Проклятие визиря. Мария Кантемир - Зинаида Чиркова

Медленно, шагом ехал господарь Молдавии, блестящая свита следовала за ним, и население окрестных кварталов сбегалось, чтобы посмотреть на отъезд нового господаря Молдавии, поклониться ему, прижав руку к лицу, сердцу.

Далеко позади кавалькады тянулся обоз, возглавляемый сверкающей каретой господарыни. Вместе с ней в карете сидели Мария и Смарагда, а в другом, более простом возке, находились все четверо её сыновей: как уж удалось Дмитрию убедить Балтаджи — великого визиря — не оставлять старшего сына в Стамбуле, одному Богу известно.

Но Кассандра теперь была спокойна: все её дети ехали вместе с ней.

Она не знала, каким долгим и трудным был разговор Кантемира с Балтаджи перед самым отъездом.

Великий визирь предупредил нового молдавского господаря, что предстоит война с русскими, что ему надлежит искусно вводить в заблуждение русского царя, заманивать его в голодные степи, не поставлять обещанную помощь продовольствием и людьми.

Эта коварная политика вменялась господарю в обязанность — и только поэтому согласился Балтаджи, чтобы не оставался старший сын Кантемира, совсем ещё ребёнок, в Стамбуле, а ехал с отцом, но потом, когда турецкая армия придёт в Молдавию для сражений, пусть этот сын станет заложником у него, самого Балтаджи Мехмед-паши...

Кантемир подозревал, что и валашскому князю Брынковяну, злейшему врагу молдавского господаря, также вменена была в обязанность эта коварная политика обещаний и заманивания.

Но он ничего не спросил у Балтаджи, сладкоголосого и умного политика, изворотливого и лживого султанского слуги, догадался сам, зная нравы коварных турецких сановников.

Зато Балтаджи обещал Кантемиру, что не будут взиматься пока что, на всё время войны, налоги, что огромный бир, который должен был отправлять в Стамбул господарь, отменен и что самым главным для Кантемира остаётся укрепление крепостей, вооружение и посильное участие в битвах двух могущественных и владетельных особ — Петра и султана...

Ничего этого не ведала Кассандра, только краем уха слышала, что Турция разорвала мирный договор с Россией и что война начнётся на территории Молдавии. И потому с замиранием сердца думала она о том, что ждёт впереди её и детей: кто знает, как повернётся эта война, будет ли удача на стороне её мужа.

Тихо и торжественно продвигалась процессия. За воротами города всё приостановилось на мгновение. И Мария вместе с матерью и Смарагдой вышла из кареты, чтобы бросить последний взгляд на город, взрастивший её.

Тонкой лентой тянулась вокруг Стамбула каменная стена, завершавшаяся несколькими высоченными воротами. И видно было, как раскинулся этот обширный, вытянутый в длину город на семи высоких холмах, утопая в зелени садов. И синяя вода окружала его с двух сторон, отражая в себе небесную голубизну.

На высоких столбах протянулся вдоль города водопровод, и заметно было сверху, с холма, как стекала прозрачная быстрая и текучая вода. Словно на ладони лежали дворцы и киоски султанского подворья, окружённые и затенённые вековыми деревьями и искусно украшенные цветниками поразительной красоты.

А на самом верху холма, последнего в ряду семи, красовался великолепный Семибашенный замок. Он хранил в себе и султанскую казну, и все драгоценные вещи, захваченные в походах и взятые в качестве военных трофеев, золотые деньги и золотые литые пруты, а также серебро и всякое дорогое оружие. Теперь в этот же замок заключались узники, особенно ненавистные султану, или иностранные послы.

Многочисленные минареты втыкались своими острыми концами в самое небо, а приземистая серая громада Айя-Софии ощетинилась четырьмя такими минаретами по углам бывшей христианской базилики, но сохранила свой первозданный купол, сверкавший на солнце бликами.

Мария глядела и глядела на город и даже не заметила, как земно поклонилась Стамбулу её мать и тихонько прошептала:

— Прощай, Стамбул, прощай, колыбель моей юности и моей радости. Свидимся ли ещё?

Мария с удивлением взглянула на Кассандру: разве не ожидает их, детей, отца и мать, лучшее, благополучное, великолепное житьё в Молдавии, где отец её отныне господарь, хозяин всей земли? Она так мечтала о роскошном дворце господаря, где станут они жить, о прекрасных полях и садах новой для неё страны, что жаждала как можно быстрее преодолеть все эти долгие вёрсты и очутиться наконец в городе владычества её отца, там, где она будет прекрасной принцессой.

