Это подиум, детка! Сага о московских куколках - Маша Царева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ох, ну ни фига себе, – присвистнула Янка, – бедная…
– Сама виновата, – мрачно сказала Алена, – я должна была сразу что-то заподозрить. Он так настаивал, чтобы я выпила вино. Ян, и что же мне теперь делать? Может, милицию вызвать?
– С ума сошла! – Янка замахала руками и чуть не свалилась в ванну. – Даже не думай об этом!
– Но почему?
– Да потому что ты ничего не сможешь доказать, только опозоришься! Не отмоешься ведь потом!
– Как это не смогу доказать? Да если я сейчас отправлюсь ко врачу…
– То он констатирует, что ты занималась сексом с несколькими мужчинами. На твоем теле даже нет следов борьбы. А даже если бы и были… Ты же понимаешь: кто Шестаков и кто ты… Только время потеряешь. И репутацию.
Алена смахнула рукой пробежавшую по щеке слезинку. Ну за что ей все это? Она всего лишь мечтала стать манекенщицей и вот сидит теперь в едва теплой хлорированной воде – изнасилованная, измочаленная, бледная.
– В любом случае ты должна сказать ей, – тихо сказала Яна.
– Кому?
– Хитрюк. Я занимаюсь эскортом уже шесть лет, бывало всякое… Но это уже перебор – то, что произошло с тобой. Я считаю, она должна была предупредить.
– Думаешь, она знала? – вскинула заплаканные глаза Алена. – Знала и все равно отправила меня туда?
– Судя по тому, что ты рассказала, он проделывает это не в первый раз, – пожала плечами Янка, – да, думаю, она знала. Такие сплетни в Москве расходятся быстро… Слушай, да не кипятись ты, – добавила она, взглянув, как меняется выражение Алениного лица. – Позвони ей прямо сейчас. Принести тебе трубку?
Алена покачала головой.
– Не надо. Сейчас мне надо успокоиться, выспаться, отойти. Если я сейчас услышу голос Хитрюк – сорвусь, начну орать и материться. Завтра поеду в агентство прямо с утра. И в лицо скажу этой суке, что о ней думаю.
– Эй, ты бы не горячилась, – у Яны вытянулось лицо, – все же тебе еще с ней работать…
– Ты думаешь, что после сегодняшнего я буду с ней работать? Пошла она! Нет, завтра же я беру билет до N-ска. К черту этот fucking модельный бизнес!!
Вот странно – в то утро она выглядела роскошно как никогда. Продолжительный сон словно смыл с нее грязь и муть минувшего вечера. Выспавшаяся, свежая, румяная, покрывало чистых волос разбросано по плечам. Джинсы, кроссовки, легкая курточка с капюшоном и полное отсутствие косметики – Алена выглядела максимум на шестнадцать лет. Глядя в ее ясные светлые глаза, невозможно было представить, что еще несколько часов назад этого рыжеволосого ангелочка передавали из рук в руки мужчины, лиц которых она даже не запомнила, имен которых она не узнает никогда.
Марина Аркадьевна Хитрюк ее появлению удивилась и старалась изо всех сил казаться обрадованной. Но в глазах ее, красиво подчеркнутых перламутровыми тенями, была такая ледяная настороженность, что вряд ли кого-нибудь обманула бы приветливая улыбка, распахнутые объятия и звонкое восклицание: «Аленушка, девочка моя!»
Секретарша смотрела на нее с любопытством, как на привидение. «Неужели и этой все известно? – с отвращением подумала Алена. – Неужели о моей наивности здесь уже байки ходят?!»
– Почему ты не позвонила, что приедешь? – ласково спросила Хитрюк. – Вот жалость, у меня переговоры, надо уезжать…
– Ничего, я много вашего времени не займу, – спокойно улыбнулась Алена, – может быть, лучше пригласите меня в свой кабинет?
– А ты о чем-то хотела поговорить? – не сдавала позиций Марина Аркадьевна. – Может быть, оставишь информацию Дине? – она кивнула в сторону секретарши. – Или созвонимся вечерком? Кстати, у меня есть хорошая новость. На следующей неделе прилетают французы, им нужно несколько наших девчонок для дефиле. Я собиралась отправить тебя на кастинг.
– Спасибо, – сдержанно поблагодарила Алена, и по безмятежному ее лицу невозможно было догадаться, что за ледяным фасадом бушуют готовые взорваться вихри огненной лавы. – Марина Аркадьевна, я правда всего на пять минут.
– Что ж… Ладно, – вид у Хитрюк был немного растерянный. И все же она открыла перед Аленой дверь своего кабинета.
Стоило им остаться наедине, как вежливая улыбка сползла с лица Марины Аркадьевны, словно ее смыли специальным растворителем. Если она и хотела казаться спокойной, то получалось у нее плохо – мышцы ее лица словно одеревенели, выглаженный ботоксом лоб прорезала едва заметная складка, в уголках губ проявились темные тени, под глазами обозначились некрасивые синяки. Как будто бы опасная внутренняя ведьма выглянула из-под прилизанного фарфорового фасада.
