Синдром отсутствующего ёжика - Наталия Терентьева

– Моя дочь… – я заставила себя улыбнуться, – решила немного пожить у своего отца.

– Ясно. Ну, хорошо… Владик!

Маленький Владик, так и стоявший одетым на пороге комнаты, сразу, как солдатик, встрепенулся на папин голос и сделал шаг вперед. Как я не люблю слишком послушных детей! Знаю, какой ценой это дается. Редкий ребенок слушается из любви. Как правило, за торопливым исполнением всех родительских приказов стоит глубокий, сильный страх – боязнь крика, наказания, боли. Очень хотелось бы надеяться, что Владик просто привязался к своему папе после побега мамы.

– Вот здесь ты будешь играть, пока папа полетит в Тамбов. Ясно? Тетю зовут Александра Викт… – Он споткнулся и сам поправился: – Витальевна. Запомнил? Повтори!

Никто из трехлетних детей не может повторить мои имя-отчество, но делают они это, как правило, очень забавно.

– Лессана… Вияна… – проговорил Владик, изо всех сил стараясь понравиться своему папе, это было видно.

– Гм… вот именно. Так, что я еще хотел? Телефон… мой мобильный… Запишете?

Я взяла свой телефон, чтобы вписать его номер, и в это время ему кто-то позвонил.

– Что? Да я его… Ч-черт… Надо было раньше лететь! Все! Через четыре часа буду! – Папа Владика обернулся на меня: – Бегу! Все! Надеюсь на вас! Я наберу вас!

Если бы не дурацкая ситуация, я бы залюбовалась им. Выше среднего роста, с прекрасными, чуть волнистыми светлыми волосами, в меру коротко стриженными, с прямым взглядом серых глаз, сейчас, когда он нервничал, он был просто невероятно хорош. Напомнил мне ретивого коня, с раздувающимися ноздрями, того самого, съеденного на день поминовения духов любящим хозяином…

Папа Владика через три ступеньки сбежал по лестнице, а я думала – крикнуть ему в окно или не крикнуть, что у меня всего пятьдесят два рубля в кошельке? Опозорить в своем лице всю бесплатную медицину и заодно упитанных и велеречивых заседателей Думы, прибавляющих мне к зарплате по тысяче рублей в год и с сочувствием обсуждающих проблемы бедности российского населения. Я бы посмотрела на какого-нибудь заседателя, что бы он стал делать с той тысячей, на что бы нашел потратить… Смог ли бы он подкупить землицы к своим поместьям, гектаров эдак пять-десять – такими категориями, кажется, оперируют сегодня власть предержащие, те, что самозабвенно и жадно и раздирают страну по кусочкам: это мне, это тебе, это снова мне, это тому, кто больше тебя заплатит…

Да, тысяча рублей… Действительно, смешная сумма. И я это понимаю точно так же, как и любой новоявленный российский помещик. Но как бы мне сейчас пригодилась эта тысяча! Или хотя бы ее половина…

Я на всякий случай заглянула в пакет, который принес папа Владика. Я не надеялась найти там конверт с деньгами, но, может, он хотя бы пару банок с протертым щавелем положил – или что там ел у себя дома Владик… Я хорошо помню полупустые банки с зеленым пюре на их кухне.

Увы, нет. В пакете ничего липшего не было. Но ведь я и не сказала про еду. А он не мог, конечно, предположить, что я нахожусь на таком краю бедности, что мне будет нечем покормить ребенка. Я ведь ничего не рассказывала ему ни об украденной зарплате, ни о том, что Ийке нужны были деньги – не просить же ей было у почти чужих людей денег на жвачку и колготки…

Так, а я сегодня звонила Ийке? Да, кажется, за всеми своими приключениями я, такая трепетная и чувствительная мамаша, стала забывать о собственной дочери. Я быстро взглянула на часы. Можно ли ей звонить так поздно?

Но сначала я раздела Владика и подвела его к Грише:

– Мальчики, познакомьтесь и подружитесь. Давайте посмотрим, какие игрушки есть у Владика. Сейчас я сделаю вам блинчики. И всем уже давно пора спать.

Краем глаза я наблюдала, как мальчики присматриваются друг к другу, и не вмешивалась, полагая, что им обоим может быть полезно это неожиданное знакомство. Позвав их ужинать, я взяла трубку и после минутного раздумья позвонила Ксении.

По тихому трагическому тону Ксюши я поняла, что попала невпопад, и хотела, извинившись, повесить трубку. Но она очень обрадовалась, услышав мой голос. И расплакалась. Я дала ей немножко поплакать, а потом спросила:

– Ксюша, что произошло?

И Ксюша стала мне рассказывать. Что уж тут поделаешь! Сначала я нервно поглядывала на часы, а потом и поглядывать перестала, поняв, что уж Ийке я точно сегодня не позвоню. А ведь набрала Ксюшин номер в уверенности, что сейчас быстренько денег попрошу у нее на десять дней и после этого, глубоко вдохнув, позвоню своей глупой малышке.

