Камешек в небе. Звезды как пыль - Айзек Азимов

— Только не для тебя и не для меня. Верховный Министр проживает всю жизнь целиком, члены Общества Древних, некоторые ученые или те, кто представляет собой большую ценность. Немногие. Может быть, дюжина в год… Твой ход…

— А кто решает, важный человек или нет?

— Верховный Министр, конечно. Ты будешь ходить?

Но Шварц встал.

— Неважно. Через пять ходов все равно мат. Мой ферзь угрожает твоему королю. Ты вынужден ходить конем, мой ферзь блокирует коня, ты вынужден ходить ладьей. И тогда мой ферзь ставит тебе мат.

— Хорошая игра, — автоматически добавил он.

Грю долгим взглядом посмотрел на доску, потом с криком смел ее со стола. Сверкающие фигурки раскатились по лужайке.

— Это все ты и твоя отвлекающая болтовня! — закричал он.

Но Шварц ничего этого не заметил. Ничего, кроме ошеломляющей необходимости избежать Шестидесяти. Ибо Браунинг сказал:

«Так останься же со мной! Быть может, лучшее еще впереди…»

Это было высказано на Земле неограниченных миллионов и неограниченной еды. Сейчас самое лучшее превратилось в Шестьдесят — и смерть.

Шварцу было шестьдесят два.

Шестьдесят два…

Глава 12

Разум, который убит

Решение возникло исподволь. Поскольку умирать Шварц не хотел, ему было необходимо покинуть ферму. Если он останется на ней, то вскоре умрет.

Итак, покинуть ферму. Но куда он пойдет?

Был… были… больница? Раньше там о нем заботились. Почему? Потому что он представлял собой медицинский феномен. Но оставался ли он по-прежнему этим феноменом? Теперь он мог говорить, мог назвать и охарактеризовать симптомы своей болезни, что раньше было ему не под силу. Он мог даже рассказать о Прикосновении Разума к нему.

Или же прикосновение доступно всем? Как, собственно, он мог рассказать об этом? Если никто не знал, что это такое… Нет, никто не испытал Прикосновения Разума. Ни Арбен, ни Лоа, ни Грю. Иначе бы он знал об этом. Они не могли даже догадаться, где он находится, если только непосредственно не видели и не слышали его. Да и Грю не мог бы он так легко обыграть в шахматы, если бы тот испытал Прикосновение Разума…

Стоп. Шахматы — популярная игра. И люди не могли бы играть в них, если бы испытали прикосновение Разума. Не могли бы. По-настоящему.

Итак, он обладает такими свойствами, которые — с точки зрения психологии — делают его интересной человеческой особью. Возможно, быть особью не так уж и приятно, но это хоть даст ему возможность сохранить жизнь.

Предположим, он вовсе не жертва амнезии, а человек, шагнувший сквозь время. Тогда, в добавление к Прикосновению Разума, он еще и человек из Прошлого. Особь, интересная с исторической, археологической точки зрения, — его просто не могут убить.

Если только ему поверят.

Доктор должен поверить. В то утро, когда Арбен привез его в Чику, ему захотелось побриться. Он хорошо это помнил. Потом волосы на его лице перестали расти, — с ними, вероятно, что-то сделали. А это означало, что доктор знал, что у Шварца на лице волосы. Будет ли это иметь значение? Грю и Арбен никогда не брились. Однажды Грю сказал ему, что волосы на лице бывают только у животных.

Итак, ему нужно идти к врачу.

Как его звали? Шент?.. Шент, именно так.

Но он знал об этом ужасном мире так мало. Ночное путешествие могло бы привести его в таинственные места, в такие, где царствовала опасная радиация, о которой он не имел никакого представления. Итак, с твердой решимостью ничего не теряющего человека он вышел однажды днем на шоссе.

В первые полчаса он испытывал чувство подъема — впервые с тех пор, как все началось. Наконец-то он может что-то сделать, попытаться вступить в борьбу с окружающим. Перед ним появилась цель.

Что касается старости, это мы еще посмотрим, он им покажет.

Он остановился. Остановился на середине шоссе, потому что его беспокоило чувство реального, отдельного, присутствие того, о чем он забыл.

Странное Прикосновение Разума, незнакомое прикосновение, то самое, какое он ощутил впервые, когда пытался достичь сияющего горизонта и был остановлен Арбеном, то самое, которое наблюдалось с Министерской земли.

Он внимательно прислушался или, по крайней мере, сделал то, что было равносильно вслушиванию с точки зрения Прикосновения Разума. Оно не приближалось, но и не отставало. Оно наблюдало и было враждебно, но не безрассудно.

Стали ясны и другие вещи. Преследователь не терял его из виду, и этот преследователь был вооружен.

Осторожно, почти автоматически, Шварц обернулся и внимательно огляделся вокруг.

И Прикосновение Разума моментально изменилось.

Оно сделалось полным сомнения и осторожным, заботящимся о собственной безопасности. Тот факт, что у преследователя было оружие, — казалось, он размышлял: не применять ли его в случае, если беглец обнаружится, — стал еще более очевидным.

Шварц понимал, что сам он невооружен и беспомощен. Он понимал: преследователь скорее убьет его, чем позволит себе потерять его из виду, убьет при первом же неверном движении…

Итак, Шварц продолжал идти, чувствуя, что преследователь держится от него на достаточном для возможного убийства расстоянии. Спину его сводило от напряженного ожидания удара… Интересно, как дает о себе знать смерть?.. Эта мысль, зародившись в подсознании, проникала все его существо, пока не увеличилась до непереносимых размеров.

Он цеплялся за Прикосновение Разума как за единственное спасение. Он обязан был почувствовать мгновенное изменение в собственном напряжении, означающее, что оружие поднято, палец на спуске, контакт замыкается. И в это мгновение он должен будет уклониться, побежать…

Почему, однако, хотят его прикончить? Если из-за Шестидесяти, то почему бы его не убить открыто?

Теория перехода из одного времени в другое отступила на задний план, а мысль об амнезии сделалась более отчетливой. Он, возможно, преступник и опасный человек, за которым следует наблюдать. Может быть, он был раньше высокопоставленным чиновником, и его нельзя просто так убить. А, может быть, амнезия была защитой, к какой невольно прибегало его подсознание, чтобы заглушить в нем чувства вины…

Итак, он продолжал идти по пустому шоссе навстречу сомнительной судьбе, а смерть тащилась за ним по пятам.

Как обычно, не все сходилось. Судя по расчетам Шварца, сейчас должен быть декабрь, а солнце должно садиться в половине пятого вечера, но, вопреки его расчетам, холод с наступлением темноты не усиливался и был слабым для зимнего времени.

Шварц давно уже пришел к выводу: причина умеренного климата на Земле скрывается в независимости планеты от Солнца. Сама радиоактивная почва отдает тепло, небольшое на квадратном футе, но значительное на миллионе квадратных миль.