Отрочество - Сусанна Георгиевская

Третий этаж. Отдел археологии и антропологии. Дверь закрыта. Он осторожно толкнул ее. Зал пуст. В зале тихо. Сквозь высокие, закругленные сверху окна виднеются Нева и улица.

Прямо против Дани — статуя мальчика-неандертальца. Стоя на пьедестале, выставив вперед короткую шею, Данин дальний-дальний предок сжимает в широченном кулаке ручное рубило.

Даня не так давно читал книжку про доисторического мальчика — про мальчика, которому поручили беречь неугасимый огонь в пещере и который его не уберег. Огонь умер, а мальчик отправился на поиски нового живого огня. Там было еще много разных приключений, и все очень интересные. В общем, книга стоящая. Только не может быть, чтобы тот мальчик был похож на этого неандертальца.

Даня присаживается на бархатную скамейку и начинает пристально рассматривать согнутые в коленях короткие ноги, длинные, как у обезьяны, руки, низкий, убегающий назад лоб и могучие челюсти.

— Нет, не может быть! Тот был не такой… — бормочет он.

— Почему вы так думаете? — вдруг спрашивает кто-то за его спиной.

Даня вздрагивает и оборачивается. Перед ним стоит она — Елена Серафимовна. Стоит и, улыбаясь, смотрит на него, как будто они расстались только вчера.

У Елены Серафимовны было множество учеников — молодых и старых, растущих и выросших.

Не все они сделались археологами, но все-таки и они были когда-то учениками Елены Серафимовны. Она первая распахнула перед ними дверь, за которой открывалась новая страна, такая огромная, что даже в воображении нельзя было добраться до ее границ. Эта страна начиналась с того самого места, где стоит человек. За каждым деревом, в земле, в скале, в речке, в которой вы купались летом, в холодном Балтийском море, которое угадывается, когда вы стоите на стрелке Кировских островов, в Черном море, которое вы увидели впервые, когда были в Артеке, — всюду, всюду были признаки этой удивительной страны.

Она называлась Наука.

Если бы все ученики Елены Серафимовны, сговорившись, вышли в один прекрасный день одновременно на Университетскую набережную — старые, стареющие, зрелые, молодые и маленькие, — прекратилось бы, наверно, автобусное движение. Впереди шагали бы ветераны, седые, как и она сама, потом люди средних лет, потом молодежь, и шествие замыкалось бы школьниками.

Елена Серафимовна давно заметила, что Даня Яковлев начал бывать в музее. Однажды она стояла, разговаривая с кем-то на площадке лестницы, и вдруг внимание не привлекла группа мальчиков, толпившихся внизу, около двери реставрационной мастерской.

«Осторожно! — кричал баском лохматый смуглый мальчик и оборачивался в сторону школьниц, собравшихся в вестибюле. — Не надо! Я сам! — кричал он. — Саша, пусти!»

Елена Серафимовна перегнулась через перила и посмотрела вниз.

Двое ребят старательно помогали Ване Озеровскому вытаскивать из реставрационной мастерской манекены.

Один из них, красивый, довольно высокий мальчик, аккуратно и заботливо одет; другой, пониже, вихрастый и широкий в плечах, как будто щеголял тем, что рукав его куртки был разодран.

Вихрастый работал с каким-то неистовым жаром.

«Посторонись! — кричал он голосом кочегара. — Посторонись — задавим!»

И вдруг он остановился, чтобы обтереть тыльный стороной ладони пот со щеки. Остановился, по-птичьи приподнял голову, и глаза ее встретились с горящими, можно сказать — пламенными глазами.

Что-то знакомое было в лице мальчика… Ах да, тот самый мальчик… история с подсвечниками.

Еще с того первого раза ей запомнился смуглый цвет его кожи и пленительное жадное выражение детского растерянного лица. А теперь, когда она смотрела с площадки лестницы, даже рваный локоть почему-то умилил Елену Серафимовну.

Он не узнал ее, занятый манекеном и стоящими рядом девочками.

Ничего, узнает. Уж раз он пришел сюда, в музей, так не минует отдела археологии. Ни один пытливый мальчишка не минует этот отдел: как не увлечься историей нашей планеты, такой обжитой и так еще мало изученной!

Елена Серафимовна ждала — и дождалась.

Вот и он. Сидит в пустом зале на скамейке против скульптуры неандертальца и бормочет:

— Нет, не может этого быть!

— Почему вы так думаете? — спросила она и, повернув выключатель, зажгла в зале свет.

По сколько лампочек вспыхнуло, осветив зал желтым, холодноватым светом. Тьма за окном сразу сгустилась, поглотив все: улицу, Неву, последние проблески дня.

