Браво-Два-Ноль - Энди Макнаб

Однако мы ничего не могли с этим поделать. Оставалось только лежать, обмениваясь теплом наших тел, и ждать наступления темноты.

Плотный песок напоминал засохшую грязь. Раньше он выглядел чужеродным; теперь, покрытый слоем снега, он превратился в лунную поверхность. Снегопад перешел в настоящий буран. Я постарался найти в этом хоть какую-то светлую сторону: по крайней мере видимость сократилась до пятидесяти метров.

Весь день мимо нас проезжали машины, направляясь на восток и на запад вдоль линии электропередачи, — гражданские грузовики, водовозы, джипы и колесные бронетранспортеры. Был момент, когда два бронетранспортера заставили нас поволноваться, потому что они проехали метрах в двухстах от нашего укрытия. Неужели нас обнаружили? Впрочем, выбора у нас все равно никакого не было; не могли же мы выскочить и побежать, потому что бежать было некуда.

Машин оказалось гораздо больше, чем мы ожидали, причем в основном военных, однако теперь это уже было не главным. Лежа в снегу, терзаемые злобным ледяным ветром, мы думали только о том, как бы сохранить тепло и остаться в живых. Мы были физически истощены и полностью открыты ветру. Все предпосылки для серьезных неприятностей. И без того холодный воздух в сочетании с сильным ветром может создать эквивалент убийственного мороза. При скорости ветра тридцать миль в час открытые участки тела замерзают за каких-нибудь шестьдесят секунд и даже быстрее при температуре всего —9 °C. Лишь гораздо позднее мы узнали, что в этих краях то были худшие погодные условия за последние тридцать лет. В бензобаках дизельных грузовиков замерзала солярка.

От чувства безопасности я перешел к серьезному беспокойству. Мне приходилось видеть людей, погибших от холода. Ну и смерть для разведчиков! Это во много раз хуже, чем погибнуть от вражеских пуль. Мне казалось, я не вынесу насмешек.

Сесть мы не могли, потому что в этом случае наши силуэты вырисовались бы на фоне неба. Вся суть нашего укрытия заключалась в том, что оно находилось выше уровня зрения. Приходилось надеяться на то, что невысокая стенка укроет нас, если только мы будем лежать неподвижно и не высовываться.

К одиннадцати часам дня ситуация начала выходить из-под контроля. Мы лежали, сбившись в кучку, обнимая друг друга, сотрясаемые конвульсивной дрожью, бормоча слова поддержки, отпуская глупые шутки. Мои замерзшие руки онемели и очень болели. Над нами возвышались холмики снега. Пришла пора послать к черту тактические соображения и подумать о том, как остаться в живых. Выбор стоял между тем, чтобы нарушить маскировку и тем самым, возможно, выдать себя, и просто замерзнуть до смерти. Я принял решение нарушить маскировку и приготовить горячий напиток.

Я выцарапал в твердом песке ямку и зажег кубик сухого спирта. Наполнив кружку водой, я подержал ее над огнем. Тепло, которое я ощущал лицом и руками, было просто восхитительным. Я непрерывно помахивал ладонью, чтобы рассеять поднимающийся над водой пар. Когда вода согрелась, я бросил в нее гранулированный растворимый кофе, сахар и молоко. Кружка пошла по кругу. Я тотчас же приготовил еще одну кружку с горячим шоколадом.

— Вы только посмотрите на этот треклятый пар, — пробормотал Динджер. — С таким же успехом я мог бы закурить.

Невозможно было смотреть на то, как он зажигает сигарету. Руки у него тряслись так сильно, что ему никак не удавалось засунуть сигарету в рот, а когда она наконец туда попала, оказалось, что она отсырела, потому что руки у него были мокрые. Однако Динджер проявил настойчивость, и пять минут спустя он уже счастливо затягивался, выпуская дым за пазуху, чтобы его не было видно.

К тому времени как подоспел горячий шоколад, все уже снова дрожали и болтали без умолку. Горячие напитки не продвинули нас слишком высоко по температурной шкале, и все же это было лучше, чем удар ногой по яйцам. Несомненно, для нас это был вопрос жизни и смерти.

Наступил полдень, а мимо нас по-прежнему продолжали ездить машины. Мы не всегда их видели, но это не имело значения. Если одна из них остановится, мы это услышим. Мы попытались поменяться местами, чтобы те из нас, кто находился с краю и больше других страдал от ветра и снега, получили возможность попасть в окружение товарищей и хоть немного согреться. По мере того как температура жизненно важных органов моего тела понижалась, я ловил себя на том, что моя речь становится заплетающейся, а в мыслях появляется неестественная легкость. Я понял, что у меня начинается первая стадия переохлаждения.

Часа в два дня Марк понял, что его дела плохи.

— Нам нужно сию же минуту трогаться, — пробормотал он. — Я начинаю проваливаться.

