Античная наркомафия 4 - Безбашенный

Маячит же на глазах у римлянки означенный Лысый Марк тоже не просто так, а по поводу. Специально, как мы с ним и договорились — чтоб заметила и узнала. Потом, как с ней рассчитаюсь — его же найму и за ней присмотреть, чтоб благополучно и домой с рабом добралась, и чтоб раб не баловал, пока в городе, и чтоб до возвращения к свёкру в деревню ничего ни с ней, ни с рабом не приключилось. Это — официозная версия, скажем так. А до истинной она потом и сама допетрит… К сожалению, низкопримативные бабы вроде моей Велии — редкость. Куда больше среди них ярко выраженных обезьян, в которых сиюминутный инстинкт запросто может пересилить все доводы разума. Летиция — не исключение, а правило, обыкновенная среднестатистическая кошёлка, да ещё и не аристократка ни разу, инстинкты которой воспитанием сдерживаются. Сегодня ты договорился с такой обо всём честь по чести, условия предложил щедрые, она довольна ими и со всем согласна, даже премного благодарна — но это сегодня. А назавтра ей может захотеться от тебя гораздо большего — такого, чего тебе с ней совершенно не хочется, и ты честно предупреждал её об этом заранее, и вчера она всё понимала и всё признавала, а сегодня — моча в голову и вожжа под хвост, и она уже не согласна, теперь ей большее подавай, о чём не договаривались, а на твой совершенно справедливый отказ — жуткая обида с непредсказуемыми последствиями. Ведь обезьянье «нет» — это во многих случаях «попроси меня получше», и о других обезьяна тоже судит по себе. И страшно обижается, когда обманывается в своих ничем не обоснованных и взятых целиком и полностью с потолка ожиданиях. И не доходит до макаки, что на обиженных воду возят, а надо, чтоб доходило. И как такой втолкуешь, если её переклинило? А точно так же, по-обезьяньи. Клин вышибают другим клином, покрепче, а инстинкт — другим инстинктом, помощнее.

Инстинктом самосохранения, например. Я ведь для чего давеча при заключении договора о перепродаже ей купленного для этого раба САМ себя — на случай расторжения сделки — на двадцать денариев якобы полученного от неё задатка «оштрафовал»? Типа, денег куры не клюют, а понты — дороже? Естественно, в тот момент обезьяна именно так мой широкий жест и расценила. Я ведь специально подчеркнул, что эти двадцать денариев для меня — пустяки. А теперь — пущай разбойничью рожу Лысого Марка полицезрит, для которого эти же двадцать денариев — очень даже приличный заработок. И если я этот его приличный заработок могу и без особого повода потратить, то сколько я не поскуплюсь потратить по серьёзному поводу? Например, если сам крепко обижусь на чьё-то мелочное обезьянье паскудство? Сколько вообще стоит жизнь простолюдина? В Риме — едва ли так уж дорого. Полиции ведь настоящей нет, и расследование убийства частного лица с розыском убийцы — частное дело родственников убитого. А раз риск наёмного душегуба невелик, то невелика и наценка за означенный риск. А посему — я ведь выполняю то, о чём договорились, верно? Ну так и от партнёров по договору я вправе ожидать того же самого, и разочаровывать меня в этом — дружески не рекомендую. Не стоит этого делать в городе с не самой благополучной криминогенной обстановкой…

Приближалась наша очередь. Гай Скрибоний Курион, плебейский эдил трёхлетней давности, прославился на этой должности вместе со своим коллегой Гнем Домицием Агенобарбом тем, что подверг судебному преследованию множество откупавших общественные пастбища скотопромышленников, занижавших их ценность и причитавшуюся с них арендную плату. У большинства, как рассказывал мне будущий патрон, связи оказались крепкими, а махинации — труднодоказуемыми, но тех троих, которых эдилам всё-же удалось осудить, они заштрафовали так, что хватило и на постройку святилища на острове Фавна, и на двухдневные Плебейские Игры с пиром. В этом плане — популист. Впрочем, не больший, чем курульные эдилы того же года, распределившие среди граждан миллион модиев сицилийского зерна по смехотворной цене в два асса за модий. Оба, кстати, «наши» испанские преторы нынешнего года — Гай Фламиний, сын известного консула, и Марк Фульвий Нобилиор. В общем, вместе с Гаем Скрибонием Курионом, нынешним городским претором, из четырёх тогдашних эдилов трое на этот год преторами избрались, да и четвёртый — тот, который Гней Домиций Агенобарб — не отстал от них, а наоборот, опередил. В прошлом году городским претором был, так что как раз его нынешний и сменил. В общем, эдильство — хороший трамплин для будущей претуры, открывающей дорогу к дальнейшему консульству. Тот Агенобарб, например, уже на следующий год в консулы баллотироваться намерен, и его шансы на избрание оцениваются достаточно высоко…

