Скованный ночью - Дин Кунц

У меня задрожали, а затем подогнулись колени. Плечи ссутулились под невидимым грузом. Руки повисли по швам, как плети. Фонарик выпал из пальцев, упал на пол и беззвучно закрутился на месте, потому что я больше не слышал никаких звуков, даже стука собственного сердца.

И тут все кончилось.

Давление снова пришло в норму.

Я со свистом втянул в себя воздух. Бобби сделал то же самое.

Он тоже уронил фонарь, но ружье держал мертвой хваткой.

— Дерьмо! — выпалил он.

— Ага.

— Дерьмо.

— Ага.

— Что это было?

— Не знаю.

— Такое уже бывало?

— Нет.

— Дерьмо.

— Ага, — сказал я, радуясь тому, что могу наполнить легкие.

Хотя наши фонари лежали на полу, количество римских свеч, катящихся колес, серпантинов, шутих и световых спиралей на полу и стенах не уменьшалось.

— Эта хреновина не отключена, — сказал Бобби.

— Отключена. Ты сам видел.

— В Уиверне все не такое, каким кажется, — процитировал меня Бобби.

— Каждая комната и коридор, которые мы прошли, ободраны и обесточены.

— А два этажа над нами?

— Голые стены.

— А внизу ничего нет?

— Нет.

— Там что-то есть.

— Если бы было, я бы нашел.

Мы подняли фонари, и когда лучи двинулись вдоль стен и пола, извержение света в стекловидной поверхности утроилось — нет, учетверилось, пока не стало гневным и яростным. Должно быть, настало четвертое июля: вокруг летали воздушные шары с яркими лентами, в воздухе взрывались ракеты и хлопушки; били фонтаны; все это было беззвучно, но до ужаса реально и так походило на праздник Дня независимости, что мы ощущали запах селитры, серы и угля, слышали марш Джона Филиппа Соузы и чувствовали вкус горячих сосисок с горчицей и жареным луком.

Бобби сказал:

— Еще не кончилось.

— С чего ты взял?

— Подожди.

Бобби изучал непрестанно меняющиеся цветные узоры света так, словно они были словами, напечатанными на странице; надо было только знать буквы.

Хотя я сомневался, что эти роскошные отражения содержат больше ультрафиолетовых лучей, чем луч вызвавшего их фонарика, но мои глаза не привыкли к столь яркому свету. По моему неприкрытому лицу и рукам лились ручьи и потоки, по ним непрерывно барабанили кванты, но даже если световой дождь нес мне смерть, сопротивляться этому вдохновляющему зрелищу было невозможно. Мое сердце колотилось не столько от страха, сколько от ощущения чуда.

А затем я увидел дверь.

Очарованный карнавалом света, я повернулся вокруг своей оси и сначала ничего не заметил. Лишь потом до меня дошло, что именно я вижу. То была массивная круглая дверь диаметром в полтора метра, сделанная из полированной стали. Именно таким нам представляется вход в подвалы банка. Не оставалось сомнений в том, что она была герметичной.

Я вздрогнул и шагнул к двери… но она исчезла. Пандемониум быстрых, как газели, пятен света и тени не мешал мне видеть круглое отверстие в стене, через которое мы вошли сюда: дыру с темным бетонным тоннелем за ней, ведущую в то, что когда-то было воздухонепроницаемой камерой.

Я сделал два шага к отверстию, прежде чем понял, что Бобби разговаривает со мной. Повернувшись к нему, я снова заметил дверь, на этот раз краешком глаза. Но когда я посмотрел на проклятую штуковину прямо, ее там не оказалось.

— Что случилось? — тревожно спросил я.

Бобби погасил свой фонарь. Потом он ткнул пальцем в мой и сказал:

— Выключи.

Я сделал, как он велел.

Фейерверки в стекловидной поверхности должны были тут же исчезнуть и смениться абсолютной темнотой. Однако цветные звезды, хризантемы и вращающиеся колеса продолжали жить в этом таинственном материале, передвигаться по всей комнате, образовывать карусель света и тени, меркнуть и уступать место новым огненным извержениям.

— Оно управляет собой, — сказал Бобби.

— Кто управляет?

— Процесс.

— Какой процесс?

— Помещение, машина, процесс… Что бы ни было.

— Оно не может управлять собой, — заспорил я, отрицая очевидное.

— Лучевая энергия? — предположил он.

— Что?

— Энергия световых лучей?

— Ничего не понимаю…

— Я и сам не понимаю. Но что-то должно было включить эту чертовщину. Энергия лучей фонариков.

Я покачал головой:

— Не может быть. В них почти нет энергии.

