Я дрался на «Аэрокобре» - Евгений Мариинский

Тот, очевидно, понял, чем грозит ему такое положение, и стал энергично, с набором высоты выходить из разворота.

Поздно! Выпущенная в упор очередь пуль и снарядов распорола фюзеляж стервятника от мотора до самого хвоста. Смертельно раненный «Ме-109» вздрогнул. Правое, задранное кверху, крыло его резко повернулось и стало плашмя по отношению к набегающему потоку воздуха. Самолет развернулся хвостом вперед и стал распадаться на части. «Ух ты!..» — только и успел выдохнуть я, резко рванув свой «ястребок» в сторону от пронесшегося мимо обломка хвоста «Ме-109». Противная дрожь прошла по самолету, предупреждая о возможном срыве в штопор. В горячке боя я почти полностью убрал сектор газа, чтобы пропустить фашиста вперед, и теперь сам чуть не поплатился за свою невнимательность. От перегрузки снова свалились наушники…

Обломки фашистского самолета остались где-то далеко сзади и внизу. Но где же Виктор, Архипенко? Кругом носились «шмиты», «Фоккеры». Я еще десятки раз уходил из-под огня, стрелял сам, терял и находил снова наушники, с трудом натягивал их на голову, чтобы при первой же перегрузке снова потерять. В короткие секунды, когда предательские наушники держались на голове, я слышал голоса Архипенко, Бургонова, Королева, но эти секунды были слишком коротки, чтобы понять обстановку, в которой находились мои товарищи. Впрочем, и так понятно, что у них обстановка такая же…

Постепенно бой стал утихать. Я понял это сразу. Все реже приходилось увертываться от атакующих фашистских истребителей, все меньше оказывалось гитлеровцев впереди. Бомбардировщики ушли еще в начале боя, а теперь и истребители пикированием уходили на юг, на свою территорию. Несмотря на громадное численное превосходство, они, видно, не очень-то стремились вести бой до конца.

«Где же наши? Ага, вон пара. Архипенко с Цыганом, наверное. А вон и третий к ним пристраивается, Королев…» Немного севернее шла пара командира эскадрильи, а сзади снизу к ним пристраивался третий самолет. «Но почему же у него такой длинный и тонкий фюзеляж?.. Да это же „худой“!»

— Архипенко! «Худой» в хвосте!

— Отбей!

Метров с двухсот открыл огонь по увлеченному атакой гитлеровцу. «Ме-109» сразу же прекратил атаку и, не меняя курса, с белым дымком перешел в пологое пикирование прямо перед собой.

— Архипенко, добей его!

— И так хорош!

Действительно, «Мессер» врезался в землю, так и не сделав попытки выйти из пикирования.

Я пристроился к паре Архипенко. На душе у меня было неспокойно. Бой кончился, но где же Виктор? Сколько ни вертел головой, нигде ни одного самолета не было видно. «Что случилось? Не может быть… Виктор не прозевает…» Наконец не выдержал.

— Королев, я Четверка, тебя не вижу. Где ты находишься?

Вместо Виктора ответил Архипенко:

— Королев передал, что подбит, идет на север. Сидит сейчас где-нибудь на вынужденной, наверное.

— Давно передал?

— Бой уже кончался…

Я немного успокоился. Худшие предположения не оправдались. Подбит? Сядет! В конце боя едва ли его стали бы преследовать «шмиты». Сегодня или завтра придет на аэродром! Значит, бой хорошо провели. А Виктор вернется! И все-таки беспокойство за судьбу друга не покидало.

«Чертовы наушники!.. — думал я. — Не слетали бы, все бы слышал, может, помог бы…» — хотя чем можно помочь в такой свалке, я не представлял. В бою ни секунды не ходил по.прямой. Боевые развороты сменялись переворотами, виражами, спиралью. И, выполняя этот беспрерывный каскад фигур, все время нужно было смотреть, видеть, разгадывать замыслы фашистов, противопоставлять им свою волю и умение владеть машиной, стрелять и… постоянно мучиться со слетающими наушниками… Даже если бы я увидел Виктора в опасности, ничего, кроме передачи по радио, сделать, наверное, не смог бы…

Бати не было на стоянке, когда они вылетали. Не было его и сейчас. Последнее время он был постоянным дневальным в общежитии летчиков эскадрильи — убирал нары, подметал комнату. В общем, по возможности создавал уют для летчиков.

Ему никто не сообщал о Викторе, но к вечеру он сам от нечего делать пришел на стоянку. Сначала он даже не обратил внимания на то, что самолета сына нет на месте: летчики часто летали в составе сборных групп, с другими эскадрильями. Григорий Сергеевич собрался уходить обратного вдруг увидел меня. «Как так?! Виктора нет, а он здесь?! Они же всегда вместе летают… Виктор не мог улететь один…»

— Женя, а Витя?.. — прошептал он сразу побелевшими губами.

— Подбили его, батя… Сел на вынужденную.

— Где?

— Не бойся, на нашей территории.

— А где, в каком месте?

