Прыжок в прошлое - Александр Сапаров

Федор посмотрел на меня с укоризной, но не сказал ни слова, Хотя его лицо говорило все без них: "Совсем ты боярин с ума спрыгнул"

– 

Пока я был занят портретом царя, мое лекарское дело стояло. Ничего не двигалось и с учениками. Но мастерская работала с утра до вечера, и теперь я думал., что можно наверно часть спирта пустить на приготовление приличной водки, ведь столько спирта и эфира мне пока не было нужно. Но надо было уточнить, как и что для этого надо предпринять, это было не очень сложно, теперь приказные дьяки, после моего выступления перед царем были ко мне очень даже благодушны, хотя без бакшиша делать там было все равно нечего.

И вот знаменательный день, я наконец закончил свой самый значительный труд в этом времени – портрет Иоанна Грозного был закончен.

Он сидел на троне, держа в руках державу и скипетр. Но больше всего внимания, конечно, я уделил его лицу, которое выражало ум и значительность этой выдающейся личности шестнадцатого века. Я, пока писал портрет, частенько вспоминал, того полубезумного старика, убивающего своего сына, изображенного на портрете Репина и думал, что заставило уже тогда известного художника нарисовать такой поклеп на великого человека? Какие им тогда двигали мотивы? И у меня была скромная надежда, что если этот портрет вдруг переживет века, то никогда Репин уже не сможет нарисовать такую жуть.

Царь спустился с трона и встал рядом со мной, он долго разглядывал портрет, потом велел принести зеркало и вновь в зеркале сравнивал себя на портрете со своим изображением. И оказался достаточно наблюдательным, чтобы заметить разницу, между изображениями, пришлось объяснять царю, разницу зеркального отображения, что мы никогда не видим там себя правильно, поэтому и небольшой шрам, на лице, по которому он заметил разницу, находится на картине с другой стороны, чем в зеркале. Иоанна Васильевича на некоторое время это отвлекло от портрета, но потом он вновь долго его рассматривал и, наконец, сказал:

– Мне кажется, что ты Щепотнев сделал меня лучше, чем я есть, не красивее, а дух мой выше сделал, значит, на самом деле ты меня так ценишь, не ценил, такого бы наверно не получилось у тебя.

Доволен я твоей работой, не знаю даже, как и расплатиться, а больше всего доволен, что в нашей земле православной появился художник такой, и не надо с немецкой стороны грешной больше схизматиков для этого призывать.

Повелеваю тебе Щепетнов взять несколько учеников в рисовании талантливых и умение им свое передать, все расходы на казне лежать будут.

А за работу свою получай вотчину, рядом с твоей она, есть земли там пахотной, и людишки, еще пока не разбежались. Хозяин ее недавно на границе с Литвой был пойман, на охоту вроде с родней и дворней собрался. Так, что хозяйствуй Щепотнев.

Когда я шел к выходу по палатам, мне медово улыбались, еще недавно, глядящие сквозь меня бородачи в высоких шапках, некоторые даже здоровались, вспоминали батюшку.

– Вот она милость царская, – думал я, – сегодня так, а завтра может другой стороной обернется, кто это может знать?

Приехал домой к вечеру, все знали, что сегодня я должен был предоставить царю готовый портрет и обстановка была напряженная. Но когда я с сопровождающими въехал во двор, буквально через пять минут уже все, все знали, а Федор интересовался, когда поедем в приказ за оформлением новой вотчины и, что туда надо немедленно кого-то отправлять.

Но мне было ни до чего, психологическое напряжение почти двухнедельного пребывания с царем меня подкосило. Я потребовал натопить баню и, взяв в напарники Антона и Федора, отправился туда, не забыв литров десять кваса и флягу водки.

Упарили меня мои помощники в хлам. Я даже не помнил, как меня притащили в спальню и уложили в кровать.

Утро пришло незаметно, голова моя еще похмельем не страдала, и поэтому я спокойно встал, оделся, слава богу, к этому привыкли, и никто не совался помочь мне одеваться. Отстояв с охраной заутреннюю службу в церкви, я, наконец, смог приступить к разгребанию завалов, появившихся за время моего вынужденного отсутствия.

Опять я себя клял, что никак не могу распределить обязанности среди своих подчиненных, чтобы мне не совать нос каждый день в их работу.

Но первым делом я пошел смотреть на стройку печи для варки стекла, печь строилась одновременно с небольшим каменным зданием, в котором она должна была стоять. Кстати уже за это время выяснилась причина, по которой наш мастер был вынужден бежать с Мурано. И поняли это все по его поведению. Уже не было ни одной женщины в усадьбе, которой бы он не предложил свои услуги. Но свободные девки, раздразненные моим обещанием огромного приданого, не торопились отдаваться пылкому итальянцу и условия были у всех одни – примешь нашу веру и женишься и тогда хоть утром, днем вечером и в вообще когда захочешь. Но пока огорченный всеобщим отказом итальянец не спешил сдаваться. Хотя поговаривали, что он вот уже дня три не отходит он Верки Маньшевой, дочки одного из сторожей. Ростом эта Верка со стрельца и весит пудов шесть, и при виде этой Верки наш Гильермо просто тает, как воск.

Так, что видимо на острове Мурано ждала его толпа кинутых женщин, месть которых показалась ему более страшна, чем стакан расплавленного стекла в горло, который, как рассказывали, заливали стеклодувам, сбежавшим оттуда.

Печь на мой непрофессиональный взгляд строилась вполне удовлетворительно, и я пошел посмотреть, как приготовлен класс для моих будущих лекарей.

Да, увы, класс, конечно, был не такой, как я бы хотел, но на первое время и такое помещение вполне сойдет. Тем более, что есть вполне четкое распоряжение царя взять в учебу живописцев, так. что будет возможность, расстроить классные помещения. И к тому же будущие живописцы вначале займутся приготовлением красок для себя любимых, ведь не будем же мы покупать краски, для учебы.

Сегодня у меня был еще относительно спокойный день. Все больные, нуждающиеся в лечении были записаны на утро следующего дня.

Так, что я решил сегодня все-таки выслушать своих помощников подчиненных.

Совещание было решено провести в моем кабинете:

Я сидел во главе стола с пачкой страшноватой желтой бумаги, на которой планировал записывать все, что необходимо было мне сделать.

Первым, как обычно рвался доложить мой ключник. Тот сообщил, что на данный момент у нас в усадьбе строится сразу несколько объектов, из-за чего возрастает опасность пожаров, правда печь для варки стекла возводится в каменном здании, но перекрытия у здания все равно будут деревянные, потому, что перекрыть крышу камнем или кирпичом будет очень дорого. На что я отметил себе, уточнить с каменщиками эти проблемы. Потом все разговоры перешли на новую вотчину. Весь ее руководящий состав был схвачен вместе с боярином на границе с Литвой, и сейчас сидел в уютной тюрьме и ждал решения своей участи, а два села и десяток деревень были в полном недоумении. Поэтому было решено срочно отправить гонца в наше Заречье, с тем, чтобы вызвать старосту Лужина в Москву и заключить с ним ряд на должность тиуна, дабы он смог на полном праве осуществлять руководство обеими вотчинами. А также я хотел обговорить с ним вопрос лавках, в Москве, в которых бы наших крестьяне продавать свои изделия, если такие у них будут, а не отдавать их за бесценок приезжим купцам. Нам с Федором казалось, что Лужин с удовольствием возьмется за эту работу, вот только, как выразился Федор: