В пучине Русской Смуты. Невыученные уроки истории - Максим Зарезин

Воровской вожак и разбойничий атаман становятся «великие Российские державы Московского государства бояре», составив в своем лице верховное правительство страны. Административная деятельность верхушки ополчения сводится к распределению и перераспределению между дружками и подельниками оставшихся в наличии материальных благ. Так в октябре 1611 года казаки просят «великих бояр» дать им «на прокормление» вместо Балахны другой город: очевидно, Балахну горе-освободители опустошили полностью. В ноябре 1611-го некто Иван Волков бьет челом Трубецкому и Заруцкому назначить его со товарищи «за бедность и службу» таможенными и кабацкими головами в Михайлове. Не трудно представить, как радел о службе сей назначенец. Спустя два месяца из Михайлова сообщили, что Волков на жалованье ратным людям жалованье не дает и причиняет земской казне убытки{5}.

Несмотря на громкие титулы и обширные властные полномочия, Заруцкий и Трубецкой не чувствовали себя уютно в ранге правителей земли Русской, и как только в Ивангороде объявился очередной, третий по счету, Димитрий, они поспешили признать его власть. Случилось это 2 марта 1612 года. Позднее князь Трубецкой все-таки перейдет на сторону земства. Ивана Заруцкий до конца останется верен самозванческой идее, взяв под свою опеку Воренка — сына тушинского «царика» и Марины Мнишек, презрит бесшабашный атаман и саму безутешную вдовицу.

Земство собирает силы

К осени 1611 года российская элита полностью дискредитировала себя. Многочисленные центры власти, точнее ее осколки, либо лишились последних признаков легитимности и народной поддержки, либо окончательно потеряли способность влиять на ситуацию. «Семибоярщина» давно превратилась в политический фантом, тушинское правительство Андронова — Салтыкова служило камуфляжем военной оккупации, осколки «совета всей земли» в лице Трубецкого и Заруцкого выродились в походную канцелярию воровской ватаги, посланцы Земского собора, отправленные под Смоленск, оказались пленниками короля. Безысходность вынудила иных московских государственных мужей прибегнуть к пропаганде и агитации: рассылаются по городам тайные грамоты с призывами противостоять захватчикам — из Смоленского лагеря от Филарета Романова и Василия Голицына, из Москвы от патриарха Гермогена. Города ссылаются между собой грамотами, в которых сообщают известные им новости, дают оценки происходящему, подбадривают, укрепляют друг друга в намерении крепко стоять за Веру и Отечество; призывают «быти в любви и в совете и в соединении друг с другом», за «истинную христианскую веру на разорителей нашея християнские веры, на польских и литовских людей и на русских воров стояти крепко».

Распад правящей верхушки на враждующие группы и группки, аннигиляция национальных органов управления стали переломным моментом Смуты: на авансцену политической борьбы вышла «земля» — те слои общества, которые показали себя оплотом государственности, сохранили нравственные и материальные силы, чтобы противостоять обрушившимся на Родину невзгодам, но которые до сей поры, как законопослушные подданные, оглядывались на правительственные распоряжения. По мере того как центральная московская власть хирела, пока вовсе не сдулась, росли и мужали государственные силы на окраинах. Земство все смелее брало инициативу в свои руки. Не на кого стало оглядываться, не к кому взывать о помощи, не на что надеяться.

Иван Тимофеев указывал на «небратолюбивое расхождение», как причину Смуты: «каждый из нас обращается к другому хребтом, — одни глядят к востоку, другие к западу…Та же наша неспособность к совместному объединению… во всем нашем народе не допускает твердого и доброго содружества…»{6}. Только ввиду очевидной угрозы распада страны «третьему сословию» удалось избавиться от апатии, преодолеть смятение и робость, вступить на путь большого государственного дела. Еще осенью 1608 года земство соединяется для отпора врагу. «Бог же вложил мысль добрую во всех черных людей, и начали собираться по городам и по волостям: в Юрьевце Поволжском собрались с сытником Федором Красным, на Решме — с крестьянином Гришкой Лапшою, на Балахне — с Ивашком Кувшинниковым, в Городце — с Федькой Ногавицыным, на Холуе [был] И лейка Деньгин; и соединились все в единомыслии, и пошли в Лух. И В Лухе литовских людей побили и дворян, схватив, отослали в Нижний, а иных [людей] взяли и дома их разорили…»{7}.

