитываю.

К тому же мои служебные обязанности по большей части несовместимы с семейным счастьем…

— Эка вы загнули, Илья! — замахал на него руками учитель. — «Служебные обязанности…» «несовместимы…»

Только от вас самого зависит, насколько они окажутся совместимы и с семьей, и с детками, когда те появятся. Согласитесь, просто не пришло время, чтоб вы задумались над этим вопросом серьезно. Наступит пора, когда вы влюбитесь по-настоящему, и тогда посмотрим, сумеют ли служебные обязанности заслонить вашу любовь.

Алексей пожал плечами:

— Честно сказать, я не хотел бы забивать себе голову подобными мыслями. В данный момент меня больше волнует, кому помешал Тригер и где скрываются его убийцы.

— Да-а, — протянул задумчиво учитель, — ужасная, дикая смерть! Одно утешает, что он не успел ничего почувствовать! Но, — Владимир Константинович поднял вверх указательный палец и словно погрозил кому-то, — кара небесная не минует убийцу, и смерть его будет еще более ужасна и мучительна, чем та, что настигла Генриха Ивановича.

Он поднялся с кресла, посмотрел на часы.

— Пойдемте лучше чай пить, Илья! Глаза у вас красные от бумаг, пора уже и отдыхать!

— Простите, Владимир Константинович, но только сейчас самая работа пошла. Жалко отвлекаться.

— Ну смотрите, — с сожалением в голосе произнес учитель. — А то бы еще погутарили перед сном. — Он прошел к выходу, но на пороге остановился. — Я все-таки пришлю Лукерью. Пусть чаю принесет да пирогов. Сегодня они у нее не только с рыбой. Говорит, исключительно для Ильи Николаевича с черникой напекла. Для глаз, мол, черника весьма полезна.

— Спасибо, — вздохнул Алексей, соглашаясь, зная по прежнему опыту, что отказ вызовет долгие уговоры и он все равно вынужден будет сдаться. Видно, прав Владимир Константинович, утверждая, что у него излишне мягкий характер и все только и знают, что вьют из него веревки… И Тартищев, и даже Вавилов… Он опять вздохнул, почувствовав вдруг, как соскучился по Североеланску. И с тоской посмотрел на окна, за которыми тонул в серой ночной мгле Тесинск, такой тихий и мирный на первый взгляд. И понял, что сегодняшний день — только начало в череде тех нескончаемых дней и ночей, которые ему предстоит провести в этой глухомани, чтобы распутать тугой узел, сплетенный из человеческих пороков и бед.

Он отодвинул в сторону часть бумаг, освобождая место для подноса, на котором Лукерья, по обычаю, важно поджав губы, принесла чашку С чаем, молочник со сливками, вазочку с вареньем и блюдо с десятком, не менее, пирогов. Кухарка дождалась, когда Алексей надкусит пирог и молча закатит глаза под потолок, изображая блаженство, и, удовлетворенно усмехнувшись, вынесла свое пышное тело за пределы кабинета.

Алексей с удовольствием съел два пирога, выпил чай, настоянный, как хвасталась Лукерья, чуть ли не на двадцати таежных травах, подивился в очередной раз приливу бодрости, последовавшему за этим, и опять уткнулся в свои бумаги.

Он начертил очередной кружок, вписал в него имя Анфиса, поднял глаза и тут же вздрогнул, как от удара. Сквозь оконное стекло проступило бледное пятно — чье-то лицо, перечеркнутое крест-накрест рамой, таращилось на него круглыми, рыбьими глазами, и уж их-то он не мог спутать ни с чьими другими. Но он даже не успел произнести имя владелицы глаз, как она с силой толкнула оконную створку и через мгновение, перекинув ноги в неизменных кожаных штанах через подоконник в комнату, уселась на нем. В руках она держала хлыст, и по тому, как то наматывала его на рукоятку, то распускала, Алексей сделал вывод, что Анфиса изрядно волнуется.

— Что случилось? — спросил он сухо. — Почему вы врываетесь в мою комнату таким непотребным способом?

Анфиса яростно блеснула глазами, но не ответила, лишь спрыгнула с подоконника и прошлась по кабинету, обводя его взглядом и похлопывая ручкой хлыста по голенищу высокого сапога. Затем остановилась напротив Алексея. Слегка расставив ноги, она заложила руки за спину и окинула Алексея взглядом, от которого у него пересохло в горле и отчего-то захотелось немедленно выйти из комнаты.

