Гибель линкора «Бисмарк». Немецкий флагман против британских ВМС. 1940-1941 - Вилль Бертхольд

Сначала Лаухсу, Линку и Мессмеру показалось, что наверху не так уж плохо. Проходы в надстройке освещались и были освобождены от всего лишнего. Не было ни беспорядка, ни паники. Затем они увидели первых раненых, протискивавшихся сквозь деформированные люки. Стали привыкать к дыму и вони. Спотыкаясь о различные предметы и спутанные провода, преодолевали темноту и страх, научились без страха переступать через трупы. Представший хаос ошеломил их.

На одной из верхних палуб они обнаружили матроса, беспомощно жавшегося к переборке.

– Что с тобой, братец? – спросил Лаухс.

– Оторвало обе стопы.

– Потерпи. Мы отнесем тебя в перевязочный пункт.

– Перевязочный пункт? – застонал матрос. – От него ничего не осталось.

– Вздор. Если останешься здесь, помрешь.

– Я хочу умереть.

Они протащили матроса несколько метров, но он отчаянно сопротивлялся.

– Оставьте его, – сказал наконец Лаухс.

Вскоре они осознали, насколько прав был раненый матрос…

Приятели наткнулись на пункт экстренной перевязки. Лаухс подошел к старшему и спросил:

– Куда нам идти?

– Идите куда хотите, – неласково ответил врач. Он работал в одной рубашке. Волосы свешивались на лицо. Он тяжело дышал и ругался. Но во время разговора с ранеными его голос вмиг преображался, становясь мягким и деликатным. Приятели чувствовали себя неловко, старались смотреть в сторону, но не могли сдержать слез.

– Не могу больше выносить это, – пожаловался Линк. – Не могу сделать и шагу. Не могу больше видеть это. Нужно кончать! Кончать с этим сумасшествием!

– Возьми себя в руки, – осадил его Мессмер.

– Не могу, – стонал Линк.

Орудия англичан вновь открыли огонь. Кто-то размахивал факелом.

– Аварийное освещение сейчас включат, – сообщил старшина.

– Сколько у нас осталось морфия? – поинтересовался врач. – Оставьте его там, где лежит, он мертв. Идите, не стойте здесь, как мумии, – заорал он на Мессмера в следующий момент. – Уберите его отсюда!

– Куда?

– Где не будет мешать!

Линк едва себя сдерживал. Мессмер кричал на него, но он не обращал внимания. Затем включили аварийное освещение. Старшина что-то бормотал себе под нос. Он не осознавал, что повторяет слова молитвы. Так продолжалось до тех пор, пока сказанное не приобрело смысл для него самого и окружающих. Он испугался собственного голоса, замолчал, будто смутившись, затем заговорил громко и внятно:

– Отец наш Небесный, да светится имя Твое…

Вскрикнул раненый. Пронзительно. Отчаянно.

– Нет, – кричал он, – не дам отрезать ногу!

– Да придет царствие Твое на Земле, как в Небесах…

Разорвался снаряд. Взрыв. Крики. Столпотворение. Ругань.

– Заткнись! – напустился Мессмер на старшину. – Заткнись!

– Оставь его в покое! – шикнул Лаухс.

– Дай нам хлеб насущный днесь, прости нам наши грехи, как мы прощаем грешников.

– Он доведет нас до сумасшествия, – не унимался Мессмер.

Но он оставался в меньшинстве. Насмешки, страх, стыд улетучились. Раненые стонали, снаружи слышались хриплые команды. Но в одно мгновение все возвысились над происходящим. Тесный перевязочный пункт превратился в место богослужения. Молитва звучала в смрадной атмосфере помещения. Над страхом, над смертью. Над всем этим адом…

– Не вводи нас в искушение, но отврати от нас зло. Аминь.

Голос Линка звучал тверже. Мессмер вдруг разразился негодованием:

– Не забывай, что церковь благословляет вооружение обеих сторон!

Лаухс обнял его плечи. Этот гуляка, чьи представления о жизни находились между выпивкой и доступными женщинами, едой и весельем, преодолел себя и пытался увлечь за собой других своим самообладанием и голосом.

– Послушай, если Бог существует, то однажды у тех, кто виноват во всем этом, отсохнут в наказание руки. Будь уверен, – сказал Лаухс, повернувшись к Линку. – Ты со мной?

– Да, – ответил тот.

Все случилось в один миг. Лаухс шел первым, за ним Линк и Мессмер. Они преодолели себя.

– Сюда, – сказал Лаухс. – Пожалуй, начнем отсюда.

Они собрались вместе. В их сторону с воем летел снаряд. Все бросились ничком на палубу. Снаряд угодил как раз между ними. Прямое попадание.

Трое матросов из машинного отделения, изъявивших желание помочь сослуживцам, сами уже в помощи не нуждались.

