Hermanas - Тургрим Эгген

Дорис поцеловала нас обоих на прощанье. Я пообещал вспомнить о ней в день рождения Хосе Марти.

Дом Лары был голубого цвета и некогда блистал великолепием. Облупившиеся ионические колонны у входа подтверждали это. Лара, дочь умершего старшего брата доктора Эрреры, оказалась пухленькой и очень разговорчивой женщиной около сорока пяти лет. Она была замужем за директором средней школы и работала в городской администрации. Когда мы пришли, она как раз запирала дом, собираясь идти на работу.

— Миранда! — закричала она, увидев, как мы приближаемся, и заметив наш вещевой мешок, выдававший в нас путешественников. — Да это ведь Миранда! Я тебя видела в последний раз лет пять назад. А я уж начала бояться, что вы не приедете.

Они обнялись. Миранда представила меня.

— Добро пожаловать к нам, Рауль. Слушай, а не было ли у Хуаны парня по имени Рауль? Или я что-то путаю? Нелегко все упомнить, когда я вижу вас так редко. Как хорошо, что вы смогли приехать! Как жизнь в Гаване? Как всегда, сплошной стресс? Как дела у дяди Висенте? Ну надо же, как опоздал ваш автобус, а? У меня мало времени. Но я быстренько приготовлю вам завтрак, а потом дом будет в вашем полном распоряжении. Думаю, в автобусе вам не удалось поспать. Ну ладно, а чем ты занимаешься, Рауль?

Я не успел ответить, потому что она уже приступила к расспросам об учебе Миранды. Лара провела нас в дом и показала нашу комнату. Она располагалась вдали от других и принадлежала ее сыновьям, но один из них проходил военную службу в Гуантанамо, а другой уехал на несколько недель с рабочей бригадой. Внутри дом казался более простым и бедным, чем снаружи. Комнаты были маленькими и узкими, но имелись телевизор, холодильник и стиральная машина. Огромный портрет Фиделя на почетном месте в гостиной говорил о том, что отношения у семьи Лары с отцом Миранды не были слишком теплыми.

Солнце уже поднялось высоко, когда мы уселись под апельсиновым деревом в саду и нам подали завтрак — кофе с молоком, поджаренный хлеб с домашним вареньем и свежие фрукты, ананас и папайю. Потом Лара исчезла, тысячу раз повторив просьбу, чтобы мы чувствовали себя как дома. Мгновенно стало необычайно тихо. Такой тишины в Гаване никогда не бывало. Сад был окружен стенами высотой с человеческий рост и весь беспорядочно зарос; казалось, со времени постройки дома сто пятьдесят лет назад за садом никто никогда не ухаживал. В нем появились некоторые признаки современности, новый культурный слой, состоявший из деталей двигателя, стройматериалов и маленькой бетономешалки.

— Ну, что ты думаешь? — спросила Миранда.

— О Ларе? Она ничего. Кажется приятной.

— Лара из тех, кто всегда беспокоится. А как тебе Тринидад?

— Тринидад похож на леденец.

— Я устала, Рауль. Ты не против, если мы ляжем спать прямо сейчас? Сразу после завтрака?

— Нет, конечно нет.

Как только я это сказал, я смутился и заскромничал и даже не осмеливался посмотреть на нее. Естественно, я ничего не имел против… чего? Мы до сих пор были чужими друг другу. И если Миранда настаивала на том, чтобы только поспать, — я скоро увижу ее тело, обниму ее, зароюсь лицом в волосы…

Постельное белье в нашей комнате было не в меру цветастым, на окнах висели древние жалюзи, а под потолком — старенький вентилятор со стальными лопастями, выкрашенными в зеленый цвет, который мы так и не осмелились включить, потому что казалось, что он в любой момент может рухнуть вниз. В комнате было две узких односпальных кровати.

— Выбирай себе кровать, — предложил я.

Миранда уже начала раздеваться.

— Мне вот эту, — сказала она, стягивая с себя шорты. Под ними были белые трусики с кружевами. — Но думаю, что ты сможешь приходить ко мне в гости, если хорошенько попросишь… Господи, а это что такое?

Где-то поблизости раздавались непонятные звуки, словно ревел монстр из ада или некто собирающийся испустить дух.

— Боже мой, как я испугалась. Слушай, посмотри, что это. Вот чего я не люблю в деревне — странных звуков.

Однако, то, что она именовала деревней, было городом, основанным до кругосветного путешествия Магеллана. Я снова вышел в сад и огляделся. За углом, всего в нескольких шагах от нашей комнаты, я обнаружил маленький бетонный заборчик. Вот для чего здесь стояла бетономешалка. Обитатель загона был дома, — органический четырехногий перемалыватель мусора с короткой жесткой щетиной и коричневыми пятнами на спине. Он, в свою очередь, посмотрел на меня красными свирепыми глазками: А ты кто такой?

