Зеркало, или Снова Воланд - Андрей Малыгин

— Владимир Иванович, ты ведь, кажется, в их партийной организации состоишь?.. Я правильно говорю? — кольнул взглядом Орлов. — Займитесь же, черт побери, наконец, по-настоящему цехом, поставьте ему какие-нибудь приличные станки, дайте людей… А то и этот парень скоро отсюда убежит… Ведь сам знаешь, еле начальника цеха нашли. Все боятся этого цеха, как черт ладана… Ты понял меня?.. Прими… со своими поддужными, как сам в пятницу сказал, эти самые… как его… экстравагантные меры… Так, что ли?

На лицах окружения обозначились ехидные улыбки.

— Да, Лев Петрович, я вас понял, займемся обязательно… — тут же выдавил небольшого роста, упитанный и лысый человек, наливаясь краской и нервно покусывая тонкую нижнюю губу.

— Смотри, — суровее продолжил директор, — если и этот убежит, поставлю тебя вместо него. Мне этот геморрой уже надоел… Я не шучу… Избавьте меня, наконец, от этой язвы на теле завода… Имейте в виду и все остальные, — окинул он взглядом присутствующих, — больше ни для кого повторять не собираюсь…

На лицах окружения тут же обозначилось ясное понимание поставленной задачи, а заместитель главного инженера Суворин Владимир Иванович закрутил по сторонам крупной головой. Да, в пятницу он допустил явную промашку, дал повод для насмешек над собой. Во время очной оперативки в кабинете у зама Орлова по производству Петельникова, проходившей каждый заключительный день недели, обсуждали одну из внезапных технических проблем. Орлов предложил Суворину, исполнявшему обязанности главного инженера, немедленно заняться решением вопроса, и тот, чтобы угодить генеральному, быстренько отреагировал, назвав несколько фамилий специалистов, и обрисовал, что они должны предпринять. А в конце для пущей убедительности громким командным голосом подчеркнул:

— Прошу всех, кого я назвал, примите самые… экстравагантные меры! — бухнул он залпом и сам понял не сразу, что вылетело что-то не то.

Конечно же, он хотел произнести «самые экстренные меры», но, как говорится, слово — не воробей, вылетит — не поймаешь… Было уже поздно. Наступила внезапная тишина, а потом грохнул дружный смех почти шести десятков присутствующих на совещании мужиков. Таких афоризмов не слыхивали даже от Николая Семеновича Лужина.

Валерий Иванович и сам долго не мог успокоиться, живо представляя, как подчиненные будут выполнять требуемую от начальника команду и принимать с недоуменным выражением лица «экстравагантные» меры. Реально это даже было трудно себе и представить. Поняв свою ошибку, Суворин здорово покраснел и, заерзав на стуле, конечно, поправился, но комичность ситуации сделала свое дело, и люди долго не могли успокоиться. А после совещания многие начальники цехов и отделов давали шутливо друг другу советы принять самые «экстравагантные» меры. Суворин болезненно переживал случившийся казус, когда он стал жертвой своего красноречия. А вот сегодня генеральный директор ему невольно напомнил об этом, сыпанув соль на еще свежую рану. Не так больно, как унизительно. А, впрочем, конечно же…

За время общения с директором и движения по маршруту Валерий Иванович невольно обратил внимание, что Орлов сегодня на удивление был неважно побрит. В особенности его шея и левая щека так и просились на повторную процедуру. И тут же в памяти всплыли как будто случайно оброненные «Воландиным» слова, и взгляд Шумилова соскользнул вниз, на брюки генерального. К еще большему своему изумлению он нашел, что и нижняя деталь костюма предводителя процессии поглажена крайне небрежно, а на левой брючине вверху отчетливо просматривались две параллельные стрелки. Случайным было совпадение или нет, кто его знает… Но точно одно — лишь могущественный гость мог предвидеть подобные факты.

Последним пунктом посещения перед отъездом на филиал был отдел сбыта — конечный пункт заводского конвейера и любимое место главного действующего лица. Директор поинтересовался, как идет отгрузка продукции, как выполняются договоры. Видя хорошее настроение окружения и в первую очередь самого Орлова, руководитель отдела Отраднов счел возможным затронуть давнишнюю тему об увеличении зарплаты одной из категорий работников отдела. Низкие заработки не могли здесь надолго задерживать людей. Шумилов знал об этой проблеме, о чем не раз заикался и секретарь партбюро отдела, но нужное решение в недрах завода пока все еще не созрело.

Выслушав просьбу начальника отдела, Орлов неожиданно обратился к секретарю парткома:

— Валерий Иванович, а как ваше мнение по этому вопросу?

Глаза присутствующих с интересом уставились на Шумилова.

