В поисках христиан и пряностей - Найджел Клифф

Португальский лазутчик покинул Ормуз на корабле, направляющемся в Африку, и сошел на берег в Зейле, оживленном мусульманском порту в Аденском заливе, через который шел экспорт золота, слоновой кости и рабов из Эфиопии. Великий путешественник, мусульманин ибн-Баттута назвал Зейлу «самым грязным, самым непривлекательным и самым вонючим городом в мире» [246] и считал, что море тут бурное, а вонь рыбы и забиваемых на улицах верблюдов показалась ему столь отвратительной, что ночь он провел на своем корабле. Да Ковильян тоже долго тут не задержался. Он взялся выяснить, как далеко на юг сможет забраться, и вскоре получил ответ. Арабы поселились на берегах Восточной Африки столетия назад, но их дхоу не могли преодолеть бурные воды на юге. Кроме того, даже обладай они нужной технологией, они не видели необходимости в подобном плавании и, вероятно, никогда не пытались его совершить. Их караваны издавна перевозили товары из недр Африки на север и восток в Средиземноморье и Индийский океан, и не было смысла переносить торговлю на запад – в явно пустынную Атлантику. Они определенно не пытались обплыть Африку, чтобы достичь Западной Европы: какой смысл, если они и так контролируют половину Средиземноморья, включая многие его главные порты, а все товары Европы наряду с большей частью ее золота сами идут им в руки?

Но на решение загадки, которую представляла собой Африка, потребуется немного больше времени. Да Ковильян вернулся на север и к началу 1491 года достиг Каира. Путешествие было утомительным, хотя и возбуждающим, но он почти четыре года не видел родины. Наверное, он заранее предвкушал, как встретит товарища и вернется к жене, к семье и к сполна заслуженной награде.

Товарища он так и не нашел. Ожидая его в Каире, де Пайва заболел и умер.

Неустрашимый Перу да Ковильян приготовился совершить путешествие один, и как раз когда он собирался выезжать, на пороге у него объявились два португальских еврея, которые объяснили, что их послал король Жуан и они не без трудов разыскали его в космополитичном хаосе Каира.

Один из них был сапожником с севера Португалии по имени Жозе, другой – раввином Авраамом с юга. Несколькими годами ранее Жозе совершил по суше путешествие в Багдад, возможно, чтобы самому посмотреть, каков местный рынок для сбыта обуви, и там услышал рассказы о чудесах Ормуза. По возвращении он добился аудиенции у короля, который всегда принимал путешественников из дальних стран. Раввин также побывал на Востоке, вероятно, в Каире. Когда два его лазутчика не объявились, Жуан решил отправить на их поиски двух евреев.

Новоприбывшие привезли с собой письмо от короля, и да Ковильян без промедления его прочел.

Содержание скорее всего не вызвало у него большой радости. Если их миссия выполнена, писал Жуан, им следует вернуться в Португалию, где они получат высочайшие почести. Если нет, то пусть передадут весточку о своих успехах через сапожника Жозе и не знают отдыха, пока не выполнят все задания. В особенности они не должны возвращаться домой, пока лично не установят местопребывание пресвитера Иоанна. Но прежде чем приступить к другим делам, им следует отвезти раввина в Ормуз. Без сомнения, король считал раввина лицом более надежным, чем сапожник, и Авраам поклялся не возвращаться, не увидев Ормуз собственными глазами.

Король Жуан не мог знать, что его агент уже побывал в Ормузе и готов представить полный отчет о тамошней торговле. Перу получил королевское распоряжение и, как всегда, твердо решил выполнить его до конца. Составив длинную депешу королю [247], да Ковильян передал ее Жозе и выехал с новым спутником. Сапожник же отправился домой – с известиями, которые будут иметь первостепенное значение для готовящейся экспедиции Васко да Гамы.

И снова да Ковильян пересек пустыню Тор, снова совершил долгое и опасное путешествие к Красному морю. К тому времени лазутчик стал своим человеком в арабских портах, и в Адене пара без труда нашла два места на корабле, идущем в Ормуз. Когда Авраам объявил, что удовлетворен и увидел все, что хотел, португальцы расстались: раввин отправился в Португалию, вероятно, с караваном, державшим путь в Сирию, а Перу – назад к Красному морю.

Оттуда да Ковильян добрался в Джидду, где собирался совершенно отойти от полученных инструкций. К тому времени он вошел во вкус тяжких радостей приключений и обзавелся привычкой первооткрывателей приправлять жизнь изрядной дозой опасности.