Тем не менее он не сводил с нее угрюмого взгляда.

Анфиса быстро провела кончиком языка по покрытым белесым налетом губам и, нервно хихикнув, уселась вдруг на край письменного стола, небрежно сдвинув в сторону поднос с грязной посудой и остатками пирогов. Не глядя, взяла один из них и принялась жадно есть. Съела, взяла второй и столь же быстро управилась и с ним. Затем шумно икнула.

Алексей продолжал молча наблюдать за ней. Анфиса вновь икнула, захихикала и, отыскав глазами молочник, схватила его и выпила сливки через край, пролив часть из них на блузку. И только теперь Алексей заметил, что руки ее подрагивают мелкой дрожью, а глаза на бледном лице словно живут отдельно от их владелицы и ей очень трудно сосредоточить на чем-либо свой взгляд.

«То ли пьяная, то ли опия опять накурилась, паршивка», — подумал он, не сводя с нее сердитого взгляда. Вероятно, она и впрямь не в своем уме, если вздумала лезть в чужой дом через окно. Теперь надлежало придумать, как поскорее избавиться от этой нахалки. Просто взять и вытолкать ее взашей не получится, Анфиса непременно поднимет шум, но и слишком миндальничать с ней — себе дороже станет. Поэтому Алексей выбрал третий вариант. Он вышел из-за стола и встал рядом с ней, заложив руки за спину, всем своим видом демонстрируя строгость и неприступность.

Анфиса повернулась к нему и, опершись ладонями о столешницу, закинула голову, вглядываясь в его лицо. Кончик языка лихорадочно прошелся по губам, и она вдруг хрипло выругалась.

— Анфиса Никодимовна, прошу вас покинуть кабинет. — Алексей протянул руку, чтобы помочь ей встать со стола, но она вдруг цепко обхватила его за запястья и потянула на себя, одновременно заваливаясь на спину и разводя при этом ноги.

— Возьми меня, сейчас же возьми меня, — шептала она почти безумно, продолжая удерживать его руками и ногами, которые закинула ему на поясницу.

Алексей попытался оторвать от себя ее руки, но она впилась ему в шею горячими сухими губами и даже слегка прикусила кожу. Он рванулся опять, но Анфиса обхватила его за плечи, а ее губы сместились к его рту, и тонкий узкий язык попытался раздвинуть ему зубы, стиснутые от ярости.

Теперь он уже не церемонился и с силой оттолкнул ее от себя, так что она проехалась спиной по столу, сметая поднос и бумаги. Поднос он, правда, успел подхватить, но бумаги разлетелись по всей комнате.

— Убирайся прочь, мерзавка! — прорычал Алексей, едва сдерживаясь, чтобы не схватить Анфису в охапку и не вышвырнуть ее в окно. — Чтоб через минуту духу твоего здесь не было! — Он поднял с пола оброненный ею хлыст, перекинул через стол в руки Анфисы и повторил еще более яростно:

— Убирайся!

Девица заправила выбившуюся блузку и, покачивая бедрами, направилась к окну, но на полпути остановилась и вдруг замахнулась на него хлыстом. Алексей едва успел увернуться. Удар пришелся на стоящее возле окна кресло. Обшивка на подлокотнике лопнула, а Анфиса радостно засмеялась и змеей скользнула в окно.

Тени от потревоженных кустов сирени заметались на противоположной стене кабинета, затрепетало пламя в лампе…

Алексей прикрутил фитиль и оглянулся на окно, не веря, что так легко отделался от мерзавки. И действительно, она никуда не ушла. Стояла, облокотившись на подоконник со стороны улицы, и недовольно крутила носом, отмахиваясь рукой от наседавших на нее комаров.

— Послушайте, Анфиса Никодимовна, — почти вежливо обратился к ней Алексей, — оставьте меня наконец в покое. Вы себя ведете крайне неприлично для женщины. Честно сказать, мне уже надоело ваше пристальное внимание к моей персоне. Найдите себе другой объект для преследования.

— Ox, ox, ox! — скривилась она в презрительной ухмылке и даже передернула плечами от отвращения. — Вы только посмотрите, каков моралист! Сопливый святоша! Может, ты монах или евнух?

— Позвольте мне закрыть окно, иначе полный дом комаров налетит! — Алексей потянул на себя оконные створки.

Но Анфиса развела руки в стороны, не позволяя свести створки вместе.