Пройти лабиринт - Александр Меньшов

— Ну, теперь уж точно одевайся, — глухо проговорила она, и, возвращая назад блокнот, добавила: — Только одевайся по погоде.

Когда они вышли к парку, и тут Лорхен дала знак остановиться.

— Послушай, Игорь, — мягко проговорила она. — Это всегда неприятно. Но потом…

В следующую секунду Игорь увидел черную точку дула. Глаза ослепила огненная вспышка, и через мгновение он провалился в какой-то колодец…

— Трудности — это испытания, которые даются нам, чтобы «очистить» нашу душу, — говорил батюшка. Говорил и, наверное, сам уже не верил. К нему, пожалуй, со своей непереносимой болью этих самых испытаний, стекаются тысячи прихожан. И, главное, с одним вопросом: «Почему? За что Бог их карает?»

— Страдания — это колебания веры. Как говорил апостол Павел, что «многими скорбями надлежит нам войти в Царствие Божие»… Стой в соблюдении всех заповедей.

— К чему же такие «жертвы», ради моего спасения? — зло проговорил Игорь. — Зачем губить одних, чтобы потом спасать других? Разве жизнь любого человека для Бога не свята?

— Ничего не делается просто так, — вздохнул батюшка. — Я бы мог привести тебе десятки примеров, но не буду. Просто верь.

— Просто верь? То есть вы оправдываете убийство? Для вас оно «богоугодное дело», так что ли? Совершив его — тем самым укрепят мою веру, и я, значит, спасусь?

Батюшка тяжело вздохнул.

— Не думай, что я ничего не понимаю. Терять близких — это очень тяжелое испытание. Нам, порой, кажутся нелепыми и противоречивыми действия Бога. Неисповедимы Его пути и наша логика здесь становится бессильной. И от того сердце наше тяготится болью маловерия… «Почему?» — спрашиваем мы у Него. И что в ответ?

— В ответ — тишина! — ответил Игорь. — Разве Бог снизойдет до того, чтобы ответить?.. Боги устали от моего счастья.

И тут же вдруг, отчего-то вспомнились чеховские «Три сестры» и фраза про сытость жизни.

47.

— Вы сами не знаете, с кем играете? — профессор Гримссон наклонился вперед.

Английский Игорь знал не очень хорошо, но Лорхен помогала переводить.

— Может, просветите нас? — насмешливо спросила она.

Профессор пристально смотрел ей в глаза. Игорю даже показалось, что между ними происходит какая-то невидимая беседа: слишком яркий ряд эмоций забегал по лицу Гримссона.

Наконец он посмотрел на Игоря и встал, долго-долго что-то обдумывая…

«Переходы», или как их назвала Лорхен — совмещения пространств, ему давались очень болезненно. Лорхен говорила, что если бы не стоило так спешить, то все произошло бы почти нормально для организма. Кстати, Игорь никак не мог вспомнить, что произошло после того, как они с Лорхен вышли из его дома. И эта амнезия его начинала пугать.

За день, если судить по часам, они «дошли» до Рекъявика. Еще несколько суток понадобилось, чтобы связаться с тур-агентствами. Только в четвертом или пятом опознали Михаила. И даже посоветовали обратиться в университет Акурейри.

— Почему туда? — спросил Игорь со страшным акцентом.

— По всей видимости, он был вулканологом. И, насколько мне припоминается, там у него был кто-то из знакомых коллег.

Решив проверить эту версию, они с Лорхен побывали в университете и познакомились с Йоуне Кристьянссоном. А уж тот посоветовал связаться с профессором Гримссоном.

— По-моему, они в последнее время сильно сдружились с Михаэлем.

Эйдура Гримссона они нашли в Рекъявике в его квартире, но разговор не клеился. В воздухе висело какое-то напряжение. Скорее всего, Гримссон косвенно был знаком с Лорхен, потому, наверное, и не шел на контакт.

— Так что? — спросила Лорхен у профессора.

За эти дни Игорь немного изучил эту девушку. И чем больше чего за ней замечал, тем больше вопросов у него возникало.

— И что вы конкретно хотите от меня услышать? — устало спросил Эйдур.

— Мы всего лишь хотели узнать, когда и где вы видели в последний раз Михаэля? — включился в разговор Игорь. Он хотел немного смягчить ощущения от неприятной для профессора беседы.

— Здесь, в Рекъявике, — улыбнулся Гримссон. — Это было… было, кажется… Точно все-таки не скажу. А что?

Его лицо вытянулось в удивленном непонимании ситуации, хотя это было так наигранно, что видно не вооруженным глазом.

— А мне хотелось бы узнать, — снова начала Лорхен, — что имелось в виду под фразой: «Вы не знаете, с кем играете»?