Джидда была богатой, кипучей и решительно запретной для христиан и евреев. Но Перу сильно загорел после долгих плаваний на открытых кораблях и отрастил бороду – от обычного отвращения матросов к бритве. Кроме того, последние четыре года он провел бок о бок с мусульманами, с которыми жил и путешествовал. Он перенял их манеру одеваться. Он бегло говорил на их языке и был прекрасно знаком с их обычаями. В Джидде его не разоблачили, и он решил проникнуть дальше – в саму Мекку. Едва заподозрив в нем христианина, его казнили бы на месте.

Возможно, выбрив и обнажив голову и завернувшись в два отреза белой ткани, как положено паломнику, португальский лазутчик приблизился к священной Каабе и семь раз обошел каменный куб по тропе, выбитой в гранитных плитах ногами миллионов верующих. Возможно, если он очутился там во время хаджа, он проследовал за толпами паломников к горе Арафат, где Мухаммед произнес свою «Прощальную проповедь», потом да Ковильян бросал камушки в дьявола в Мине и присутствовал при массовом забое скота в память о том, как Авраам принес в жертву барашка вместо сына. Насмотревшись вдоволь, он проследовал дальше в Медину, где посетил Зеленую мечеть, восстанавливаемую после того, как попадание молнии практически разрушило предыдущее здание над местом захоронения Мухаммеда [248].

Завершив инициацию, да Ковильян выехал из Медины в Синайскую пустыню и заглянул в древний монастырь Святой Екатерины. Иссохшие греческие монахи отправили его – как поступали со всеми паломниками – отстоять службу и дивиться на Неопалимую купину, которая явилась самому Моисею, или по меньшей мере ту, которую чудесным образом раскопала мать императора Константина Елена во время своей экспедиции за реликвиями в Святую Землю. Отдав дань обеим религиям, да Ковильян направился в Тор и в пятый раз пересек Красное море. Теперь уже шел 1493 год. Больше года прошло с тех пор, как он выехал с раввином из Каира, а пресвитер Иоанн все еще оставался неуловим.

Лазутчик высадился в Восточной Африке неподалеку от Эфиопского нагорья, внушительного оплота, столетиями защищавшего страну от нападений извне. После опасного путешествия через пустыни, плато и равнины он прибыл ко двору императора Александра [249], носившего титулы Льва от колена Иуды, царя царей и потомка (так, во всяком случае, утверждали он и его династия) царя Соломона и царицы Савской. Некогда Эфиопия была великой державой, а ее отдаленность позволила ей сохранить древние традиции. Негус, правитель Эфиопии, стоявший на самой вершине огромной и сложной иерархии знати, имел многочисленных жен и десятки дочерей, кое-кто из них практически управляли страной. Однако он исповедовал христианство и его народ тоже [250].

Александр принял гостя тепло, и да Ковильян преподнес ему приветственную речь, составленную на арабском, и медную медаль с гравировкой на нескольких языках, которую хранил при себе как раз для такого случая с тех пор, как выехал из Португалии. Обе были обращены к пресвитеру Иоанну, но к тому времени эфиопы привыкли к сбивающей с толку, но безвредной привычке европейцев называть всех их царей Иоаннами.

Как сообщал позднее да Ковильян, монарх принял речь и медаль «с большими удовольствием и радостью и пообещал отослать его домой с немалыми почестями» [251]. Этому не суждено было случиться. Несколько месяцев спустя Александр отправился подавлять восстание и – неузнанный в ночи – пал под градом стрел. Наследовал ему сын-младенец, который стал жертвой детской болезни, и после большого хаоса место Александра на троне занял его брат Наод. Да Ковильян тут же обратился к новому царю с прошением исполнить клятву брата, но получил вежливый отказ. Да Ковильян пережил и Наода тоже, но сын и наследник Наода Давид, как и отец, не склонен был отпускать путешественника. Поскольку предшественники не дали европейцу соизволения уехать, объяснил он, «он не в том положении, чтобы исполнить его просьбу, и так оно и останется» [252].

Пробыв годы вдали от Португалии, без сомнения, оплакиваемый семьей как погибший, да Ковильян превратился в закоренелого экспатрианта. Обладая обширными знаниями об Аравийском полуострове и Африке и беглым знанием нескольких языков, он стал ценимым советником при дворе. Ему пожаловали титулы и поместья и со временем произвели в губернаторы области. Отказываясь, сколько мог, он подчинился желаниям короля и взял себе жену. По всей очевидности, он сумел выбрать верно, потому что когда тридцать три года спустя сюда, в сердце Эфиопии, прибыло португальское посольство, то застало его толстым, богатым, счастливым и окруженным детьми [253].