– Ну, что тебе надо? – она барским жестом кивнула на стул, но Алена не шелохнулась. – Думаешь, я не понимаю, зачем ты явилась? И что ты хочешь – чтобы я извинялась, оправдывалась, плакала вместе с тобой? Но я вот что скажу тебе, девочка. Никто не заставлял тебя выбирать такую жизнь. Могла бы жить спокойно в своем Перипердищенске. Но ты захотела красивой жизни, славы, гламура. Ты же могла вернуться обратно в любой момент! Я не сразу предложила тебе эскорт.
– То есть вы пытаетесь повернуть все так, что это я виновата в том, что стала жертвой группового изнасилования? – Алена старалась говорить бесстрастно, но ничего не могла поделать с голосом, дрожащим, время от времени срывающимся на фальцет.
– О-о, как мы заговорили, – с натянутой улыбкой протянула Марина Аркадьевна, – может быть, ты и в милицию уже сообщить успела? И что ты там сказала – что ты уже больше года живешь в Москве без регистрации, спишь с мужчинами за деньги и вот случайно попала на мальчишник в ресторане? – она рассмеялась. Смех был неприятным, похожим на глухое карканье охрипшей кладбищенской вороны. – А знаешь, что делают в милиции с такими вот пострадавшими? Боюсь, кое-что похуже, чем в «Crazy Шехерезада». Да еще и денег за это не дадут.
– Да как вам не стыдно?! – Алена нервно отошла к окну.
Почему-то ей казалось, что Хитрюк будет оправдываться и, как обычно, ласково уговаривать, что ничего особенного не случилось, произошла чудовищная ошибка и так далее. Она никак не ожидала натолкнуться на такую мощную стену ледяного сопротивления, не ожидала, что во всем случившемся ее саму же и обвинят. Больше всего на свете ей хотелось резким броском опрокинуть Марину Аркадьевну на пол, заткнуть ей ладонью рот и наотмашь колотить по безупречному холодному лицу. Пока не хрустнет носовой хрящик, пока не покраснеют скулы, пока не заплывут подбитые глаза, пока в уголке губы не появится струйка темной крови. Она держалась из последних сил, до боли в суставах сжимала онемевшие кулаки.
– Аленушка, – голос Марины Аркадьевны смягчился, словно его патокой полили, – ну не переживай ты так, бывает… Поверь, я ничего не могла поделать. Будь моя воля, я бы отправила им кого-нибудь прожженного. Но Шестаков хотел именно тебя… Он так давно тебя требовал, он даже мне угрожал…
Алена обернулась. Хитрюк широко распахивала голубые глаза, скорбно морщила рот и постороннему наблюдателю, наверное, показалась бы истинной жертвой.
– Аленушка, конечно, я компенсирую… Ты получила четыреста пятьдесят долларов, я в курсе. Ян такой жмот… Зайди в бухгалтерию, тебе выдадут еще столько же, прямо сегодня. Согласись: девятьсот долларов – не такая уж и плохая компенсация… Что ты так на меня смотришь? Ладно, уговорила, даю тысячу…
И тогда Алена не выдержала, сорвалась все-таки. Наверное, в судебной психиатрии именно это и называют состоянием аффекта. Она и сама не помнила, как преодолела несколько метров расстояния, отделявших ее от Хитрюк. Вроде бы Алена метнулась ей навстречу, вроде бы она даже усмехнулась, глядя как расширяются от ужаса глаза Марины Аркадьевны. А потом – вспышка душной черноты. И все. Хитрюк уже лежит на полу, лопатками прижатая к грязноватому ковролину. Алена же сидит сверху, не давая ей встать, и ладонями наотмашь колотит ее по щекам, приговаривая: «Стерва!.. Сука!.. Дрянь!» На шум прибежала секретарша Диночка. Прибежала – но помочь начальнице не смогла, побоялась попасть под горячую руку рассвирепевшей сибирячки. Только суетилась вокруг, закрывая ладошками глаза, жеманно повизгивая и тоненьким голоском грозясь вызвать милицию.
– Прекрати! – Марина Аркадьевна пыталась закрыть ладонями лицо, вертела головой, отворачивалась. – Ты понимаешь, что я теперь с тобой сделаю?! Ты понимаешь, что теперь не сможешь остаться в Москве?!
Неожиданно Алена приметила на краю директорского стола тяжелую бронзовую чернильницу. Марина Аркадьевна была склонна к эффектным жестам – курила она не сигаретки, а толстенные кубинские сигары, писала не шариковой ручкой из ларька, а чернильным антикварным пером.
Взглядом проследив за Алениной рукой, Хитрюк завизжала так оглушительно, что секретарша инстинктивно зажала руками уши.