Я смотрела, как оба мальчика с аппетитом едят блинчики, и слушала Ксюшу. Пару раз мне хотелось нажать на кнопку отбоя, как будто связь прервалась. Но как тут нажмешь! Мне было жалко подружку, хотя сегодня ее проблемы казались мне сущей ерундой. Но все равно каждый живет в клубке своих болей и страданий, иногда так запутываясь в них, что перестает воспринимать окружающий мир.

Хорошая, милая, добрая Ксюша. И все время попадается как раз на своей наивности и доброте. Вот и сейчас. Как взрослая женщина может верить, что порядочный мужчина поставит свою фотографию в трусах на сайт знакомств? Ясно же, что потом он будет сидеть в этих трусах (или в других, домашних, посвободнее) перед компьютером и выбирать себе приятельниц – на сегодня аппетитную блондинку, похожую на ту, что была у него в прошлом месяце, но помоложе, а на завтра – худощавую брюнетку, похожую на его учительницу английского языка в школе, от взгляда которой он тупел и потел на каждом уроке.

Может быть, я ошибаюсь, и лет через тридцать, а то и десять все в мире станут так знакомиться. Быстро, легко и ненадолго. Только вряд ли что-то сильно изменится в психологии человека. Иногда мне кажется, что в главном человек такой же, каким был сто лет назад, тысячу… Хотя трудно себе представить, как чувствовала себя, скажем, подрастающая кельтская девушка, которая жила в огромной круглой хижине вместе со своими родителями, их взрослыми братьями и сестрами, дедушкой и бабушкой, маленькими детьми. Что она слышала ночью, что видела ранним утром, о чем мечтала, лежа вечером под остро пахнущей, еще влажноватой шкурой недавно освежеванной коровы или оленя? Мечтала ускакать в неведомые дали с прекрасным огромным юношей из соседнего круглого дома, хохочущим так, что трясется полог двери, и взглядывающим на девушку как-то по-особенному, отчего становится горячо в животе, а в душе – весело и страшно? Наверное…

– Ты представляешь, Сашка! И после всего этого… – всхлипывая, продолжала свой рассказ Ксюша. – Он… Ты слушаешь меня? Или я тебе уже надоела со своими рассказами?

Я уже смирилась и села за стол с мальчиками, подкладывая маленькому Владику кусочки блинчика и показывая Грише на нетронутую чашку с чаем.

– Да, Ксюнчик, я слушаю тебя.

– Представляешь, и такой он был… Ну, просто не поверишь! Как будто влюбился в меня без памяти…

– Ага… – вздохнула я. – Представляю…

– А потом присылает письмо… То ли он адреса перепутал, то ли имена забыл… И вот в письме все описывает, что было между нами. Все, в точности!

– А может, он другое что-то описывал? – осторожно спросила я.

– Да нет! – зарыдала Ксюша. – Не другое! То самое! Я не думаю, что он со всеми так… И всех просит, чтобы…

Ох, а я как раз думаю, что именно со всеми, и одно и то же просит. На что только не пойдет женщина, истосковавшаяся по любви и теплу, и какой-то мерзавец этим с удовольствием пользуется. Но я не стала ничего говорить Ксюше, добивать ее.

– И еще… Там слово одно было… Это я его так называла… Мое слово, точно…

– Ксюш, а слово-то какое?

Ксюша всхлипнула:

– Зайчик…

– И ты думаешь, никто его больше так называть не мог? – спросила я, стараясь оставаться серьезной.

– Думаю, не мог… Он совсем не похож на зайчика… Скорее на…

– Борова? – подсказала я, зная Ксюшины вкусы.

– Сашка! Зачем ты так…

Действительно. Оскорбляя возлюбленных своих друзей и родных, обижаешь прежде всего их собственный вкус и выбор.

– Ладно. На милого поросенка, крупного и задиристого.

– Вроде того… – вздохнула Ксюша.

– Подожди… Описал он все это в письме. И что? Может, он приятное тебе хотел сделать? Может, он поэт, бытописатель – сходил к девушке, потом все описывает, ей присылает, чтобы вместе обсудить, что да как. А, Ксюш?

– Да если бы! – снова всхлипнула моя подружка. – Он же не просто так описывает, а пишет, какая я неумелая была, как это не так сделала, то не так – и все в подробностях, представляешь? Нет, ты не представляешь… Шурик… Нет, нет! Так нельзя! Я же искренне к нему отнеслась…

– Ксюш, а сколько раз вы встречались? – я постаралась пропустить мимо ушей ненавистную мне форму моего имени. Ксюша сто раз зарекалась ее произносить, но сейчас от переживаний она вылезла у нее из подсознания, оттуда, где у моей подружки хранится драгоценный образ хорошего верного товарища (он же – искусный любовник, родная душа и прекрасный собеседник с широким кругозором и тонким чувством юмора), не способного на предательство и обман.