Жуга. Осенний лис - Дмитрий Игоревич Скирюк
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ну, хватит, – оборвал его Жуга, покраснев до корней волос. – Хватит, я всё понял. Не дурак. Наверное, ты прав, я попробую. А всё-таки ехидина же ты! Нет чтоб по-простому объяснить.
– А по-простому неинтересно. Поторопись, она сейчас проснётся.
– Знаю. Замолчи.
Жуга несколько раз глубоко вздохнул так, что заныла рана на боку, закрыл глаза, сосредоточился и соскользнул во тьму, в чёрный котёл без дна и крышки, туда, где в сумраке небытия рождались сны, слова и имена, туда, где спятивший циркач плясал свой танец на канате, натянутом над океаном снов, туда, где из осколков чёрного льда выложено слово «вечность» – во глубину той бездны, что облюбовали для себя драконы, чтобы видеть свои Драконовы Сны.
* * *
Обрыв.
Провал.
Скольженье в темноте.
В сознании сквозило, мысли разбегались, стоило огромного тру- да сосредоточить взгляд. Тёмные фигуры. Огоньки. Вуаль тумана вдалеке.
Жуга медленно двигался мимо чужих сознаний и мыслей, мимо шороха пустых, или наоборот – ужасно важных слов, мимо пугающей и великой прекрасности молчания.
«Оглянись! Оглянись!»
Фигура циркача скользила рядом. Длинное лицо смеялось.
«Помнишь меня?»
Даже здесь канатоходец оставался верен себе. Жуга хотел рассердиться на него – и не сумел: впервые он был не один, впервые у него здесь был попутчик. И терять его ужасно не хотелось.
«Что ты здесь делаешь?»
«Что, что… – хихикнул тот. – Живу я здесь. Иди за мной!»
Как зонтики, под мышками у Олле вдруг раскрылись два крыла, худое тело вытянулось, запестрело ромбами. Циркач, похожий на громадную неряшливую птицу, заскользил вперёд, туда, где в пелене тумана проступали очертания тёмной грани бытия и матово мерцали огоньки. Травник подавил желание сжаться в комок, сосредоточился и, замирая от собственной смелости, последовал за ним.
Догнал.
«Где мы, Олле? Что это такое?»
Олле оглянулся:
«Ты не знаешь?»
«Я бывал здесь, но откуда мне знать? Что это за место?»
«Бездна, Лис. Гинунгагап [84]. Первоисточник. Грань. Драконьи Сны».
«Здесь обитают сны?»
«Не только. Сделай шаг – и телом тоже будешь здесь. Здесь переход, и мы летим, и нет преград, пока все спят, пока мы снимся. Но берегись: здесь есть свои левиафаны и кракены, свои акулы и нарвалы. Только зазеваешься – съедят. Ты видишь эти искорки на грани? Вон те шарики огня? То сны людей. Они способны лишь ходить по краю и боятся оторваться: их пугает глубина. Но рано или поздно им придётся оторваться и уйти. И где-то среди них – та девочка. Ищи её, пока она во сне, ищи. Зелёным светят женщины, мужчины – красным».
«Смеёшься? Я не различаю цвета».
«Ах, да… Тогда прислушайся к звучанью и поймёшь. Не бойся, будь смелей, Лисёнок. Ощути всю силу Снов Дракона. Имя здесь. Оно другое. Не похоже на все прежние; не Кай, не Герта и не Хансен…»
«Где? Какое? Где?»
«Ты должен сам найти. Нельзя всю жизнь ходить по краю, если знаешь, как летать. Это нечестно. Угадывай».
Травник двигался, летел, кружился вдоль спирали времени, вглядывался в пляшущие огоньки и чувствовал, как вверх, к затылку, поднимается колючий холодок понимания.
Здесь были устье и исток. Но не только. Здесь была дверь, грань перехода, сны людей лишь чуточку касались этой стороны.