К счастью, плебейство и популизм ещё не означают принадлежности к группировке Катона. Тот же самый Фламиний — бывший квестор Сципиона Африканского в Испании. С Курионом сложнее — он не так родовит, и его шансы на консульство значительно ниже. Это может толкнуть его в число сторонников Катона, но не сейчас — позже. Сейчас он, скорее, нейтрал, так что вредить сторонникам Сципионов у него причин нет, и ничто пока не мешает ему проявить сословную солидарность к такому же малородовитому и не имеющему хороших шансов на политическую карьеру простому всаднику-плебею. Гней Марций, конечно, уже предварительно поговорил с ним, в том числе и о юридически скользком моменте с подменой двух освобождаемых, так что претор в курсе и лишних дурацких вопросов не задаст.

— Наберись терпения, Максим, — предупредил меня фиктивный хозяин, — Тебе придётся сейчас вытерпеть нешуточное оскорбление.

— В чём смысл, господин? — не въехал я.

— Для твоего же блага. Мы же договаривались о том, что твои клиентские обязанности на деле будут символическими, а от всех обременительных ты будешь полностью свободен. Но эта наша с тобой договорённость — тайная, я даже в текст твоей «вольной» включить её не могу во избежание ненужных нам обоим вопросов, и ты не сможешь пожаловаться, если её нарушу я или мой наследник. Поэтому мы её сейчас узаконим. Если я нанесу тебе чувствительное, а главное — ничем тобой не заслуженное оскорбление, то ты будешь вправе возмутиться этим. А претор окажется свидетелем справедливости твоего возмущения, и это даст тебе право не считаться моим клиентом. Вред, причинённый патроном клиенту, по древнему обычаю ведёт к разрыву их отношений. Ты, конечно, как благодарный вольноотпущенник, полного разрыва не потребуешь, но заявишь об ограничении твоих клиентских обязанностей только теми, на которые ты сам будешь согласен добровольно, и претору даже против своего желания придётся признать твою правоту и приказать внести случившееся в протокол и в твою «вольную». И это будет уже законный документ, который надёжно защитит и тебя самого, и твоих наследников от любых злоупотреблений со стороны патрона.

— Я понял, господин, и благодарю тебя, — я обернулся к Тарху, — Ты слыхал? Предупреди наших и Марка, чтоб без моего сигнала не нервничали…

Этруск молча кивнул и растворился в толпе. Тем временем претор закончил дело тех, кто стоял перед нами, и подошла наконец наша очередь.

— Приветствую тебя, почтеннейший Гай Скрибоний Курион! — обратился к нему мой будущий патрон.

— Привет и тебе, Гней Марций Септим! — ответил тот, — Какое у тебя дело к сенату и народу Рима? — он, конечно, загодя знал, что это за дело, но традиция требовала произнесения всех ритуальных фраз.

— Я намерен отпустить на свободу трёх принадлежащих мне рабов, стоящих сейчас перед тобой. Официально, как положено по законам Республики.

— Твои рабы — твоё право, — произнёс претор положенную формулу.

По его знаку один из двух находящихся при нём ликторов — за пределами священного городского померия их при нём было бы шесть — передал свой фасций напарнику, взял в руку ритуальную трость и встал напротив нас.

— Встань перед ним и преклони колено, — подсказал мне фиктивный хозяин, подталкивая вперёд.

Я исполнил требуемое, а ликтор, возложив свою трость мне на башку, изрёк:

— Этот человек свободен!

— Есть ли у тебя возражения, Гней Марций? — спросил претор.

— Никаких, почтеннейший.

— От имени сената и народа Рима объявляю этого человека свободным! Встань с колен, согражданин!

— И обернись-ка ко мне, — добавил патрон, когда я встал…

Млять! Таких пощёчин я, кажется, не огребал ещё никогда и ни от кого! У меня аж башка вправо дёрнулась, когда он меня по левой щеке приголубил, а этот скот тут же и по правой мне добавил, а затем снова по левой. Спасибо хоть, предупредил заранее, что чего-то будет, а то ведь — вот мля буду — иначе запросто мог бы и на автопилоте в челюсть ему засветить! И чего бы потом после этого делал?

— Ты не слишком увлёкся, Гней Марций? — претор и сам обалдел от такого, — Одной лёгкой пощёчины — даже просто касания — было вполне достаточно!