— Ну что ж, Лев Петрович, я знаю, такая проблема существует, — спокойно ответил тот, — секретарь партбюро Толоконникова говорила мне, что на этом участке повышенная текучесть кадров. Условия работы здесь непростые. Невелики будут и дополнительные расходы, а сбыт — это все же лицо завода… Думаю, что начальника отдела надо поддержать…

Сразу же понять реакцию директора по выражению его лица было невозможно. Но, повернувшись к своей команде, он тут же невозмутимо произнес:

— Я ведь не зря спросил Валерия Ивановича… Я как чувствовал. Он у меня просто с языка снял! Справедливости ради надо сказать — нельзя же быть крохоборами в таком важном вопросе. Совершенно же очевидно и правильно, что сбыт — лицо завода. Это уже, понимаешь, — выразительно глянул он на Бородкина, — политика. Это же надо понимать! Последним плохим штрихом можно смазать, пустить на смарку всю предыдущую хорошую работу коллектива. Это как раз может обернуться той самой каплей дегтя в бочке меда… Братцы мои, должна же быть голова на плечах… Немедленно, сегодня же снимите этот вопрос! — закончил он по-отечески заботливым тоном. — Ну а пока мы здесь, — обратился он к обрадованному начальнику отдела, — иди и звони Пронину, пусть стрелой летит сюда…

При упоминании Пронина у Шумилова перед глазами вновь предстала картина низвержения на пол главного экономиста, и у него тревожно заныло где-то под ложечкой: «Жив ли после такого падения однофамилец знаменитого сыщика? А если и да, то внешнему виду его сейчас, наверное, никто бы не позавидовал…»

Начальник отдела стремглав позвонил и выяснил, как ему сообщила секретарь, что Альберт Михайлович на работе не появился, а недавно звонил из дома. Оказывается, с ним произошло несчастье: вчера вечером он попал в автомобильную катастрофу и сильно травмировал ногу, плечо и лицо. Когда он появится у себя, девушка сказать затруднялась…

На душе у Шумилова сразу же отлегло, а директор, задумчиво поиграв губами и посуровев взглядом, хрипло заключил:

— Ладно, тогда лети к его заму и передай от меня — пусть немедленно пересмотрят систему оплаты и увеличат зарплату… на двадцать процентов. — Отраднов благодарно стрельнул на секретаря парткома. — Понял?.. Так и передай — на двадцать, и ни процентом меньше. Скажи, директор приказал, — сделал он ударение на последнее слово. — Если к обеду предложение не будет лежать у меня на столе… на подписи, накажу весь отдел по первое число… чтобы лучше мозгами шевелили… Или переведу на месяц сюда… работать, чтобы сами попотели и узнали почем фунт лиха…

На этом данная процедура и закончилась.

Конечно же, и Валерий Иванович, и все остальные прекрасно понимали, что внезапная забота о «лице» завода — это всего лишь очередная игра на публику в преддверии завтрашнего партийного собрания…

Дальнейший путь Шумилова лежал на филиал завода. По завершении обхода он вернулся к себе в партком, где провел с секретарями первичных партийных организаций обстоятельное оперативное совещание, посвященное предстоящему собранию. Сделал несколько нужных и важных звонков по телефону, а потом уединился в рабочем кабинете и на удивление легко и быстро дописал свой незавершенный доклад. Затем пробежал текст еще парочку раз, сделал в нем стилистические правки и передал рукописный вариант секретарю для перепечатывания. Времени оставалось совсем немного — сразу же после обеда они условились встретиться с директором для обсуждения всего завтрашнего мероприятия и своих выступлений конкретно.

Несмотря на то, что с утра Валерий Иванович был бодрым и энергичным, а необходимые дела решались легко и непринужденно, моментами он непроизвольно впадал в какое-то задумчивое или, можно сказать, мечтательное состояние. Мысли его, словно невидимой цепью, были связаны с известными ночными событиями.

А во время утреннего совещания в парткоме его рука неожиданно нырнула в правый карман пиджака, где тут же нащупала два маленьких металлических кружочка, полученных на сдачу от шустрого пионера Аллигарио. Так вроде бы назвал его «Воландин»?.. Он сразу же оживился, припомнив слова могущественного гостя об их необычных свойствах, брошенные им на прощание, и тут же ощутил внутри себя пьянящее волнение, передавшееся от сильных и частых ударов сердца. Сжав одну из денежек в ладони, незаметно для других, достал ее и заглянул в полуразжатый кулак. Уловом оказалась семнадцатикопеечная монетка. Она словно жгла руку. Так и просилась переложить ее в другую и произнести знакомые слова. И он тут же отчетливо понял, что нового искушения не избежать.