Жуга угадывал здесь имена и черпал силы для заклятий. Аннабель угадывала будущее. Вильям выискивал сюжеты своих пиес.
Канатоходец Олле жил и странствовал в безумии снов. Высокие эльфы прокладывали пути для своих белых кораблей.
Боги пользовались ею, чтобы уйти навсегда.
И лишь драконы здесь отваживались играть.
Не существовало никаких Ключей Дракона. Рик сам был Ключом.
Жуга и Олле, Олле и Жуга. Две тени в стране снов.
Чью спальню осеняли ныне два крыла? Кому приснился в эту ночь кошмар? Кто видел сладкий сон?
Кто умер навсегда?
Цепочка ярких блёсток уходила в темноту.
«А что там, дальше, Олле? Там, за пеленой?»
«Дальше? Дальше я не ходил… Эй, вот она! Поторопись».
Жуга замедлил бег. Тёплая искорка приблизилась, легла в ладонь. Замерцала. Травник наклонился, ощутил тепло. Сон был непрочен, пламя трепетало. Там, снаружи, девочка вот-вот должна была проснуться. Он вслушивался, перебирал слова, созвучья слов, обрывки, буквы, звуки, немоту, пока вдруг не возникло имя. Огонёк тянул за собой, сознанье возвращалось. Удивленье. Любопытство. Страх. Травник неудержимо выпадал в реальность.
Тени накатили и сомкнулись.
Тишина.
Свет погас.
Обвал.
Прорыв.
* * *
– Нелли… – выдохнул Жуга. Он поднял веки и тотчас столкнулся взглядом с широко раскрытыми глазами девочки. – Ты – Нелли?
– Да, – просто ответила она.
– Почему ты раньше этого не говорила?
– Я не знала, – она потупилась и провела рукой по одеялу. – Пока ты мне не сказал.
Глаза девчушки, карие, глубокого и тёмного янтарного оттенка, смотрели мягко и доверчиво. У травника защемило сердце.
Какие у Герты были глаза?
Какие?..
Он не помнил.
Яльмар и Арне переглянулись. Гном многозначительно хмыкнул.
– Хорошее имя, – помолчав, сказал Тил. – Мне нравится.
– За это надо выпить, – Яльмар встал и потянулся за кувшином.
Выпили.
– Раз уж ты нарёк её этим именем, – сказал варяг, поворотившись к травнику, – так подари ей что-нибудь. Обычай, как-никак, сам понимаешь.
– Я знаю, но ведь… у меня сейчас ничего нет. Хоть рубашку снимай.
– Ой ли? – прищурился Олле и погрозил ему зонтиком. – А ну, загляни в свой карман. Загляни, загляни… Да не в этот! В левый.
Жуга послушно сунул руку в глубину кармана и, к своему немалому удивлению, нащупал что-то гладкое и твёрдое. Вытащил.
То была маленькая фигурка белой пешки с АэнАрды, про которую он совсем забыл. Травник с какой-то беспомощностью покачал её на ладони и поставил посередь стола.
Некоторое время царила тишина. Когда же взгляды всех пятерых оторвались от костяной фигурки, канатоходца в доме уже не было.
Воздух
«Отличить сон от яви могут
лишь Жёлтый Предок и Конфуций».
Помощник
Вечер наступал неспешно. Старый Лиссбург погружался в сон. Отсюда, с высоты, закат был виден особенно хорошо. Ветерок убавил силу, от реки тянуло влажным холодком весенней свежести. Серел в оврагах старый зимний снег. Вставал туман. Замшелые зубцы огромной башни Берты быстро остывали.
Жуга долго стоял, рассматривая молодую поросль травы у основанья башни. В россыпи камней не видно было никаких следов, и только присмотревшись, можно было разглядеть тёмное пятно, уже почти стёртое ветрами и дождём, там, где отвесная стена переходила в утолщение фундамента. Жуга взъерошил
