Королева в раковине - Ципора Кохави-Рейни

Фердинанд, сам христианин, был только рад, когда Фрида стыдила сестричек:

— Ухажеры эти — христиане. Это рассердит вашего отца!

Фрида пытается отвести эту беду:

— Эльза — ты дочь аристократов, дочь высшего общества. Негоже встречаться с этими неполноценными парнями из низшего сословия!

Лишившись покоя, Фрида металась по бассейну. Рыжая Руфь не отрывала глаз от большого зеркала, улыбаясь своему отражению. Эльза же смотрела на христианку Фриду смеющимися глазами.

— Они не евреи. Иесус, не делайте больно отцу, — повторяла Фрида.

Гейнц услышал это, и сердце его сжалось. Кристина, его любовница — христианка, умная и эрудированная девушка, с прекрасной фигурой и красивым лицом — не сможет выйти за него замуж из-за принципов отца. Для усиления своей позиции недостаточно португальской бабушки, и он вспоминал слова национального поэта — выкреста Генриха Гейне, который говорил о горькой судьбе людей, сменивших веру: «Теперь меня ненавидят евреи и христиане. Я сожалею, что принял крещение в купели, не вижу, чтобы состояние мое улучшилось благодаря смене веры. Наоборот, после этого счастье повернулось ко мне спиной».

Прошло более ста лет с того дня, когда в 1825 году Гейне написал эти горькие слова. Гейнц размышляет о судьбе выкрестов, как не осуществилась надежда, которую они лелеяли — влиться на равных в христианское общество. Они думали, что отдалившись от еврейства, достигнут духовной независимости, получат в полном объеме права и поднимутся по общественной лестнице, как любой гражданин. В действительности же положение их ухудшилось. Их ожидали одни несчастья, полное и удручающее одиночество, ибо они не сумели пустить корни ни в каком обществе. Христиане презирали их за измену своим традициям, а, с другой стороны, их отвергали евреи. Но почему надо сравнивать прошлое с настоящим? Времена изменились. Смешанные семьи евреев и христиан живут в полной гармонии, и тому есть множество примеров.

Печально завершилась большая любовь Гейнца к своему идеалу, дочери судьи. Кристина — замкнутая и глубоко верующая христианка, твердо стоит на том, что ни за что не примет еврейство. Да и он не нарушит заветы отца — хранить цепочку поколений, как заповедь Берты-Беллы, далекой праматери, дочери португальских выкрестов. Гейнц живет в вечном напряжении с тяжкими размышлениями о конфликте, в котором проживает отец и, вообще, о запутанном узле жизни еврея. Вследствие этой личной проблемы, он долго размышлял над развитием иудаизма. Началось это с того момента, когда Шлегель отверг стремление ассимилированных евреев быть принятыми христианским большинством как личности, а не как еврейский народ, мотивируя тем, что они всегда будут индивидуалистами и не смешаются с обществом. Им ясно было указано, что в них всегда будут видеть чужеземцев, и потому они стремились доказать христианскому большинству, что иудаизм — универсальная культурная ценность, духовное сокровище всех народов. Теперь интеллектуалы пророчат, что с течением времени сотрется разница между иудаизмом и христианством. Они уверены, что слияние иудаизма и христианства в единую религию произойдет естественным образом.

На основании этих прогнозов, Гейнц восстает в душе против отца.

— Гейнц, именно в эпоху расцвета еврейства можно реализовать либеральную идеологию и не потерять еврейскую идентичность, — говорит Артур, и странно, что в эту либеральную эпоху, он решает еврейский вопрос обращением к мистике:

— В человеке скрыты мистические наклонности, которые мне трудно понять. Иудаизм — мистический стержень в моей душе! У иудаизма множество ликов. Но мы — евреи по собственному мировоззрению, а вовсе не по мировоззрению пророка Моисея. Я родился евреем, и мой долг — быть евреем. Еврей, принимающий христианство, отказывается от своей личности!

Отец требует держаться его принципов и завещает своим сыновьям и дочерям: «Вы вправе вращаться в христианском обществе, но заключать матримониальные союзы с ними только на условиях, что они примут еврейство».

— Я не живу в средневековье, — отвечал Гейнц с вызовом и высокомерием. — Каждый человек имеет право жить по своим законам. Нет у меня морального права требовать от моей подруги принять еврейство! Но даже женившись на христианке, я буду хранить свое еврейство, и дам ей быть тем, кем она желает!

— Гейнц, если женишься на христианке, ты не войдешь в мой дом! — ответил отец холодным непререкаемым тоном.

— Я покончу собой!

— Так покончишь! — ударил отец кулаком по столу, и воздух вокруг задрожал.

Фрида остерегала сестричек-близнецов — не влюбляться в христиан. Открытая рана кровоточила у Гейнца, а прямой и острый нордический нос Фердинанда загнулся книзу, и ставшее печальным, его лицо придало ему облик трагического литературного героя какого-нибудь классического романа.

— Что, Фердинанд, из-за какого-то трубача ты откажешься от моей сестры! Возьми пистолет и застрели его! — раскатисто смеялся Бумба, раскачиваясь на своем деревянном коньке, и рыжие его кудри стояли дыбом, а игрушечный пистолет стрелял в воздух.

Убийство?! Столица и все большие города сотрясаются от убийств. Фердинанд и Гейнц говорят, что Достоевский, величайший из русских писателей, проник во все глубины сердца преступника. По его книгам «Записки из мертвого дома» и «Преступление и наказание» изучают внутреннюю борьбу, происходящую в темных закоулках души убийц, и приходят к выводу, что его герои — рабы преступных страстей и грешат под влиянием мистических движений души. В бассейне говорят о том, что после окончания Мировой войны в Германии усилилась агрессивность общества, о сокрушительной вседозволенности в городах. Фрида всплескивает руками и говорит, что козни дьявола на земле обрушат бедствия и несчастья на страну и на весь мир.

Экономка взволнована. Она поймала за ухо Бумбу. Младший сын дремал около тайного прохода на детский этаж.

Потайной вход находится за шкафом. Мальчик подозрительно относится к подаркам от старших и к телефонным звонкам. Он следит за тем, как по ночам шкаф постоянно сдвигается с места, и старшие дети тайком прокрадываются в свои комнаты.

Артур не видит, не слышит и не знает ничего об этом вечно отодвигаемом шкафе.

Он и не подозревает, что после полуночи детки возвращаются из увеселительных заведений на Фридрихштрассе.

Фрида живет в вечном страхе ожидания. Дети посещают злачные места. Стриптиз, азартные игры, всяческие фокусники, куплетисты, распевающие скабрезные песенки и похабные куплеты, столь неподходящие для ушей молодежи из приличных семей.