Старший матрос Пенцлау относился к тем членам экипажа, которые больше не искали убежища, а сидели с отсутствующими взглядами, ожидая неизбежного конца. Он опустился на палубу рядом с трупом, лег на спину, закрыл глаза, стал прислушиваться к грохоту взрывов. Но пока смерть косила его товарищей, искавших убежище, он был защищен от осколков, по крайней мере на время.

Как оказался на палубе, он не помнил. Смотрел на все как сквозь какую-то пелену. Обо что-то спотыкался, услышав команды, не реагировал на них. Он не без отвращения научился перешагивать через трупы. Найдя свободное место, стал ожидать конца. Пенцлау никогда не задумывался о войне. Пройдя подготовку, он был сразу направлен на «Бисмарк» и, подобно сослуживцам, позволил забить себе голову нацистской пропагандой. Вообще он ничего не имел против англичан, и это естественно, так как информацией о них почти не обладал. Ужасные истории, публиковавшиеся для таких, как он, обывателей в газетах, оставляли его равнодушным. Как правило, он даже не читал их.

Сейчас же, окунувшись в хаос, оказавшись среди останков уже былой славы, переживая жутчайшие минуты, которые предшествовали его гибели, он люто ненавидел британцев.

Ненавидел не потому, что они стремились превратить «Бисмарк» в груду металла и атаковали превосходящими силами или обстреливали его с безопасной дистанции, но… потому, что тянули с развязкой, разрушая «Бисмарк» постепенно, вместо того чтобы покончить сразу.

Можно ли было ожидать, что старший матрос Пенцлау в такое время оценивал ситуацию объективно? Он просто концентрировал всю свою ненависть, скопившуюся за войну, на ближайшем противнике – томми. И так сидел безжизненным, опустошенным, отрешенным – ожидал смерть.

Но она не приходила. Смерть забрала других, тех, кто старался избежать ее. Она берегла старшего матроса до последнего. Имела в отношении него особый план. Приготовила для него особые испытания, самую жестокую пытку.

– Пойдем со мной, парень, – позвал его Бауэр 2-й.

– Нет.

– Не хочешь домой?

– Домой? – задумчиво переспросил Пенцлау. – Домой?

С этого момента начались его страдания. Он ужасно мучился. Открыв глаза, ничего не увидел. Вспомнил о последнем отпуске. Восемь дней отдыха он получил за то, что превзошел сослуживцев в овладении специальностью. Он с изумлением обнаружил себя едущим в поезде. Паровоз двигался, как ему казалось, слишком медленно, но наконец, после нескольких часов пути, он прибыл в свой родной городок в Силезии.

Дорога до дома занимала минут двадцать, а он преодолел этот путь за десять. Несся буквально семимильными шагами. Какой-то старшина сделал ему замечание за неотдание чести. Но Пенцлау не обратил на это внимания и поспешил дальше. Старшина не стал его догонять.

Пенцлау спешил к Эмме, его молоденькой супруге, на которой женился полтора года назад. О, как она удивится! Должно быть, она сейчас в постели, спит, и пройдет некоторое время, прежде чем она проснется и, сонная, откроет ему дверь. У них была маленькая двухкомнатная квартира на окраине города, которая будоражила воображение старшего матроса, когда он был свободен от службы.

С замиранием сердца он остановился у входной двери. Минуту подождал, чтобы сделать глубокий вдох перед встречей с Эммой. Предвкушение счастья разлилось по его разгоряченному и сильному телу, когда он осторожно нажал кнопку электрического звонка. Не хотел, чтобы Эмма испугалась. Он услышал приглушенный сигнал. Не хотел, чтобы ее разбудил страх.

За дверью не было никакого движения. Он позвонил снова.

Опять тишина.

Что-то здесь не так. Стук в дверь разбудил бы весь дом. Так и случилось. Фрау Мейерлинг, проживающая на первом этаже, высунула из окна непричесанную голову. При лунном свете женщина выглядела как привидение с поблескивающими бигуди на голове.

– В чем дело? – поинтересовалась она сердито. Потом она узнала Пенцлау. – А, это вы… Минутку, я открою дверь.

В два прыжка он поднялся по лестнице.

– Где моя жена? – выпалил Пенцлау.

– Входите, – пригласила фрау Мейерлинг. – Садитесь. Я дам вам сигарету и выпить.

– Что случилось?

Она, не отвечая, бросила на него сочувствующий взгляд. Затем повернулась и, держа бутылку в дрожащих руках, пролила несколько капель на тщательно отполированный стол. Женщина этого даже не заметила. Если она стала невнимательна, подумал Пенцлау, она чем-то обеспокоена.

– Не могу вам сказать, – ответила фрау Мейерлинг. – Извините.

– Что же случилось, в конце концов? – спросил Пенцлау. Холодок от нехорошего предчувствия медленно пополз по его спине. Пересохло во рту. Инстинктивно он отпил из бутылки, но неприятное ощущение во рту сохранялось.