— Госпожа Лорхен, — начал профессор, присаживаясь в кресло, — не надо на меня давить. Мы ведь можем поговорить, как нормальные цивилизованные люди.

Лорхен нахмурилась, долго-долго вглядываясь в профессора. Затем она присела напротив на старенький диванчик.

— Хорошо, Эйдур. Давайте поговорим.

Она явно ждала «душеизлияний» от Гримссона, но тот не торопился. По поведению было видно, что он овладел собой, и уже спокойно о чем-то размышлял.

— Я много лет посвятил себя изучению первой и второй еретических войн. Понимаете о чем говорю? — Эйдур прищурился.

— Да. И что?

— О своих результатах я докладывал своим кураторам…

— Эйдур? Это ваше настоящее имя?

— Не совсем, — улыбнулся профессор.

— Стойте, стойте! — Лорхен задумалась. — Вы… Юрген? Так?

— В некотором роде.

По выражению лица, Игорь понял, что Лорхен знала этого человека.

— Мне говорили, что из четвертой экспедиции кто-то остался… Да, говорили, что остался Юрген и…

— И всё, — усмехнулся Гримссон. — Нас полностью уничтожили «автоматы». За тридцать секунд.

— Вы говорите о ётунах? Разве вам не выдали оружие?

Тут профессор перешел на немецкий. И хоть Игорь его не знал вообще, но точно понял, что это немецкий.

Лорхен переглянулась с Игорем, и, прочитав в его глазах полное непонимание, что-то быстро сказала профессору. Тот вздохнул и снова перешел на английский.

— После экспедиции, меня переправили в Ан (Лорхен, снова повернувшись к Игорю, добавила, что это огромный город в Луче Эллу), где я участвовал в изучении образцов, добытых в Доме Мрака. Потом я сам вернулся сюда, где сначала преподавал в Берлине, а потом уж «переместился» сюда.

Эйдур прищурился и с легкой ухмылкой стал смотреть на Лорхен. Та с легкой сталью в голосе ответила:

— Думаю, что вы понимаете, что моя роль во всех этих… ну в общем во всем том, что тогда делалось, была лишь ролью куратора.

— Понимаю. Но…

Он не закончил.

— Так что с еретическими войнами, и как связан с ними Михаил?

— Я много общался с Михаилом — это было одно из моих, так сказать, негласных заданий.

— Вы «проводник»? — не поняла Лорхен. — Чей?

— Инпу. Дом Живых Мертвых.

— Вот же… Не знала. Вы вели надзор за Михаэлем?

— В отличие от вашего Дома, мы всегда ведем надзор над потенциальными «личинками», тем более, если те выходят из под вашего наблюдения. Не думаю, что вы знали о том, чем именно занимается Михаэль. И не думаю, что вы знаете, к чему это могло привести.

Лорхен пропустила эту колкость мимо ушей, или сделал вид, что ее не заметила.

— Интересно, интересно. И давно вы его ведете?

— Давно… Между прочим, госпожа Лорхен, вы должны помнить, что еретики по-прежнему в Игре. Наш Дом уже не первый раз указывает на это правящему Дому, но все впустую.

— Причем тут еретики?

— При том, что механизм выхода из-под вашего надзора именно для Михаила запустили они. Ваши превентивные меры в виде науськивания спецслужб, мол пусть они этим занимаются, привело к тому, что одна из потенциальных «личинок» Архистратига подхватила «вирус» Ереси.

— Что?

— Да, той самой Ереси, о которой не любят вспоминать в вашем Доме… А знаете, что нашла именно наша экспедиция?

— И что? — Лорхен была похожа на рассерженную кошку. Игорь даже подумал, что она вот-вот бросится на профессора.

— Мы нашли следы, так званного, Фенрира. Его «скорлупу»… И знаете, кто первый ее обнаружил до нас?

— Кто?

— Херон.

— Кто? — Лорхен аж поднялась. — Вы нашли Херона?

— Мы нашли лишь его косвенные следы. Да и то, что это был он, мне рассказали уже в Ане, когда рассматривали добытые материалы.

— И где же этот «Фенрир»?

— Мы полагаем, что он уже много сотен лет, как на свободе.

— Вы хотите сказать, что он…

— Мы думаем, что «заражение» Михаила, возможно, его рук дело.

— Зачем это ему?

Эйдур не ответил. Он вдруг встал и подошел к видавшему виду бару. Открыв дверцу, он достал бренди и три бокала. Уже разливая спиртное, Гримссон спросил:

— Скажите, госпожа Лорхен, это правда, что это с вашего приказа «сдали» Отто Олендорфа?

— А вы его жалеете? Для всех он военный преступник, погубивший почти миллион…