В глазах земцев — ремесленников, крестьян, торговцев — дворяне предстают врагами государственности и порядка, наряду с литовцами. Служилый класс, который мыслился Грозным и Годуновым опорой государства, в условиях возникновения различных центров власти оказался полностью дезориентирован, превратившись в проводника либо зачинщика всеобщего разброда и шатости. «А дворяне и дети боярские, и всякие служивые люди кто к кому прихож и кто ково жаловал, те тово и хотят» — с горечью отмечает летописец{8}.

Бремя борьбы с разрухой и насилием возложил на себя городской посад. «Фактически посадские люди крупных торгово-ремесленных центров страны оказали в момент кульминации открытой классовой борьбы в стране правительству Василия Шуйского и финансовую, и военную помощь», — отмечает В. Д. Назаров{9}. Признание это тем более примечательно, что сделано во время господства классового подхода к событиям Смуты, которые преподносились, как противостояние феодальной реакции во главе с Шуйским и прогрессивных демократических сил, а авантюрист и головорез Болотников невероятным образом представал вождем первой крестьянской войны.

Посадские твердо решили дать отпор «деклассированным элементам», которые угрожали жизни их родных и близких, благосостоянию, самим основам привычного образа жизни. И правительство по достоинству оценило настроение низов. Когда осенью 1606 года войско Болотникова подошло к Москве, Шуйский приказал вооружить все столичное население — ни до, ни после этого события власть не оказывала такого доверия своему народу.

Дворянам же нечего было терять кроме плохоньких сабель и истрепанной конской сбруи. Царь давал поместья и денежное жалованье. Пусть так. А что, если царей и правительств несколько, если появилась возможность выбора: кто пощедрее; если появилась заманчивая перспектива хватать куски из нескольких кормушек? Помещик, который обзавелся более или менее значимым хозяйством, наверняка держался бы за него, дорожил статусом государева слуги, если бы оно обеспечивало его достаток. Но даже в лучшие времена за счет поместья большинство служилых людей лишь сводило концы с концами. Условный характер землевладения, широкомасштабная ротация наделов в опричнину, хозяйственный кризис, бегство крестьян не приучили дворян ценить свою собственность, держаться за свое положение.

В условиях политической нестабильности, разрухи и запустения земель получить доход с поместья кому-то оказалось проще не правильным ведением хозяйства, а путем прямого грабежа живущих на этой земле крестьян, после чего возникала необходимость искать новый объект грабежа или новых хозяев, способных на достойное вознаграждение. Многие дворяне, озаботившиеся поисками более щедрого заработка, сравнялись с гулящими казаками, авантюристами без роду и племени, охотниками за чужим добром. Экономическая неустойчивость делала их зависимыми от покровительства сильного.

Кроме того, дворянство не выработало никаких форм самоорганизации. У крестьян была община, освященный традицией уклад жизни, но огромная масса землепашцев, рассеянная по сотням и тысячам деревень в один-три двора, оказалась не способна предстать единой общественной силой. Иное дело посадское сообщество в крупных городах. В Нижнем Новгороде, где сформировалось ополчение Минина и Пожарского, появился особый орган самоуправления — городской совет из представителей всех слоев населения; сюда вошли князь Василий Андреевич Звенигородский, московский дворянин Андрей Семенович Алябьев — еще один талантливый воевода, который, несмотря на увещания Тушинского вора, крепко держался царя Василия Шуйского.

После того как Алябьев разбил воровской отряд Вяземского в январе 1609 года, нижегородцы стали совершать более далекие походы. С их помощью были очищены от приспешников Самозванца Арзамас, Муром, Владимир, Шуя, Кострома, Кашин и другие города. Когда войско Скопина-Шуйского перешло Волгу и двинулось к Москве, командующий стал координировать действия своей армии с выступлениями повстанческих отрядов.

Еще до организации ляпуновского ополчения из Нижнего Новгорода рассылались грамоты в другие поволжские рода и раздавались призывы «стати за веру и за Московское государство заодин». После того как войско Трубецкого-Заруцкого окончательно стало для земцев чужим, возникла настоятельная необходимость сбора ополчения, опирающегося исключительно на здоровые народные силы. Нашелся и лидер такого ополчения. В сентябре 1611 года в нижнепосадской общине Нижнего Новгорода состоялись выборы старосты. Избрали Козьму Минина, с тем чтобы «во всех мирских делах радеть ему». Тех же, кто не послушает, получил он право и «неволею к мирскому делу принуждать».