Чаровница для мужа - Елена Арсеньева

Он встал и рубанул в полный голос:

Мы сообщаем вам о вопиющем факте:

На берегах Амура, средь родных полей,

Подвергся мирный наш, простой советский трактор

Обстрелу шестерых китайских батарей.

Услышав дикий рев китайского десанта,

Наш мирный тракторист (по званию старлей)

Ответил на огонь таким могучим залпом,

Что уничтожил шесть китайских батарей.

А после, слив бензин и запустив реактор,

Он быстро допахал гречиху и овес.

Поднялся в небо наш простой советский трактор

И улетел обратно в свой родной колхоз.

А в интервью со спецсотpyдником редакции

Наш бригадир сказал, как будто невзначай,

Мол, в случае другой подобной провокации

На поле вместо трактора мы выпустим комбайн.

Мгновение в зале царила тишина, потом ка-ак грянуло изо всех углов: — Даешь Даманский! Даманский — русский остров! Родной земли ни пяди! Уссурийский остров — России! Катитесь на хрен, узкоглазые-желтопузые!

Незабытые времена пограничных заслонов у Гродекова, бесконечных провокаций и самой кровавой — на острове Даманский, обиды на правительство, которое щедрой рукой откроило кусман русской территории вместе с Уссурийским островом ненасытному соседу, мигом воскресли в памяти присутствующих, и выражение лиц немедленно изменилось. Хмельная жажда дальневосточного реванша заиграла во взорах, обращенных к конферансье и официантам. И уже кто-то за столиком в углу реванул во весь голос, несколько видоизменив исторические реалии, но все их глубоко имея в виду:

– На траву легла роса густая,

Поплыли туманы широки.

В эту ночь решили китаезы

Перейти границу у реки.

И зал дружно подхватил — ну вот как будто репетировали по меньшей мере неделю:

– Мчались танки, ветер поднимая,

Громыхала грозная броня.

И летели наземь китаезы

Под напором стали и огня.

– Ох, Герка, — с радостным ужасом пробормотал Венька, — а ведь ты, кажись, спровоцировал международный скандал! Герка и сам уже спохватился, что дело очень даже может кончиться если не международным скандалом, то международным мордобоем — факт. И в это время…

В это время бамбуковые шторки разлетелись с деревянным стуком, и в зале появилась высоченная полная китаянка, набеленная и нарумяненная, с высокой прической, утыканной нефритовыми шпильками. Одета она была роскошно… впрочем, мы уже описывали это пальто, и этого горностая, и сумку и сапоги из, очень может быть, кожи баснословной белой змеи.

– Вань бадань, — пропела она на высоких нотах, с презрением глядя на конферансье. — Бэнь дань! Ни цюй ба!

И властно махнула рукой. Конферансье из желтого сделался белым.

– Смотри! — прошипел Венька. — Да ведь это же наша Сунь-куда-то-что-то! Что она ему сказала, отчего он так стушевался?

– Она сказала, что он мудак и сумасшедший, и предложила отправиться погулять, — перевел Герка, давясь смехом. — Для китайцев это то же самое, что на три буквы послать. Слушай, интересно, что она задумала?

Между тем Сунь Банань — а то была она, кто же еще? — пробралась на эстраду и взяла микрофон. А потом на своем очень чистом и правильном русском (приятели сразу вспомнили, как еще во время скандала в редакции поразились тому, что столь одиозная фигура говорит по-русски вообще без акцента) поведала собравшимся такой анекдот:

– Одной женщине подруга рассказала, как она была в Китае и какие китайцы неутомимые в любви. Ну, и та загорелась, взяла путевку, приехала в Китай. Познакомилась там в первый же вечер с китайцем, он ее привел в свою квартиру, легли в койку… Только китаец кончил, как вдруг прыгнул на пол, издал звериный вопль, кинулся под кровать, выскочил с другой стороны и опять на женщину. И по новой… Кончает, прыгает на пол, вопль, под кровать, оттуда — и снова… Три раза, четыре, пять, шесть! На восьмой раз и женщина завелась — тоже прыгнула на пол, завопила, кинулась под кровать… А там девять китайцев.

Ну, что тут содеялось в ресторане! Даже Герка со своим летающим трактором не имел такого сокрушительного успеха.

– Браво! — орали со всех сторон и били не только в ладоши, но и кулаками — в стол. — Бис! Мадаме китаезе — первый приз!

– Согласен, согласен, тисе, тисе! — выставил вперед ладони конферансье. — Цзунцзиндэ победиля! Она мозет целый месяц обедать в заведении бесплатно. Как ваша имя и фамилия, цзунцзиндэ?

– Да пошел ты на х… — ухмыльнулась победительница. — Фамилия моя Сяо. Начальство надо знать в лицо, как говорят русские. Забыли, кому эта харчевня принадлежит? Мне! Когда захочу, тогда и буду тут есть, и сколько захочу, понятно?

И под хохот зала вышла вон.

На конферансье грустно было глядеть. Понурый ушел он со сцены, и все постепенно опять вернулись к еде.

– Слушай, как он ее назвал? — теребил Венька приятеля. — Почему она эта… как ее… цэцудзе?

– Цзунцзиндэ — уважаемая, — ухмыляясь, перевел Герка.

– А Сяо тут при чем? Она же мадам Вторушина?

– Сяо очень даже при чем. Я так понимаю, это китайский вариант ее фамилии. В переводе означает — вторая. Когда я был пацанчиком, у меня была книжка «Уточка Сяо Лю». Я ее ужасно любил, миленькая такая сказочка.

– Значит, ее фамилия Сяо? — озадачился Венька. — А я думал, Сунь…

– Да какая тебе разница? Ешь, пельмени остынут! — подтолкнул его Герка, и друзья вновь принялись за еду, благо, после такого хохота аппетит усилился. Они больше не вспоминали ни об анекдотах, ни о конкурсе, ни о Сунь Банань, ни о том, какая у нее фамилия… да какая разница, в самом деле?!

А между тем именно в то самое время был убит Евгений Вторушин. Но об этом им еще предстояло узнать.

– Мамочка, ну давай еще подождем… давай еще постучим туда, это тот самый коричневый дядька был, я тебе точно говорю!

Девочка захлебывалась слезами.

– Верочка, уже поздно, — отвечал измученный женский голос. — Может, завтра? Утром папа из командировки вернется, мы с ним сходим и…

– Завтра? — испуганно воскликнула девочка. — Да он до утра Тишу сожрет!

– Господи, Верочка, что ты такое говоришь? С чего ты это взяла?!

– Ага, говорят, что китайцы кошек и собак едят!

– Ну мало ли, что говорят. Верочка, ну прошу тебя, пойдем домой!

– Мамочка, я без Тиши не уйду!

– Верка, да ты пойми, я просто боюсь туда идти, к этому китайцу, одна, без помощи!

Теперь Алена их увидела. Невысокая молодая женщина зябко куталась в пальто, рядом топталась девочка лет десяти в куртке нараспашку — видимо, от горя она не замечала, как стало вечером прохладно. Девочка рыдала уже в голос, мать пыталась ее утешить, но видно было, что она и сама едва сдерживает слезы.