Черт из табакерки - Дарья Донцова

– И чего я сказала? Суп-то невкусный.

– Абсолютно правильно поступила, – преспокойненько сообщила я, уничтожая дивный салат из брынзы, маслин и помидоров, – мама уволит Наташу и наймет другую. Сейчас в стране безработица, повара десятками на бирже клубятся, проблем с поисками новой поварихи не будет.

– Но я не хочу, чтобы ее из-за меня увольняли, – тихо сказала Вика. – У нее дочка маленькая и мужа нет…

– Ты же сказала: суп – блевотина, значит, следует принимать меры.

– Да пошутила!!!

– Ну надо же! А мы подумали, что и впрямь отрава, и есть не стали, все доверились твоему вкусу.

– Мама! – заорала Вика и выскочила в коридор.

После занятий я попросила Вику показать мне дом.

– Ты не торопишься? – обрадовалась девочка. – Вот здорово.

– Совершенно свободна, – заверила я ее.

– Тогда останешься ужинать, – распорядилась ученица, – а сейчас пошли наши хоромы смотреть.

– Надо сначала у мамы разрешения спросить. Вика хитро прищурилась:

– А дома никого, кроме нас и прислуги, нет!

– Куда же все подевались?

– Папа всегда очень поздно возвращается, раньше полуночи редко приезжает, Антон тоже после программы “Время” появляется, а мама каждый день к семи ездит на занятия.

– Куда?

– В шейпинг-клуб “ЦСКА”, занимается четыре часа.

Ну надо же иметь такую силу воли! Ежедневно шлифовать фигуру, меня бы не хватило и на неделю. Хотя, если больше делать нечего…

Здание оказалось огромным. Мы пошли сверху вниз. На третьем этаже располагалась комната Вики, библиотека и несколько пустых помещений, предназначенных для гостей. На втором – спальни Альбины и Никиты, кабинет, комнаты Антона и Веры.

Приоткрыв дверь в помещение, которое занимала Верочка, я вздрогнула. Оказывается, такое возможно: розовое пианино, синие обои и голубой палас. Естественно, в доме повсюду были натыканы туалеты и ванные комнаты. В самом низу располагались столовая, гостиная, зимний сад и кухня с подсобными помещениями. Пищеблок, забитый техникой, был такой огромный, что вся наша “хрущоба” преспокойненько бы уместилась в пространстве между плитой и окном. Оглядев серый холодильник “Филипс”, упирающийся в потолок, я поинтересовалась:

– Значит, вечерами ты почти всегда одна? Вика кивнула:

– Совсем одна. Повариха и горничная уходят в восемь, экономка Елена Ивановна еще раньше.

– И не скучно тебе?

– Я книги читаю, – с достоинством ответила Вика.

В ту же секунду в раскрытое окно гостиной ветер донес веселые крики детей.

– Почему не идешь с ребятами играть?

– Они идиоты, – буркнула Вика.

– Родители не боятся тебя одну оставлять?

– А что может случиться?

– Ну, вор залезет, напугает… Вика рассмеялась:

– Нас тут стерегут, как особо опасных преступников. Вся территория окружена забором, по углам вышки с охранниками, вдоль забора телекамеры, на проходной, ну, где ворота, даже муха не пролетит. Нет, здесь совершенно безопасно, и к тому же в доме есть сейф.

– Где? – удивилась я. – Вроде никакого железного ящика не было видно.

– Пошли, – велела Вика.

Мы поднялись на второй этаж и открыли дверь в кабинет. Девочка отодвинула большую картину, изображавшую горный водопад, и обнажилась никелированная дверца с кнопками.

– А-а-а, понятно, – протянула я, – очень предусмотрительно.

– Еще стол с цифровым замком, – пояснила Вика и ткнула пальцем в ящик. Я увидела небольшую панель с клавишами.

– Папа сюда документы прячет, – сообщила ученица, – только я код знаю, смотри.

Она быстренько потыкала пальцем, и раздался легкий щелчок, ящик выехал вперед. Внутри в изумительном порядке лежали счета. Я невольно вздохнула. У нас дома квитанции валяются вперемешку в круглой жестяной коробке из-под датского печенья. Сколько ни пробовала рассортировать их, ничего не получается. Только сгруппируешь бумажки, а они – бац, расползлись, словно тараканы. У Соловьевых же все лежало ровными стопками, перехваченными резинками: газ, свет, коммунальные услуги, расписки прислуги… Но самое интересное в глубине. Вика, желая продемонстрировать стол, выдвинула ящик до упора, и я увидела красивую розовую папку, на которой стояло выведенное синим фломастером слово “Завещание”.

– Что это? Вика улыбнулась:

– Наша последняя воля.