— Это хряк, — сказал я Миранде, вернувшись в комнату.

— У них есть свинья? Чокнутые крестьяне. Знаешь, мне кажется, я чувствую запах свиного дерьма. А ты нет? Ужасно стильно — мы будем жить вместе со свиньей.

— Думаю, это незаконно, — произнес я.

Миранда сидела на краешке кровати в одних трусиках. Честно говоря, это меня интересовало гораздо больше, чем свинья. Заметив мой изучающий взгляд, она дернула одеяло и прикрылась им выше пояса.

— Твоя очередь, — сказала она.

И я разделся. Я бы с удовольствием остался в трусах, как она, но у меня их не было.

— Ты красивый, Рауль, — промолвила она.

— А ты выглядишь просто божественно.

— О чем ты? Ты ничего не видел.

Свинья снова заверещала. Я рассмеялся:

— Тебе это не кажется романтичным?

Миранда поднялась, бросила одеяло на пол и крепко прижалась ко мне. Так крепко, как только было возможно. Я закрыл глаза и почувствовал ее груди, чуть меньшего размера, чем у Хуаны, прижавшиеся к моим ребрам. Миранда обняла меня руками за талию и вздохнула.

— Ты даже не догадываешься, как давно мне этого хотелось, — шептала она. — Ты даже не догадываешься.

Слов больше не было. Я зарылся лицом в ее волосы, о чем мечтал всю ночь и все утро, и вдохнул в себя их запах, полуцветочный-полуживотный.

— Знаешь что? — сказала Миранда. — Я не думаю, что мы будем заниматься любовью. Не сейчас, еще не сейчас. Но если хочешь, можешь целовать меня, пока я не лишусь сознания.

Так началась моя первая ночь с Мирандой, которая на самом деле была утром.

12

Бригада 2506

Рыбой и гостями пахнет три дня, говорит пословица. Невозможно сказать, что свинья, наша уважаемая соседка, думала о запахах из нашей спальни, но еще до истечения трех дней она должна была понять, что у нее появились конкуренты. В самой основе аромата наших тел тоже присутствует запах рыбы или, скорее, неопределенный запах первобытного моря, густого супа из минералов, протеинов и энзимов, источников всей жизни на планете. Я не был уверен, какой сейчас день, но, поцеловав Миранду в ухо, там, в самой его глубине, я почувствовал характерный тяжелый запах ее пола, даров моря, цитруса и шафрана. Как он там оказался? Чтобы ответить на этот вопрос, надо было вернуться на несколько шагов назад — где путешествовали пальцы, где были мои губы и мой подбородок, где находились ее пальцы и рот и где текли соки наших тел… Мы были словно путешественники на плоту, готовые отчалить от берега на узкой кровати и пуститься в далекие странствия. Становилось трудно определить, где кончалось одно тело и начиналось другое. Что было неудивительно, раз уж мы проводили каждый час как бодрствования, так и сна, тесно переплетясь или склеившись тем или иным образом — Миранде ужасно не нравилось, когда мы были «вдали друг от друга», как она это называла. В идеале она спала бы с моим пенисом в себе. А когда так не выходило, она хотела спать, как минимум зажав его в руке. Так что да, гостями пахло, и со временем этот запах стал таким очевидным, что мы держались на хорошо просчитанном расстоянии от наших хозяев.

Ситуация осложнялась тем, что душ не работал. Сколько бы я его ни теребил и ни дергал, мне так и не удавалось извлечь из него ничего, кроме жуткого утробного бульканья. Звуки, издаваемые душем, напоминали о свинье. Только один раз водопровод ответил на мои молитвы и усилия, выплюнув нечто дурно пахнущее, цветом и консистенцией напоминающее моторное масло, но мыть этим голову я не испытывал никакого желания. За ужином мы обсудили проблему с Ларой и ее мужем. Они объяснили, что надо сделать, чтобы душ заработал, но когда подошло время мыться, ни я, ни Миранда не смогли вспомнить, в чем была хитрость, а будить хозяев было уже поздно. Приходилось таскать из кухни ведра воды. Мы мылись при свете стеариновых свечей, установленных в блюдце. Это был сосредоточенный ритуал, напоминавший театр теней: игра света в каплях воды и мокрая кожа.

Мужа Лары звали Рикардо, он был настолько же молчалив, насколько она болтлива, и из-за этого казался мудрым человеком, хотя, вполне вероятно, и не был таким. Он не навязывал своего общества, хотя ему нравилось, что в доме находился мужчина, с которым можно вместе помолчать, желательно за бутылочкой холодного пивка. Их дочь школьного возраста, которую мы почти не видели, звали Луиса. У свиньи имени не было, возможно, потому, что семья не хотела привязываться к несчастной, которую в любом случае предстояло забить.