Убийство в Месопотамии - Агата Кристи

Так или иначе, это не был обычный спокойный прием пищи. Вы бы, я полагаю, сказали, что это вполне естественно в доме, где только что проходили похороны. Но я-то знаю, что имею в виду.

Последнее время мы ели в спешке и подавленные, но, несмотря на это, было чувство товарищества. Было сочувствие доктору Лейднеру в его скорби и ощущение, что все мы в одной лодке среди чужих.

Но сегодня вечером мне вспомнилось мое первое чаепитие, когда миссис Меркадо смотрела на меня, не спуская глаз, и было такое чувство, как будто что-то вот-вот случится.

Я чувствовала то же самое, только немного сильнее, когда мы сидели в столовой вокруг стола с Пуаро во главе его.

Сегодня вечером это было особенно заметно. Все были невероятно взвинчены, ерзали, словно на иголках. Упади что-нибудь, и кто-то несомненно бы истерично закричал.

Как я говорила, мы все рано разошлись после этого. Я легла спать почти сразу. Последним, что я услышала, когда начала засыпать, был голос миссис Меркадо. Она за дверью пожелала спокойной ночи мисс Джонсон.

Я заснула сразу, устав от напряжения, а больше от моего глупого эксперимента в комнате миссис Лейднер. Спала тяжело и без снов несколько часов.

Я проснулась от самого настоящего испуга и с чувством надвигающегося несчастья. Какой-то звук разбудил меня, и, когда я села на кровати и прислушалась, я уловила его снова: вызывающий ужас мучительный сдавленный стон.

Я зажгла свечу и молнией выскочила из кровати. Я схватила еще и фонарь на случай, если задует свечу, вышла из дверей и стала прислушиваться: звук был недалеко, он раздался снова из соседней комнаты, из комнаты мисс Джонсон.

Я поспешила войти. Она корчилась в муках. Я поставила свечку и склонилась над ней. Губы ее шевелились, она пыталась что-то сказать, но вырывался только странный хриплый шепот. Я увидела, что уголки ее рта и кожа на подбородке стали серо-белыми.

Ее глаза с меня обратились на стакан, который валялся на полу: очевидно, выпал из руки. Там, где он упал, на светлом ковре было ярко-красное пятно. Я подняла стакан, провела пальцем внутри и, вскрикнув, отдернула руку. Потом я осмотрела полость рта несчастной женщины.

Не оставалось никакого сомнения в причине: намеренно или случайно она выпила порядочную порцию, как я догадывалась, едкой щавелевой или соляной кислоты.

Я выбежала, завернула к доктору Лейднеру, и он разбудил остальных. Мы хлопотали над ней, как могли, но меня все время не покидало страшное предчувствие, что это бесполезно. Мы применили сильный раствор карбоната натрия, после чего оливковое масло. Чтобы ослабить боль, я ввела подкожно морфий.

Дейвид Эммотт уехал в Хассаньех за доктором Райлли, но все было кончено до того, как тот приехал.

Я не буду подробно останавливаться на деталях. Отравление сильным раствором соляной кислоты (оказалось, это была она) – один из наиболее мучительных видов смерти. В тот момент, когда я склонилась над ней, чтобы сделать инъекцию, она сделала отчаянную попытку что-то сказать. В этом дававшемся страшными усилиями шепоте я смогла различить лишь два слова: «Окно… сестра, окно…»

И это было все, ничего добавить она уже не смогла и сникла.

Я никогда не забуду эту ночь. Прибытие доктора Райлли. Прибытие капитана Мейтленда. И наконец, с рассветом – Эркюля Пуаро.

Это именно он взял меня тихонько за руку и отвел в столовую, где заставил сесть и выпить чашку хорошего крепкого чаю.

– Ну вот, mon enfant[43], – сказал он, – так-то лучше. Вы утомились.

И тут я разрыдалась.

– Это страшно, – всхлипывала я. – Это был какой-то кошмар. Такие страдания! А ее глаза… О мистер Пуаро, ее глаза…

Он похлопал меня по плечу. Женщина не могла бы быть ласковее.

– Да, да – не думайте об этом. Вы сделали все, что могли.

– Это была какая-то едкая кислота.

– Это был сильный раствор соляной кислоты.

– Вещество, которым промывают горшки?

– Да. Мисс Джонсон, вероятно, выпила его, как следует не проснувшись. Если не сделала это намеренно.

– О мистер Пуаро, какая гадкая мысль!

– Это же возможно, в конце концов, как вы думаете?

Я поразмышляла с минуту, потом решительно покачала головой.

– Не верю. Нет, ни за что не поверю. – А потом сказала: – Я думаю, она обнаружила что-то вчера днем.

– Что вы сказали? Она что-то обнаружила?

Я повторила ему любопытный разговор с ней. Пуаро слегка присвистнул…

– La pauvre femme[44]. Так она сказала, что хочет подумать, а? Вот и подписала себе смертный приговор. Если бы только она это сказала тогда, сразу. Повторите-ка мне еще раз ее слова.

