Зеленый гамбит - Вадим Панов

— Мы у всех на виду.

— Доброй ночи, Косций, — ровно произнёс Сантьяга, отпивая коньяк. — Рад, что вы смогли выбраться.

— Если нас увидят, ничего доброго меня не ждёт.

— Я принял меры.

Короткий ответ заставил конца прикусить язык. Он помолчал, покрутил головой, словно раздумывая, можно ли доверять наву в столь важном деле, решил, что доверять стоит, и жалобно сообщил:

— Я тоже хочу кофе.

И шмыгнул носом, показывая, как сильно он замёрз, путешествуя по тёмной и холодной московской ночи.

— Позовите официанта.

— Спасибо.

— Не за что.

Конец грустно вздохнул и махнул рукой, призывая чела.

На крючке несчастный Косций оказался довольно давно, примерно двадцать лет назад, и всё благодаря неуёмному азарту и глупости, впрочем… последний аргумент можно не упоминать, ибо в большинстве случаев неуёмный азарт является её синонимом. В те дни молодой, возможно — наивный, и абсолютно точно — неопытный в серьёзных делах конец крупно проигрался на ежегодном турнире Ордена и решил выправить финансовое положение, запустив руку в семейную казну. Дальнейшие события развивались, как в плохом фильме про шантаж или как в обыкновенной жизни. Через несколько дней деньги потребовалось вернуть, однако те средства, на которые рассчитывал Косций, не поступили, и ему пришлось перехватить наличные у шасов, которые обожали, обожают и всегда будут обожать ссужать крупные суммы молодым и наивным. К тому же по концевскому своему разгильдяйству Косций невнимательно прочитал документы, подписал то, что ему подсунули, и таким образом согласился на грабительские проценты. Ещё через неделю понял, что пропадает, и снова заглянул в казну, на этот раз — чтобы утолить безумный аппетит шасов. Почти спасся, но, как назло, увидел рекламную «зазывалочку» в «Три педали», поставил не на ту лошадь, вновь остался без денег и примерно через месяц запутал свои дела настолько, что шасы с удовольствием продали долговые расписки Сантьяге за три четверти цены.

О тонких подробностях диалога, состоявшегося у комиссара с Косцием, можно только догадываться, но с тех пор конец изредка встречался с навом и подробно отвечал на возникающие у комиссара вопросы.

— Не думал, что вы позвоните так поздно, — вздохнул Косций, отхлебывая кофе. И покосился на бокал. — Это у вас коньяк?

— Да.

— А мне можно?

— Будет лучше, если вы обратитесь к спиртному после нашего разговора, — с мягким нажимом произнёс Сантьяга.

— То есть оно мне понадобится? — округлил глаза толстячок. И сделал странный жест левой рукой, то ли пытаясь защититься от вопросов нава, то ли отгоняя приближающийся инфаркт. — Зачем вы меня пугаете?

На его животе тревожно звякнули две золотые цепи, и нав поспешил успокоить незадачливого агента:

— Поверьте, Косций, нет необходимости нервничать. Когда наши встречи заканчивались для вас плохо?

— Никогда, — поразмыслив, ответил конец.

Но они всегда начинались с лёгкой истерики, к которой Сантьяга успел привыкнуть.

— Я вас когда-нибудь подводил?

— Никогда.

— Почему вы уехали от Ружены?

Вызывать осведомителя прямо из постели оппозиционной жрицы комиссар не стал бы, но, проверив телефон Косция, он увидел, что конец покинул гостеприимную квартиру в Измайловском проезде, и только поэтому назначил срочную встречу.

— У неё испортилось настроение, — развёл руками толстячок. — После вашего визита, как я понимаю… И это печально, потому что мы как раз…

— Пожалуйста, без подробностей.

— И в мыслях не было, — опомнился Косций. И вновь припал к кофе. В отличие от нава, конец заказал настолько огромную чашку, что казался сидящим на её берегу рыбаком.

— Кому звонила Ружена после моего ухода?

— Ничего такого не слышал.

— Уверен, жрица не сдержалась и принялась за разговоры до того, как вы покинули квартиру, — ровно произнёс Сантьяга.

Со стороны чашки донеслось грустное прихлёбывание.

— Что вы слышали, пока одевались?

Косций помолчал, после чего осторожно приподнял левую бровь:

— Может, ничего?

— Вы знали, что я спрошу, а значит, не могли не прислушиваться.

Добровольно стал служить агент или нет, но через месяц-полтора он начинал исполнять свои обязанности с надлежащим рвением. За этим комиссар следил строго.

— Ружена позвонила Мирославе, — сдался конец. — А после собиралась поговорить с Любавой и своим бароном.

— Откуда вы знаете?

— Ружена говорила об этом в разговоре с Мирославой.

Начав рассказывать, конец быстро вошёл во вкус и не забывал о важных подробностях.

— Значит, Ружена окончательно решила атаковать, — пробормотал Сантьяга. — Ожидаемо…

— Только они ещё не определились, на кого ставить, — не умолкал конец. — И Ружена, и Любава, и Мирослава мечтают о титуле, но корона в Зелёном Доме одна… А тут ещё Всеведа…

— Всеведа тоже в деле? — поднял брови нав.

— Ещё нет, но Ружена говорила, что её нужно обязательно привлечь, поскольку у старушки отвратительные отношения с Яриной.

Судя по всему, одеваться конец не торопился, как губка впитывая в себя длиннющий разговор.

— Когда они встречаются?

О том, что заговорщицы собираются провести совещание, не было сказано ни слова, но Сантьяга понимал, что без него не обойтись, и оказался прав:

— Завтра, во второй половине дня, — доложил Косций.

— Почему не утром?

— С утра Ружена собирается во дворец, а после планирует переговорить с Усладой и Малушей.

— Разумно…

Конец допил кофе и с сожалением отставил чашку от себя.

— Ардоло, это тот голем, что принимал участие в покушении?

— Совершенно верно, — подтвердил нав.

— Ружена сказала, что Всеслава «наверняка до визга разъярилась», вот я и сделал вывод.

— Новость о побеге вызвала у них удивление?

— О чьём побеге? — уточнил толстячок.

— Ардоло.

— Он сбежал?

— А о чём говорили жрицы?

— О том, что Ардоло способен натворить дел.

Несколько секунд Сантьяга внимательно разглядывал собеседника, после чего прежним, предельно ровным тоном, произнёс:

— Ардоло совершил побег. Это вызвало удивление у Ружены?

— Да.

То есть Ружена исключается полностью, Мирослава — с определённой вероятностью, и гарантированно в списке подозреваемых остаётся лишь Любава.

«И Всеведа, главная „тёмная лошадка“ Зелёного Дома…»

— Что-нибудь ещё? — осведомился комиссар, отвлекаясь от дум.

— Коньяк, если вы не передумали, — просительно протянул Косций.

— Я о Ружене.

— Мы поцеловались, и я уехал. — Конец почесал в затылке, припоминая подробности последних минут встречи, и закончил: — Ещё она сказала, что завтра мы не увидимся.

ГЛАВА 4

«„Питерское проклятие“ в Москве? Жесточайшее двойное убийство, совершённое минувшей ночью в одном из круглосуточных магазинов столицы, напомнило преступление в Санкт-Петербурге, всколыхнувшее, без преувеличения, всю страну в апреле этого года. И тогда, и сейчас убийца использовал ножи, и тогда, и сейчас он буквально изрезал жертвы и скрылся, несмотря на многочисленные видеокамеры…»

«Мальчик или девочка? По мере приближения родов этот вопрос всё больше и больше волнует жителей Тайного Города, превращаясь в интригу года. Кто появится у королевы Всеславы? Выиграют ли поставившие на рождение мальчика? Нужно ли страховать ставки у шасов? Как избежать рабства? Что делать, если ваш букмекер сбежал в Австралию? Об этих и других насущных вопросах мы говорим с Биткойцием, генеральным директором по социальным пари Тотализатора Тайного Города…»

Муниципальный жилой дом.

Москва, улица Кожуховская,

25 июня, суббота, 07:08.

— Да, я знаю, что он на свободе… Разумеется, я сразу занялся этим вопросом… Мне самому интересно взять его под полный контроль… Теоретически возможно… Да, то, что он освободился, здорово поможет в решении задачи: я при всём желании не смог бы пробиться в «Погреб»… Чтобы сделать, нужно работать, а ты мне мешаешь!

Винсент положил телефонную трубку, тихонько выругался — настолько тихо, что даже сам себя не услышал, — и с улыбкой посмотрел на вошедшего, а точнее, забредшего на кухню Магира.

— Проснулся?

Юный шас — лохматый, с ещё мутным взглядом — кивнул, с трудом сдерживая неожиданно накатившую зевоту, и негромко уточнил:

— А вы, смотрю, совсем не спали?

— Я уже два года практически не сплю, — с неожиданной грустью ответил Винсент, рассеянно проводя рукой по обложке книги: толстому тому, состоящему из пергаментных листов. Справа от книги лежала раскрытая тетрадь, в которой Шарге делал карандашом пометки, а слева стоял включенный ноутбук.