Смертники Восточного фронта. За неправое дело - Расс Шнайдер

— Что это? — спросил он у первого попавшегося солдата.

— Все закончилось.

— Ты шутишь, — произнес Кордтс.

— Нет! Нет! — почему-то выкрикнул солдат.

Кордтс почувствовал, как на глаза наворачиваются слезы, которые он попытался смахнуть пальцами. Начинался необычный день.

Часть 2.

Поезд

Глава 9

Поезд катил мимо холмов, покрытых летней зеленью. Это был обычный пассажирский поезд, двигавшийся в сторону рейха. Вагоны были переполнены.

Все было так, как раньше, в спокойной мирной жизни. Яркое солнце, голубое небо, зеленые холмы.

Поезд двигался вперед. Мимо проносились деревни и небольшие города. Мощенные брусчаткой дороги, улицы, площади, фундаменты домов с каждым столетием постепенно все глубже и глубже врастали в землю. На смену деревням пришли города. Они поражали воображение еще больше, потому что были полны людей, идущих пешком и передвигающихся на машинах или трамваях.

Недавно начались вражеские авианалеты, но пока что они были достаточно редки, и большая часть немецких городов пока что не подвергалась бомбежкам. Их жители еще не привыкли к вою установленных на самолетах сирен и взрывам бомб. Пока что не привыкли. Все было еще впереди. Именно это безмятежное настроение и заметили солдаты, вернувшиеся домой с Восточного фронта.

Гражданские казались им необычайно беззаботными, они как будто забыли, что идет война. Они вели себя так, будто ужас, который принесла с собой война, после разгрома Франции куда-то исчез. Это случилось два года назад, когда англичан снова загнали на их мерзкий остров. То, что происходило теперь в России, мирным немецким обывателям казалось чем-то нереальным и далеким, как и события в Тихом океане, о которых они читали в газетах.

В глубине души горожане, конечно, испытывали тревогу, но она носила пока что абстрактный характер, и их беспокойство в большей степени касалось собственной работы, семьи и бытовых повседневных проблем, потребностей в еде и прочем.

Гитлер, озабоченный необходимостью распространить огонь войны на далекие уголки мира, парадоксальным образом внушал своему народу, что война практически закончена и поэтому немцы могут ни о чем не тревожиться и должны благодарить его за предпринятые им усилия. Ему удалось убедить в этом немецкий народ по той простой причине, что он хотел поверить его словам, даже несмотря на некоторые сомнения.

В Германии были введены ограничения на продажу продуктов питания. Британские военные корабли блокировали немецкие морские порты, а немецкие подводные лодки блокировали входы в порты Великобритании. Подобное никому не нравилось, однако в целом ничего трагичного в этом не было. Разумеется, нынешняя обстановка не шла ни в какое сравнение с обстановкой времен Первой мировой войны, когда из-за устроенной врагом блокады Германии немцы оказались на грани голодной смерти. В еженедельных кинохрониках иногда воспроизводились таблицы, подготовленные министерством пропаганды, в которых указывалось, насколько больше мяса, жиров, молочных продуктов и крупы средний гражданин Третьего рейха получает по сравнению с голодными годами — 1917-м и 1918-м.

Помимо строгого распределения продуктов прочих поводов для недовольства имелось немного, гораздо больше было поводов для гордости. Миллионы немцев, мужчин и женщин, каждое утро просыпались, шли на работу, а вечером возвращались домой и по ночам огромные заводы и фабрики не производили никакого шума. Никакой круглосуточной, присущей военному времени экономии или напряжения рабочих сил не было.

Таким образом, война шла где-то далеко, не затрагивая саму Германию. Солдаты-отпускники сразу обратили на это внимание.

Кордтс и Фрайтаг приехали на поезде. Они отвыкли от нормальных пассажирских вагонов, потому что в Россию в свое время прибыли грузовым железнодорожным составом, где в вагонах на пол были набросаны охапки соломы. В городе они наслаждались пивом, которое продавалось без всяких ограничений. Они были в отпуске и поэтому иногда напивались довольно крепко, однако окружающие достаточно спокойно воспринимали это. Офицеры, по крайней мере те, кто побывал на Восточном фронте, обычно отводили глаза в сторону либо сами предавались возлияниям. Крайне редко гражданские удостаивали неодобрительными взглядами таких необузданных парней, как Кордтс и Фрайтаг.

Но даже два этих солдата-фронтовика, прибывшие домой в отпуск, не позволяли себе заходить слишком далеко. Они были немцами и в своей родной стране были не склонны предаваться излишествам.

Они развлекались на всю катушку, отчасти потому, что не находили полного удовлетворения в этих незамысловатых радостях. Они напивались для того, чтобы по возможности забыть о кошмарах недавних боев.

В поезде ехало много военных, и большая их часть была отпускниками. Они в относительно равной пропорции с гражданскими занимали места в вагонах. Последние относились к солдатам в основном со спокойным уважением или даже с нескрываемым восхищением. Те, кто считал войну безумием, обычно ни в чем не винили солдат, молодых парней в военной форме, за то, что случилось. Они не высказывали своих мыслей вслух и относились к. мирной жизни так, как и все обычные люди. Солдаты не имели ничего против восхищения окружающих, хотя иногда оно принимало необычный и не совсем приятный характер. В отпуске и без того было нечто необычное и малоприятное, так что фронтовики пытались развеять эти чувства самыми простыми солдатскими радостями. Алкоголь, сон и еда. Дальше в списке шли женщины, хотя оказалось, что найти женщин было сложнее, чем следовало бы, несмотря на то что в годы войны они уже гораздо откровеннее заигрывали с отпускниками, чем раньше. Большая часть фронтовиков давно забыла, как нужно обращаться с представительницами прекрасного пола. Многие были слишком молоды, чтобы иметь довоенный амурный опыт, а две недели отпуска были недостаточным сроком для того, чтобы научиться искусству обольщения, если женщины не уступали их домогательствам без особого жеманства. Иногда такое происходило, и везунчик оказывался на седьмом небе от счастья. Он понимал, что воспоминание о минутах блаженства надолго останется в памяти и он увезет его с собой обратно в Россию. Оно будет долго согревать его, защищая от монотонной и опасной жизни на передовой.

В поезде ехали и другие солдаты, не с фронта, а из частей, размещавшихся в Германии или в оккупированных странах Западной Европы. У них был вид заурядных мелких клерков, напяливших на себя военную форму.

Женатые весь отпуск с животной жадностью употребляли своих жен, давая выход давно сдерживаемой энергии. И мужья, и жены давно изголодались по постельным утехам, но неожиданно наступал момент пресыщения, причем еще до конца отпуска. В целом это не имело особого значения, они продолжали спокойно есть и пить, вместе совершали прогулки по городу или сельской местности, пребывая в мечтательном состоянии, с любопытством наблюдая за окружающим миром. Кто-то все дни отсыпался, восполняя недостаток сна на передовой и набираясь сил, тогда как другие обнаруживали, что в тылу им спится довольно плохо.

Кордтс не был женат, однако у него имелась подружка. И он, и Фрайтаг происходили из простых рабочих семей. Он был глубоко привязан к этой молодой женщине, и, когда вернулся к ней в отпуск, она отнеслась к нему с той же привязанностью. Это было замечательно, пьянило как вино и напоминало мощный антибиотик, быстро излечивающий от болезни. Наверное, эти слова не совсем подходят для описания силы любви, но глубокая мощь эмоционального потрясения сильно меняет восприятие всего того, что чувствует человек, или по меньшей мере бросает на них иной, непривычный свет. Мучения, пережитые в тяжкие дни осады Холма, произвели на Кордтса глубокое, непередаваемое впечатление, так что он с трудом подобрал бы слова, чтобы сказать, насколько его тошнит от войны, офицеров и военных вообще. Его отпуск начался раньше, чем у Фрайтага, потому что ему был предписан отдых после лечения, и все благодаря раненой щеке. Возвращение домой, чистая больница и хорошие сильнодействующие лекарства буквально сотворили чудо. Рана быстро затянулась, правда, шрам все-таки остался. То, что лицо наконец зажило, было в той же степени прекрасно, как и возможность на время оказаться вдали от передовой и снова встретиться со знакомой женщиной. Наконец-то ушла боль, ранее постоянно напоминавшая о себе.

Его девушка очень переживала за его рану, и Кордтсу было приятно, что она беспокоится о его здоровье. Он был в восторге от того, что они могут заниматься любовью на чистой постели в нормальной обстановке. Осознание этого помогло ему избавиться от многих неприятных мыслей, которые все еще одолевали его в первые дни отпуска. Кордтс был уверен, что радостные воспоминания о физической близости с любимой женщиной надолго останутся с ним и он увезет их обратно на Восточный фронт. Если ему суждено погибнуть, то он умрет не с одними только тяжкими, неприятными мыслями. Умереть, вспоминая приятное… Возможно, он ошибался, считая, что это скрасит последние мгновения его жизни, однако в дни отпуска, находясь дома, он вряд ли мог рассчитывать на что-то большее — лучше погибнуть в возрасте двадцати восьми лет с приятными воспоминаниями, чем прожить скучную жизнь и умереть в семьдесят. Если бы Кордтс действительно думал о таком, то он мог радостно признаться себе в том, что выжил из ума. Однако он на самом деле об этом не думал, да и не хотел погружаться в такие раздумья. Он просто понимал, что такие мысли присутствуют где-то в глубинах его сознания. Они хотя бы были не такими уж и неприятными, как можно было бы опасаться.