Я повторила.

– Она поняла, что кто-то смог зайти снаружи незамеченным? Ну, ma soeur, давайте поднимемся на крышу, и вы покажете мне, где она стояла.

Мы поднялись на крышу вместе, и я показала Пуаро место, где стояла мисс Джонсон.

– Ну и что же? – сказал Пуаро. – Что я вижу? Я вижу полдвора и арку, вижу двери чертежной, фотолаборатории и лаборатории. Был кто-нибудь во дворе?

– Отец Лавиньи как раз проходил по направлению к арке, а мистер Рейтер стоял в дверях фотолаборатории…

– И все же я никак не могу понять, как кто-то мог войти снаружи, никем не замеченным… А вот она поняла… – Он остановился и кивнул. – Sacre nom d'un chienva![45] Что же она поняла?

Всходило солнце. Вся восточная часть неба была буйством розового, оранжевого и светло-жемчужного цветов.

– Какой красивый рассвет! – тихо сказал Пуаро.

Река кружила слева от нас, и Телль стоял, обрамленный золотым светом. На юге были видны цветущие деревья и мирные возделанные поля. Водяное колесо тяжело постанывало в отдалении – слабый неестественный звук. На севере – стройные минареты и клочковатая ослепительная белизна Хассаньеха.

Было невероятно красиво.

И вдруг рядом со мной послышался тяжелый вздох Пуаро.

– Дурень, глупец я, вот кто, – проворчал он. – Ведь все так просто, совершенно просто.

Глава 25

Самоубийство или убийство?

У меня не было времени спросить Пуаро, что он имел в виду, потому что нас позвал капитан Мейтленд и попросил спуститься вниз.

Мы заторопились вниз по лестнице.

– Послушайте, Пуаро, – сказал он. – Вот ведь какая история. Монах-то исчез.

– Отец Лавиньи?

– Да. И заметили это только сейчас. Кому-то вдруг пришло в голову, что его единственного из партии не видно, кинулись: кровать нетронута, и никаких его признаков.

Все было, как в дурном сне. Сначала смерть мисс Джонсон, теперь исчезновение отца Лавиньи.

Вызвали и допросили слуг, но они не смогли пролить света на загадку. Видели его в последний раз накануне около восьми вечера. Он сказал, что пойдет прогуляется снаружи перед сном.

Никто не видел, чтобы он возвратился с прогулки.

Большие двери были закрыты и заперты на засов в девять часов, как обычно. И никто не помнил, чтобы их открывали утром. Из двух боев, обслуживающих дом, каждый полагал, что дверь, должно быть, отпер другой.

Возвратился ли вчера вечером отец Лавиньи? Обнаружил ли во время своей прогулки что-нибудь подозрительное и ушел выяснять это или стал третьей жертвой?

Капитан Мейтленд мерно вышагивал по двору, когда появился доктор Райлли с мистером Меркадо позади.

– Привет, Райлли. Есть что-нибудь?

– Да. Раствор взят отсюда, из лаборатории. Я только что проверил количество с Меркадо. Это соляная кислота.

– Из лаборатории, а? Она была закрыта?

Мистер Меркадо покачал головой. Его руки тряслись и лицо дергалось. Он выглядел, как развалина.

– Такого никогда не было, – сказал он, заикаясь. – Видите ли… сейчас… все время ею пользуемся. Я… никто бы никогда не подумал…

– Помещение закрывается на ночь?

– Да, все комнаты запираются. Ключи висят в общей комнате.

– Значит, если бы у кого-то был ключ, он мог бы достать кислоту?

– Да.

– И это самый обыкновенный ключ, я полагаю?

– Да.

– А нет ли таких данных, что она сама взяла ее из лаборатории? – спросил капитан Мейтленд.

– Она не брала, – громко и уверенно сказала я.

Я почувствовала предупреждающее прикосновение к моей руке. Позади меня стоял Пуаро.

А потом произошло нечто очень неприятное.

И даже не то чтобы неприятное, а просто нелепость, отчего это выглядело еще хуже.

Во двор въехала машина, и из нее выскочил маленький человек. На нем были пробковый шлем и короткая толстая куртка.

Он подошел прямо к доктору Лейднеру, который стоял рядом с доктором Райлли, и сердечно пожал ему руку.

– Vous voilà, mon cher![46] – крикнул он. – Рад вас видеть. Я проезжал этой дорогой в субботу днем, ездил к итальянцам в Фуджиму. Ходил к вам на раскопки, но не увидел ни одного европейца, и увы! Я не говорю по-арабски. Сегодня утром я выехал из Фуджимы в пять, в два часа здесь у вас, а потом я догоню транспортную колонну. Eh bien[47], как идет сезон?

Это было непереносимо.

Неудивительно, что доктор Лейднер слова не мог сказать от изумления и посмотрел с мольбой на доктора Райлли.