Безупречный - Элси Сильвер

ужасно трагично, но я произношу их прежде, чем успеваю передумать. — Мой папа потратил всю свою жизнь, доказывая мне, что он любит меня, и я думаю, что многое из этого делается для того, чтобы компенсировать то, что все остальные вокруг меня полные придурки.

— Кип иногда выводит меня из себя. — Я фыркаю, потому что Кип Хэмилтон и правда умеет выводить людей из себя. — Но я вижу, что он хороший отец. Забавный. Заботливый. Очевидно. Можем мы не рассказывать ему об этой истории с разделением постели?

Мы оба смеемся, думая о его угрозах. О правилах, которые он установил для нас.

— Конечно. Понимаешь, мне потребовалось некоторое время, чтобы смириться, — я машу руками перед собой, — с обстоятельствами моего рождения. С тем, что мой отец может быть несовершенным, но хорошим человеком одновременно. Когда я болела, он оставался со мной каждый день. Он буквально работал в моей больничной палате и спал в кресле в углу, пока какая-то медсестра не сжалилась над ним и не поставила ему раскладушку.

Мой голос срывается. Это всегда вдохновляет меня. Такая любовь, знаете — это редкость. Когда у тебя есть кто-то, кто не оставит тебя, несмотря ни на что. Это точно не о моих матери или мачехе.

Ретт наклоняется и осторожно переплетает свои пальцы с моими, нежно сжимая мою руку. Его мозоли царапают мою кожу, как я и предполагала, и, вопреки здравому смыслу, я не отстраняюсь.

— Я не знал, — это все, что он говорит, и каким-то образом это простое предложение и ощущение его теплой руки в моей приносят мне утешение.

— Да, в детстве у меня было много проблем со здоровьем. Оказалось, что это недиагностированный врожденный порок сердца. Мне сделали операцию, но она прошла не так, как должна была, и возникли осложнения. Большие, страшные. И еще эта чудесная затяжная инфекция. Она вроде как убила мои подростковые годы. Как будто я из кожи вон лезла, чтобы стать лишней проблемой.

Он сжимает мою руку.

— Я сомневаюсь, что Кип видит это в таком свете.

Я улыбаюсь в темноту, потому что знаю, что мой отец не видит меня такой. Нисколько. И приятно слышать, что кто-то еще тоже замечает это. Замечает, что у меня есть такое же право на эту связь, что мне не нужно чувствовать вину за то, что я люблю своего отца — каким бы сложным он ни был.

Я сжимаю руку Ретта в ответ и поворачиваюсь к нему, перекидывая ноги на его сторону кровати. Ища тепла.

— Господи, Саммер. — Он вздрагивает, но не отстраняется. — У тебя замерзли ноги.

Я мгновенно отдергиваю их, радуясь, что он не может увидеть, как я краснею в темноте.

— Прости! — Я тоже вздрагиваю, еще больше сожалея о том, что позволила себе вот так прикоснуться к нему, когда между нами и так все натянуто.

— Единственное, за что ты можешь извиняться, так это за то, что не сказала мне, что ты почти превратилась в лед. Мне следовало постучать в твою дверь раньше, — ворчит он, вытягивая длинные ноги поперек кровати и переплетая их с моими, захватывая мои замерзшие ступни между своих икр.

— Хорошо, — мой голос звучит хрипло. Тепло от его тела проникает в мое, согревая меня снаружи и изнутри.

И мы замолкаем. Я слышу ровный ритм его дыхания и чувствую его выдохи на своей груди. Я засыпаю вот так, убаюканная этими нежными размеренными звуками, надежностью и комфортом. Моя рука крепко сжимает его, мои ноги прижимаются к его коже, а мое сердце согрето его словами.

15

Ретт

Кип: Видел интервью. Ты неплохо справился. Ты хорошо относишься к моей девочке?

Ретт: Спасибо. Я не спал всю ночь, надеясь получить твое одобрение. И, конечно же, да.

Кип: Но не слишком хорошо, верно?

Ретт: Это то, к чему я стремлюсь? Хорошо, но не слишком хорошо? Удивительно, что ты вырастил взрослого человека, еще и такого работоспособного.

Кип: Почему ты не жалуешься на нее?

Ретт: Потому что она не так уж плоха.

Я в дерьме. Я в полном дерьме. Я так супермегаоблажался.

Саммер была права. Я полный придурок. Потому что я не спал большую часть ночи, позволяя ей обнимать меня. Пялился на нее, пытаясь запомнить каждую маленькую веснушку. Смотреть, как она спит, — это как быть влюбленным Тедом Банди [32]или что-то в этом роде.

Я проснулся, когда почувствовал, как она прижалась носом к моему бицепсу, и, когда я медленно открыл глаза, я был так же близко к ее рту, как и прошлой ночью. Когда я сделал все, что мог, чтобы не слизать этот острый соус с ее губ, как чертов дикарь.

Но теперь она на мне. Бедро перекинуто через мои ноги, чуть ниже того места, где мое утреннее дерево приветствует мир, особенно Саммер. Ее маленькая ладошка прижимается к центру моей груди, в то время как ее щека прильнула к моей руке. Она все еще сжимает мою руку. От этого в моей груди пульсирует боль.

Я пытаюсь быть джентльменом. Я правда, правда пытаюсь. Но я не могу не заметить, как ее толстовка задралась и как пояс ее шелковых трусиков выглядывает из-под спортивных штанов.

Это издевательство.

Я хочу поступить с Саммер Хэмилтон совершенно не по-джентльменски. Но в то же время хочу, чтобы она снова согрела на мне свои замерзшие ножки. В любое время, когда захочет. Мысль о том, что ей холодно и неуютно, приводит меня в бешенство.

Я хочу заботиться о ней, даже если она не нуждается в заботе.

Честно говоря, это чертовски сбивает с толку. А еще это чертовски ужасная идея. Но, с другой стороны, хорошие идеи никогда не были моей сильной стороной. Зачем начинать сейчас?

Она шевелится, и я снова смотрю на ее закрытые глаза. Мягкие опущенные ресницы, россыпь веснушек на переносице и округлых щечках. Интересно, есть ли они на других частях ее тела? Мой член вздымается, и я думаю, что не могу винить в своей нынешней эрекции физиологию утреннего времени. Это откровенный стояк, потому что я хочу трахнуть дочь моего агента.

А потом прижать ее к себе. Наблюдать за ее веснушками.

Черт возьми. Я тру лицо свободной рукой и ругаю себя за то, что не смирился и не уснул на полу — как