Одежды на нем было меньше, чем на остальных. Он был лишь в куртке, нательной рубашке и свитере, промокших насквозь. Мы сгрудились вокруг него, стараясь согреть теплом своих тел. Необходимо было принять решение, причем участвовать в этом должны были все, поскольку касалось оно всех нас. Трогаться ли нам в путь при свете дня, чтобы помочь Марку, но тем самым рискуя выдать себя? До темноты оставалось еще несколько часов, и мы не знали, что ждет нас ночью. Или же ждать до самой последней минуты, когда Марк поймет, что просто не сможет терпеть больше?

Я постарался подбодрить его.

— Если нам выступать через полчаса — значит, выступим через полчаса, но давай все же попробуем оставаться здесь как можно дольше.

Если бы Марк покачал головой и сказал, что нам нужно двигаться, я бы подчинился без звука, но он кивнул, соглашаясь со мной.

Прошло еще два часа, и теперь помощь была уже нужна не одному только Марку. Все мы находились в отчаянном состоянии. Если мы останемся без движения, к вечеру все будем мертвы.

Я осторожно выглянул через стенку. До темноты оставалось часа полтора; низкая облачность и снегопад еще больше ускорят ее приход. Снег валил не переставая. Я ничего не увидел и не услышал, кроме обычного пейзажа засушливой пустыни, укрытой толстым слоем снега.

— Пошли, — сказал я.

Мы предприняли обманный маневр, потому что на снегу за нами оставался след. Хотелось надеяться, что снег или дождь будет идти всю ночь, и к утру наш след будет полностью уничтожен. Мы направились сначала на восток, затем сделали петлю и наконец повернули на северо-запад. Как вскоре выяснилось, обманный маневр был совершен не зря, потому что не успели мы отойти от нашего лагеря на километр, как позади раздались громкие крики и ругань. Обернувшись, мы увидели сквозь пелену снега огни. Вокруг брошенного лагеря ездили машины.

— Проклятие! — выругался Быстроногий. — Теперь «тюрбанам» достаточно будет лишь пойти по следу.

Однако уже начинало темнеть, и следы самих иракцев, смешавшись с нашими, окончательно сбили их с толку.

Мой план заключался в том, чтобы пересечь грунтовую дорогу, пойти на северо-запад, после чего двигаться кратчайшим путем к сирийской границе. Если бы мы направились на северо-запад сразу же, не пересекая дорогу, была высока вероятность того, что нас обнаружат, поскольку на протяжении всего дня мы наблюдали вокруг повышенную активность.

Однако вскоре в план пришлось вносить коррективы. В самом ближайшем времени у нас должны были начаться проблемы с водой. Мы наполнили фляги снегом, но даже в оптимальных условиях таять он будет долго, а воды получится совсем немного. А в нашем случае снег вообще не таял. Есть снег нельзя. При этом не только теряется драгоценное тепло тела на то, чтобы растопить снег во рту; тело начинает остывать изнутри, охлаждая жизненно важные органы ядра. Мы не знали, где и когда сможем снова запастись водой. Нам нужно было как можно скорее добраться до границы.

Вторым, и более важным соображением, стоявшим за переменой в планах, была погода. Мы находились на возвышенности, на высоте примерно девятьсот футов над уровнем моря, и к северо-западу местность продолжала подниматься. В этих условиях фактор пронизывающего ледяного ветра становился просто ужасным. Температура воздуха в любом случае оставалась низкой, однако ветер многократно усиливал мороз. Нам нужно было уйти от ветра, и нам нужно было уйти от снега. Однако надежда уйти от ветра была минимальной, поскольку местность не предлагала никакой защиты.

Подобно всем рекам, Евфрат течет в низине. Река протекала футов на четыреста-пятьсот ниже того места, где мы находились, так что если мы направимся на север, мы не только опустимся ниже зоны снега, но и, хотелось надеяться, найдем защиту от ветра.

Мы повернули на север. О западе можно будет подумать позже; сейчас главным было уйти с возвышенности, иначе нас ждала верная смерть.

Отойдя от нашего БЛ за каменной грудой километра на три, мы достигли конца снежного покрова. Я был страшно зол на себя. Если бы сегодня ночью мы прошли еще совсем чуть-чуть, нам бы не пришлось целый день лежать под снегом. Нас по-прежнему продолжал терзать пронизывающий ледяной ветер. Обмотав голову платком, я шел первым, сжимая в руке компас. Мы двигались по азимуту. Левая рука у меня, скрюченная вокруг компаса, онемела; я старался как мог прикрывать ее курткой, защищая от холода. Винтовку я нес, положив на согнутую в локте правую руку. Опустив взгляд вниз, я вдруг заметил, что моя мокрая куртка замерзла и покрылась коркой льда. Платок, закрывающий лицо, также промерз насквозь. Я попробовал было его поправить, но он оказался твердым, словно доска.