— Эта хреновина впитывает в себя свет, — стоял на своем Бобби, шаркая ногой по сверкающему полу, — превращает его в энергию и использует ее для того, чтобы начать вырабатывать энергию самостоятельно.

— Как?

— Как-то.

— Это не наука.

— В «Звездных войнах» показывали штуки и похлеще.

— Это колдовство.

— Наука или колдовство, но это есть.

Даже если Бобби был прав — а в его словах была по крайней мере крупинка истины, — феномен не мог поддерживаться вечно. Часть световых извержений начала меркнуть. Это относилось как к краскам, так и к интенсивности излучения.

У меня так пересохло во рту, что в воображении мигом появилась запотевшая бутылка «Хайникена» и мучительно долго не хотела исчезать.

— Почему этого не было раньше? — наконец произнес я.

— А ты когда-нибудь приходил сюда с двумя фонарями?

— Нет. Я однофонарный.

— Может быть, это была критическая масса. Минимальное количество света, необходимое для включения.

— Критическая масса из двух вшивых фонариков?

— Может быть.

— Бобби Эйнштейн. — Я посмотрел на выход с тревогой, которая слегка уменьшилась из-за ослабления яркости светового шоу. — Ты видел ту дверь?

— Какую дверь?

— Толстую и круглую, как у ядерного реактора.

— Ты что, пива перепил?

— Она была там и не там.

— Дверь?

— Ага.

— Брат, это не дом с привидениями.

— Зато лаборатория с привидениями.

Я удивился тому, каким правильным и подходящим к случаю оказалось слово «привидения». Инстинкт подсказывал: да, это так. Такой дом не обязательно должен быть заброшенным, иметь множество высоких шпилей, трескучие половицы и быть холодным как склеп. Я явственно ощущал присутствие злобных духов, приникших к невидимой преграде между моим и их миром, атмосферу ожидания, предшествующую скорой материализации злобного и склонного к насилию существа.

— Дверь была там и не там, — упорствовал я.

— Это похоже на дзен-буддистский коан: какой звук можно извлечь, хлопая одной ладонью? Куда может вести дверь, если она «там» и одновременно «не там»?

— Не думаю, что у нас есть время для медитации.

Я действительно ощущал, что время уходит и космические часы быстро тикают, приближая нас к развязке. Это предчувствие было таким сильным, что я едва не устремился к выходу.

Единственное, что меня удерживало в яйцевидной комнате, — это уверенность, что Бобби не последует за мной. Он не интересуется ни политикой, ни культурной, ни светской жизнью, и ничто не может отвлечь его от пляжа, солнца и прибоя, кроме помощи другу, оказавшемуся в беде. Он не доверял тем, кого называл «плановиками», — людям, которые думают, что знают, как построить лучший мир, которые учат других, как им следует жить и что думать. Но по зову друга он пошел бы на баррикады. Стоило Бобби узнать причину — в данном случае ею было исчезновение Джимми Уинга и славного Орсона, — и он бы ни за что не сдался и не отступил.

Я тоже не оставил бы друга в беде. Только убеждения и друзья помогают нам пережить трудные времена. Друзья — единственные в этом несовершенном мире, с кем нам хотелось бы встретиться на том свете; друзья и любимые — единственный свет, который освещает наше будущее.

— Идиот, — сказал я.

— Задница, — откликнулся Бобби.

— Я не тебе.

— А тут больше никого нет.

— Я обозвал идиотом себя. За то, что приперся сюда.

— А… тогда беру «задницу» обратно.

Бобби включил фонарик, и на стенах яйцевидной комнаты вновь заиграли тихие фейерверки. На сей раз они не медлили и сразу врубились на полную мощность.

— Включи свой фонарь, — сказал Бобби.

— Мы что, вконец очумели?

— Не вконец, а недостаточно.

— Это место не имеет отношения к Джимми и Орсону, — сказал я.

— Откуда ты знаешь?

— Их здесь нет.

— Но есть что-то, что поможет нам найти их.

— Мы не сможем помочь им, если умрем.

— Будь идиотом-паинькой и включи фонарь.

— Это глупо.

— Ничего не бойся, брат. Carpe noctem.

— Черт! — выругался я, попав в собственную ловушку.

И включил фонарь.

Глава 13

На окружавших нас пурпурных стенах бушевал разгул неистовых огней, и было легко представить себе, что мы находимся в большом городе, охваченном мятежом. Вокруг кишели бомбометатели, поджигатели, попавшие в собственную огненную ловушку и в ужасе бегущие сквозь ночь. Циклоны бушующего огня неслись по бульварам, мостовую заливала лава; из широких окон небоскребов вырывалось оранжевое пламя; тлеющие обломки ограждений, карнизов и балконов обрушивались на улицу, оставляя за собой искры и струи дыма, похожие на хвост кометы.