— Не знаю… Он передал, что подбит, идет на север. Дрались всего километра два-три за линией фронта.

— За линией фронта?! — еще больше побледнел старик.

— Так рядом же! Раз передал, что идет на север, значит, перетянул линию фронта. Высота тысячи полторы была, две даже. Он и без мотора мог спланировать на нашу территорию.

— Еще передавал он что-нибудь?

— Нет… — не совсем уверенно ответил я. Может, передавал, но я не слышал из-за постоянной возни с наушниками. Архипенко же и Цыган ничего больше, кажется, не слышали. Во всяком случае, ничего не говорили. — Придет. Другие ведь приходят.

Последнюю фразу я произнес более уверенно. И это подействовало.

Григорий Сергеевич быстро успокоился. Ведь Лусто за последние несколько дней два раза приходил пешком! Второй раз еще смеху сколько 6ыло… Тогда Миша выпрыгнул, а летчики сказали начальнику парашютно-десантной службы дивизии, что он никак не может приземлиться. Легкий, мол, болтается в воздухе на одной высоте, и ни с места.

«А сейчас он где?» — спросил парашютист. «Висит, наверное, там же. Мы минут десять вокруг него ходили, он все на одной высоте висит. Горючки мало осталось, так и ушли…» — «В какую сторону ветер там дул?» — испугался парашютист. Он всерьез принял этот розыгрыш и боялся, что Лусто может ветром отнести за линию фронта. «Так же, как и у нас, на юг, к линии фронта», — продолжали розыгрыш летчики. И тут же «успокоили»: «Да ты не бойся, там далеко до передовой, километров двадцать будет». Лусто выпрыгнул на обратном маршруте, после выполнения задания. «Подтянуть стропы не мог… Скольжением бы высоту потерял!..» — «Да не бойся, не останется он там! Ночью восходящих потоков не будет, приземлится!» Только вдоволь посмеявшись, летчики объявили начальнику ПДС (парашютно-десантной службы), что Лусто нормально приземлился, хотя и действительно опускался очень долго. Миша тогда через день явился…

Воспоминание об этом случае, когда летчики шутили по поводу невернувшегося товарища, и успокоило старика.

— Завтра он придет, как ты думаешь? — спросил батя, хотя и сам прекрасно знал, что добраться за один день невозможно. Придется идти пешком и ехать на попутных машинах двести пятьдесят километров. А попробуй останови попутную! Фронтовые шоферы гоняют на полном газу, торопятся. И остановится если, так окажется, что не туда едет…

— Да нет, не успеет. Послезавтра, наверное… А послезавтра…

Вот и смерть…

«Вот и смерть…» — как-то вяло и безразлично промелькнула и исчезла последняя мысль… «Бэллочка» стремительно поглощала высоту, не реагируя на мои отчаянные попытки вывести ее из пикирования.

В этот день, 4 мая, мы, как всегда, с рассветом прибыли на аэродром. Только вместо завтрака нас сразу же отправили по самолетам.

— После вылета позавтракаете, — сказал Фигичев. — Сейчас некогда, вылетать нужно. Пойдете прикрывать район Думбрэвица.Хэлештиени, Тыргу-Фрумос, Бэйчений…

Пошли шестеркой: Архипенко и Бургонов, пара Басенко и Галушков от третьей эскадрильи, я и Лусто замыкали строй. Мне приходилось раньше садиться в сумерках, ночью. Вылетать же на рассвете, задолго до восхода солнца, довелось впервые. Мы поднялись с таким расчетом, чтобы появиться над линией фронта одновременно с солнцем.

Сначала внизу проступили контуры белых шоссейных дорог, потом показались села, сады, а при пересечении границы все стало совсем привычным. Только сизоватая дымка, как вечером после захода солнца, прикрывала землю. А вскоре показалось и солнце. Оно выкатилось из-за горизонта, брызнуло лучами в глаза, заиграло на плексигласе и стекле фонарей, осветило сумрачные до этого кабины, стало слепить пытавшихся взглянуть на восток летчиков.

Я шел на левом фланге и время от времени приподнимал левое крыло, чтобы прикрыть им солнце и осмотреть восточную полусферу, — немецкие аэродромы находились невдалеке от линии фронта, и в любую минуту можно было ожидать появления их истребителей, а может, и бомбардировщиков. Не зря же нас подняли в такую рань!

Обычно истребители при патрулировании ходили вдоль линии фронта, просматривая весь заданный район. На этот раз Архипенко, учитывая малочисленность группы, избрал другой маршрут. Мы углублялись километров на десять на немецкую территорию, возвращались, пересекали передний край, шли еще километров пять и снова разворачивались на юг, перпендикулярно к линии фронта. При этом солнце все время светило сбоку — справа или слева, но не сзади. Я после разворотов оказывался то на левом, когда шли на юг, то на правом, при полете на север, но постоянно на одном — на восточном — фланге группы. Раз за разом я прикрывался от взбирающегося по небосклону солнца крылом и внимательно осматривал это особенно опасное направление. И не зря. После очередного разворота на север я увидел пару «Ме-109», заходящих мне в хвост.