Он робко встал со скамейки:

— Здравствуйте, Елена Серафимовна!

— Что вы тут один делали в темноте? — сказала она. — Пойдемте-ка лучше к нам.

И, не то опираясь на плечо Дани, не то приручая его мягким прикосновением своей маленькой руки, уверенно повела через зал. Осторожно и даже как бы вежливо она толкнула какую-то дверь, завешенную тяжелой портьерой. Дверь распахнулась. Стало видно, что комната, куда они пришли, освещена деловым светом настольной лампы под зеленым абажуром (точно таким же, как дома у Елены Серафимовны). За столом работали две девочки и мальчик постарше Яковлева, так примерно возраста Кости Джигучева. Они собирали по частям и склеивали какой-то старый, негодный, совершенно развалившийся глиняный горшок.

«Надо мной смеялись, а сами, небось, возятся чорт знает с каким старьем!» — злорадно подумал Даня.

Горшок — вернее, глиняные черепки бывшего горшка лежали на листе чертежной синьки. Работа девочек и мальчика была похожа на игру в «керамику», которую Даня помнил с пятилетнего приблизительно возраста, со времени пребывания в детском саду: надо было тщательно подобрать цветные квадратики, треугольники и кружки, чтобы получилась лошадь, дом или кукла. Убей его, он бы теперь таким делом не занимался, это как дважды два — четыре.

Не говоря ни слова, Елена Серафимовна проследила за его взглядом, потом сказала как бы невзначай:

— Их собственная находка. Нынче летом эти товарищи принимали участие в археологической экспедиции. В качестве вспомогательного состава, конечно. Около деревни Черная была обнаружена стоянка доисторического человека…

Краешком глаза она следила за Даниным лицом. Да, конечно, он слушает ее с интересом, с полной готовностью удивиться, но это еще не то, чего бы она хотела.

— Место раскопок было заболочено, — спокойно продолжала Елена Серафимовна, — рядом лес, тайга. Экспедиции пришлось разместиться в палатках. Иногда выходил к ручью напиться лось. Он не боялся человека — это такие дальние, глухие места, что звери там еще непуганые. Ну конечно, поглядеть на непуганого лося интересно. А вот встретиться с непуганым волком — удовольствие не слишком большое. Я уж и не говорю про гадюк, а их там немало. Экспедиции удалось обнаружить множество разнообразных предметов: осколки утвари, наконечники стрел и даже отлично сохранившиеся кости животных и людей — следы первобытных захоронений. А этим товарищам, — и она уважительно кивнула в сторону девочек и мальчика, — мы решили поручить реставрацию их личных находок.

Путь был найден! В глазах у Дани мелькнула искорка, вспыхнувшая словно от удара огнива о кремень. Первая искра, предвестница будущего огня.

Ребята трудились молча. Они не смотрели в сторону Елены Серафимовны, как будто их не касалось то, что она рассказывала Дане.

Оставив ее на минуту, Даня двинулся осторожным шагом вперед. Его рука поднялась и опустилась. Наконец, решившись, он робко дотронулся пальцем до осколка глиняного горшка.

Ребята не сказали ни слова, только одна из девочек, с красными лентами в коротеньких косах, посмотрела на него вопросительно и жалобно, как кошка, когда трогают ее только что родившегося котенка. Рядом была Елена Серафимовна. Девочка не смела сказать: «Не трогай! Не ты нашел!»

Что касается молодого археолога, то он не удостоил Даню и взглядом. Ясно, у него были заботы и дела поважней. Стоит ли обращать внимание на какого-то мальчика, которому всего лет тринадцать, когда перед вами горшок, которому добрых пять тысяч лет!

Даня смотрел на черепки горшка как зачарованный. Они были рыжеватые, гладкие, на них виднелся рисунок, будто от вдавленной плетеной веревочки. Странное дело: никогда бы он не подумал, что так интересно разглядывать осколки какого-то кухонного горшка.

Он откашливается и робко поворачивает голову к Елене Серафимовне:

— А что я хотел у вас спросить…

Она кивает головой:

— Спрашивайте. Только не будем лучше им мешать. Вернемся в зал.

И вот они опять идут по сверкающему узорному паркету. Одной рукой она опирается на свою неизменную палочку с резиновым наконечником, другой — на его плечо. Он осторожно идет рядом, стараясь умерить разгон своего шага, смущенный тем, что ему приходится подлаживаться под темп ее мелких, неровных шагов, чуть обеспокоенный тем, что она сейчас заметит это. Дойдя до крайней скамьи, она остановилась и села, с видимым наслаждением протянув вперед ноги, обутые в плоские маленькие туфли. Он сел подле. Потом, набравшись духу, Даня спросил, глядя от застенчивости куда-то в угол: