Кесарево свечение - Василий Аксенов

ОЛАДА. Если от двух утра до семи утра проходит вечность…

ВОРОНЦОФФ. Иногда проходит несколько вечностей, мэн.

ОЛАДА. Я бы на твоем месте не курил эту местную дрянь. Трава должна расти там, где ей предписано матушкой-природой, то есть на юге. Мужики приносят ворохи этого добра со своих секретных делянок в горах, однако неизвестно ведь, чем они ее удобряют. Сэкономишь ерунду, а потерять можешь свой главный ассет.

ВОРОНЦОФФ. Мне это не грозит. Мой главный ассет за себя постоит, это известно всем кадрам в долине!

ОЛАДА. У тебя только одно на уме, факинграф.

ВОРОНЦОФФ. А у тебя что на уме, ваше сиятельство?

ОЛАДА. Общая природа, общая наша семья, здоровье наше с тобой, ее здоровье, здравый смысл — вот что у меня на уме, вот почему я курю только натуральную марихуану. Еще со времен Вудстока я дал себе зарок курить только натуральную марихуану.

ОБА. Вудсток! (Оба на мгновение благоговейно затуманиваются, потом возвращаются к реальности).

ВОРОНЦОФФ. Ну ладно, Олада! Ты как упрешься рогом в одну тему, не слезешь до скончания дней. Почему ты не спросишь, где я путешествовал этой ночью? Через какие фантазмы я проходил вместе с нею, с Какашкой! Нет, поистине, секс — это окно в метафизику!

ОЛАДА (помрачнев). Нечего трепаться, граф, и нечего вместе с нею проходить через фантазмы. Нас все-таки трое, и все мы русские люди. Конечно, она была секс-рабыней, но сейчас она все-таки супруга двух, подчеркиваю, двух порядочных людей, из которых один никогда не слезет с натуральной марихуаны.

ВОРОНЦОФФ. Все тот же спор славян. Ладно, давай-ка, князь, головки поправим. Тащи «Джека Дэниэла»!

ОЛАДА. Эх ты, Вронцофф-Уорренти-Офф, пиво по утрам тебя уже не устраивает, катишься вниз по наклонной плоскости. (Вытаскивает из кармана бутылку виски). Пора тебе записываться к «Анонимным алкоголикам».

ВОРОНЦОФФ (хитровато улыбается). Пожалуй, ты прав, Олада, — прячь бутылку до ланча, начнем с пива. Как в Питере-то наши друзья говорили: «Пивка для рывка».

ОЛАДА (злится, но бутылку не прячет). Ты думаешь, Джин, что ты больше русский, чем я? Олады, между прочим, от Рюриков гребут, а Воронцовы малость портяночкой попахивают, особенно с этим говенным двойным «ф». Чем ваша семья прославилась, тьфу тебя и изыди? Травили наше национальное солнце поэзии?

ВОРОНЦОФФ. Того арапа? А не травил ли он сам нашу Елизавету Ксаверьевну? Сколько раз мне тебе говорить, что он был вне контекста. Полностью вне контекста.

ОЛАДА. Джин, я когда-нибудь бутыль обломаю о твою башку за эти «контексты», тьфу тебя и изыди. Учись все-таки по-русски думать и изъясняться. Божий электрик. (Вынимает из другого кармана бутылку водки «Жириновский»). Вот она, родная, и с портретом аристократа на этикетке. Вот с чего нам надо начинать по традиции!

ВОРОНЦОФФ. А вот теперь ты дело говоришь. Ник, Божий водопроводчик! Сдирай пробку!

ОЛАДА. Вот и опять ты сел в лужу, граф. Да какой же русский утром распивает «Жириновского» на двоих? Русский человек, простой, искренний, незлой, всегда ищет компанию на троих! Об этом еще Джон Стейнбек писал!

ВОРОНЦОФФ. На этот раз ты прав, друг. Вон там наш третий загорает возле «Дяди Саши». По всем приметам, не откажется.

ОЛАДА. Давай из-за уголка его позовем по традиции.

Между тем Славка Горелик, разомлев на двадцатиградусном морозе, что-то пишет на меню, иногда впадая в задумчивость сродни той, что появляется у хорошего финансиста при подсчете «ассетов» и «лайебилитис». Он не замечает, что два косолапых парня направляются к нему.

ГОРЕЛИК. Ну вот, готово, стих с синкопой! На этот раз всего лишь двенадцать с половиной минут. Главное — набор рифм. Смысл придет сам по себе. Всем путешественникам советую: бросьте кроссворды, сочиняйте стишки. (Читает из меню).

С набережной КрузенштернаТрясется в трамвае на остров Елагин.Ёжится, будто бы в узах тёрна.После бредет, словно узник ГУЛАГа.Марш-барабан и рядами стальные каски.Сколько столетий на них взирали!Дни распродажи богатств Аляски,Годы отъезда в родной Израиль.Склоны, поросшие можжевельником.Связки колбас с холестерином.Ваше величество, можно вольно?Мнится Улиссу голос сирены.Гордые линии: Темза, Рига.Стены из кладки энциклопедий.Щурится знаний хват-мастерюга,А сам косолапит с ленцой медведя.Фалды подбросив, он сел к пианино.Вот вам аккорды, толпа, нахалы!Где ты, красотушка бабка Арина?Дай я прочту тебе стих сначала!