Её розовые мечты, впрочем, сводились теперь к тому, о чём она тайно вздыхала,— встретиться с прекрасным рыцарем, мужественным воином, повелителем полуночной страны, которой нет ни конца ни края.

Ещё не видя русского царя, зная о нём лишь по рассказам да обрывкам сообщений из других стран, она думала о нём с восхищением и втайне мечтала понравиться ему, воочию увидеть его большие чёрные глаза, кудри, разметавшиеся по широким плечам, всю его исполинскую фигуру.

В десять лет чего только не придумает девочка в своих мечтах!

Если бы увидела она, как трясётся голова этого царя, какие страшные, безобразные судороги время от времени искажают черты его лица с круглыми щеками и щетинистыми усиками, делавшими его похожим на жирного кота, если бы увидела его, не зная, что это царь, она бы стремительно отошла, отпрянула от него.

Но ореол великого воина овевал этот образ, и Мария мечтала о нём, и сердце её замирало, когда она думала, что ей посчастливится наяву узреть его.

Но война войной, её отец встанет против этого царя, против его армии, и сердце её снова замирало: турки могут убить русского царя, пленить его, армии их неисчислимы, силы их сильнее армий Петра.

И она принималась плакать от горя, ещё не понимая хорошенько, почему плачет.

Но вот прощание с городом, с его дворцами и разбросанными по холмам древними палатами кончилось, все уселись в карету, и началась длинная, тягостная дорога. За маленькими слюдяными окошками мелькали лишь зелёные поля, степи, разбредшиеся там и сям стада коров и овец, изредка кустики, покрытые придорожной пылью.

Каждый город или село, которое они проезжали, встречало господаря великолепными церемониями. На них путникам приходилось глядеть только издали: блестящие кафтаны и высокие шапки закрывали лицо отца, и, сколько бы ни старалась Мария, ей едва удавалось видеть лица со льстивыми улыбками, склонённые в поклонах спины и торчащие за поясами кривые турецкие сабли.

Они ехали долго, и дети устали, глотая дорожную пыль...

После длинных и утомительных церемоний господарская семья въехала наконец в свой дворец.

Пока отец заседал в диване со своими приближёнными боярами, назначал и отстранял сановников и высших вельмож, Кассандра осматривала господарский дворец, размещала детей в новых помещениях.

Марию удивило, насколько тесен и неуклюж новый дворец по сравнению со стамбульским. Окошки здесь были маленькие, расположены в один лишь ряд, помещения низкие, не дающие много света и воздуха. А главное — не было здесь того дыхания морского воздуха, что наполняло их дом в Стамбуле.

Но зато какой роскошный сад и зелёные огороды расположены были неподалёку от дворца! Тенистые вековые деревья, слегка припорошённые летней пылью, зрелые плоды на высоких ветках — груши, сливы, яблоки, ещё недозрелая айва — всё это сразу привлекло внимание младших ребятишек, и они бегали по саду, не щадя ног и одежд.

Мария тоже ходила по саду и понимала, что отныне почти вся жизнь её будет проходить вне дома, на просторе зелёной тени.

И только первые морозы с лохматыми пушинками снега заставили детей искать убежища возле тёплых печей, на которые можно было влезать и где приятно было греть спину о тёплые кирпичи.

Снежная зима одиннадцатого года заставила Марию горько пожалеть о бесснежном Стамбуле, о его синем море, о холмах и глубоких долинах этого прекрасного города.

Всё не нравилось ей здесь: и почерневшие от времени мазанки, расположенные на окраинах Ясс, и низкие тесные хоромы знатных людей, и неуклюжие, неухоженные конюшни и кошары для овец. Если в центре города ещё можно было отдохнуть взглядом на узорчатых украшениях дворцов знати, то на самых окраинах лепились друг к другу замшелые мазанки бедноты.

Однако великолепие христианских храмов, которых в Яссах было великое множество, певучие службы священников, служащих и на греческом и на старославянском языках, восполняли убогую обстановку, с которой столкнулась Мария. Она теперь ходила по улицам одна или лишь в сопровождении служанки, никто не кидал на неё удивлённых и возмущённых взглядов, если голова её не была покрыта покрывалом, хотя и здесь женщины не решались выходить на улицу без головных платков.

Но они свободно расхаживали по улицам, заходили в лавки, стояли на мостовой, громко разговаривая. Эта свобода от жёстких рамок турецкого владычества скоро так понравилась Марии, что она решалась даже одна выходить в поля и зелёные дубравы позади города.