ОЛАДА (Горелику, по-русски). Эй, хлопская дубрава, гордая пролетария, джентльмешонок полей (хихикает) для гольфа! Будем выпивальство а труа?

ГОРЕЛИК. За эту «гордую пролетарию», Ерема, ты ведь можешь и в лоб получить. Вы кто такие?

ВОРОНЦОФФ. Мы, видите ли, потомки русской аристократии, восемьдесят лет назад поселившейся в Бёрчтри-Вэлли. Я граф Евгинарий Воронцофф, ну, в общем, Жека, по-английски Джин Уорр, удачливый торговец.

ГОРЕЛИК. «Уорр» всегда удачливый торговец.

ОЛАДА. А я князь Олада, честный торговец. По-здешнему, Ник Ола, а по обычаю старорусскому и по новому, петербургскому, зови меня Колян. Я также помогает коллективку по части трубок.

ГОРЕЛИК (в сторону). Кажется, сразу на нужный народ вышел. (Жеке и Коляну). А я спец из Санкта по части геральдики и семейных хроник. Меня зовут (замялся, пытливо вглядывается в черты собутыльников) Бенни Менделл, к вашим услугам.

ВОРОНЦОФФ (в сторону). Бенни Менделл, а так ведь сразу и не скажешь!

ОЛАДА (вынимает «Жириновского» и три пластмассовых стаканчика). Ну чаво, мужичье, «он сказал: йбехали», что ли?

ГОРЕЛИК. Дай-ка я сам разолью. У меня глаз — ватерпас!

Все трое употребляют свои дозы. Джин Уорр, изящно отставив в сторону мизинец. Ник Олада крякает и трясет башкой в национальном стиле. Горелик-Менделл — по-богемному, как бы между прочим.

ГОРЕЛИК. Закуска есть?

ОЛАДА. Закуска сей ранний час не имеет себя, тьфу тебя и изыди, эвейлабл.[60]

ГОРЕЛИК. Ну, тогда придется мануфактуркой. (Вытирает губы рукавом, нюхает ткань).

ОЛАДА И ВОРОНЦОФФ (изумленно и радостно). Да неужто ты… вы… прям оттеда?

ГОРЕЛИК. Я же сказал, что я из Санкта, специалист по вашим блядским родословным. У меня командировка в эту местность.

ВОРОНЦОФФ. Где это — Санкта, позвольте вас спросить?

ГОРЕЛИК. Это там, где ваши предки понастроили дворцов и навербовали жандармов; там, где они в детских штанишках с оборками совершали променады под надзором мадам Клико и месье Татинже; там, где ветер, летя по главному проспекту, приносит с собой всю Северную Европу и кусок Италии… Ну, понятно?

ВОРОНЦОФФ И ОЛАДА. Неужели из Ленинграда, приезжий, coy джентл, coy мэн?!

ГОРЕЛИК. Из Его Величества Рабочего Класса Колыбели Революции Имени Кирова Города-героя, Святого По-голландски Города Петра (взгляд его на мгновение благоговейно затуманивается). Честь имею, ваши сиятельства, перед вами — представитель третьего поколения советской аристократии-бюрократии.

Воронцов стоит неподвижно, стараясь не уронить достоинства перед таким знатным приезжим. Между тем князь Олада в восторге совершает довольно медвежий танец, выдергивая из сугробов то сучок «Зюганов», то коньяк «Шохин», то вермут «Явлинский».

ОЛАДА. Ну, прохоженствующий, не знаю, как тебя всам-деле-звать, давай разливай! У тебя глаз-то действительно ватерпас!

ГОРЕЛИК (завершив молодецкую выпивку). Ну, братва, я захорошел!

ВОРОНЦОФФ И ОЛАДА (восторженно). И вы захорошел, и мы захорошел! Какая вокабулярная экспрессиона, как бы сказала прабабушка Мими!

ГОРЕЛИК. Скажи, братва, тут в ваших краях такая девушка-блондинка не появлялась?

ВОРОНЦОФФ И ОЛАДА (хохочут). Много их тут появлялось. Основательно! Вот именно так, как вы описали, блондинки, блондинки, но есть и брюнетки. Блондинки, паря, слегка приелись, в горах в снегу грезишь о кастаньетах, о фламенке… Точнее нельзя? Шо за блонда тебя интересует, Бенни-бой?

ГОРЕЛИК. Неотразимая такая. Сумасшедшая. Звезда станции метро «Нарвские ворота». Наташка Светлякова такая по прозвищу Какаша. Ее кто-то в Америку увез… (Застывает со стаканом очередного напитка в руке, на лице его отражается неподдельное страдание).

ВОРОНЦОФФ (отводит в сторону Оладу, шепотом). Ну, князь, вот так попали! Этот Бенни Менделл нашу мечту, нашу супругу хочет поймать, надергать из нее перьев.

ОЛАДА. То-то она прошлый раз кричала: он придет, придет, он освободит меня из рабства! Как напьется или нажрется, так обязательно Славку Горелика какого-то зовет. Слушай, граф, она ни разу никакого Бенни Менделла не называла.