– Зачем? – прикинулась я идиоткой, чувствуя, как в груди быстро-быстро заколотилось сердце. Девочка вздохнула:

– Мы богатые люди, а деньги должны иметь хозяина.

– Не понимаю.

– Ну смотри, – сказала Викуша и вытащила папку. – Видишь? Если папа умрет, наследниками становимся я и мама. Если скончается и мама, то все деньги достаются мне.

– Погоди, погоди, вдруг раньше отправится на тот свет Альбина, а Никита будет жив, тогда что?

– Ничего, – пожала плечами ученица, – деньги-то папины. Как были его, так и останутся.

– А Антон?

– Мой дядя сможет получить деньги только в случае кончины всех родственников, – терпеливо разъяснила девочка. – Ну, представь, все поумирали – папа, мама, я, только тогда Антон станет хозяином.

– Почему же он не получает долю в случае смерти Никиты?

Виктория поглядела на меня с жалостью:

– Понимаешь, деньги-то принадлежат Соловьевым, а Антон – Михайлов, он всего лишь брат мамы и не родственник нам.

– Как это не родственник? – изумилась я.

– Ну не кровный, – растолковывала Вика. – папа и мама ведь не родственники. Я почувствовала легкое головокружение.

– А кто?

– Супруги. Общей крови у них нет, ясно?

– Вроде. Скажи, вот недавно умерла Вера, ее деньги теперь чьи?

– Папины, – спокойно ответила Вика, – теперь все-все средства в руках у отца.

ГЛАВА 18

Дома в прихожей на полу валялись инструменты и стружки.

– Что у нас происходит?

Ленинид поднялся с колен и сообщил:

– Вот, видишь, тут был выступ.

Я ахнула. В нашей прихожей, чуть поодаль от двери, торчал и мешал, как больной зуб, странно выступающий кусок стены. Теперь его нет, и видно, как из потолка в пол уходит довольно толстая труба.

– Это для горячей воды, – пояснил папенька, похлопывая по железке. – Вишь, как глупо строители поступили, огромный короб сделали. Сейчас сюда дверцы прилажу и шкаф сгоношу для верхней одежды. Даже хорошо, что в нем труба будет, мокрое быстрей высохнет, зато в прихожей теперь есть где повернуться.

Коридорчик, ведущий от входной двери к комнате, и впрямь стал значительно шире. Я оглядела полированные дверцы, прислоненные к стене, и строго спросила:

– Где материал взял?

– Дык в магазине.

– Каком?

– “Бауклотец”.

– Не ври, там такие цены, что зайти нельзя, не ужаснувшись. Да одна подобная дверка на две мои

Месячные зарплаты потянет, а у тебя тут и петли, и ручки…

– Не веришь, – обиделся папуля.

– Нет, и совершенно не хочу пользоваться крадеными вещами, мне это противно!!!

– Гоношистая ты, Виола, – вздохнул папенька, – только не крал я ничего!

– Ой, не надо рассказывать сказки, что купил.

– Вот и нет! Нашел!

Я уставилась на него во все глаза, потом расхохоталась.

– Нашел! Ну ты циркач! Идешь, значит, себе по дороге, а на тротуаре валяются страшно милые и необыкновенно нужные дверцы, по странной случайности, вместе с ручками.

– Фу-ты ну-ты, – крякнул папочка, – да если хочешь знать, за “Бауклотецом” этим помойка есть. Товар в магазине и впрямь дорогой. Владеют магазином немцы, люди дикие и непонятные. Если какая вещь им испорченной покажется, ну повредилась при перевозке, они ее выбрасывают в контейнер. Гляди, на дверках тут и тут фанеровка отлетела, а у ручек бомбошек нет.

Я всмотрелась повнимательней. И правда, видны проплешины.

– Да у этой помойки пол-Москвы толчется, – пояснил папуся, усиленно работая стамеской, – говорю же, дикие люди, дети гор! Ну подумаешь, ободралось маленько, зачем вышвыривать отличную вещь. Сейчас подделаем, лучше новых станут.

– И как ты это сделаешь?

– Просто, йодом замажу.

– Где научился столярничать? Ленинид присел возле одной дверцы.

– Дык в колонии. Мебель мы делали на заказ – диваны, кресла, шкафы. Неси йод.

– У нас только зеленка.

– Она не подойдет. Сходи в аптеку, к утру шкафик получится.

Я покорно отправилась за бутылочкой антисептика. Дежурная аптека находится на проспекте. Я получила йод и собралась выходить на улицу. В этот момент у двери затормозила красивая темно-вишневая иномарка. Водитель, приятный мужчина лет сорока, может быть, излишне полный для такого возраста, вылез, распахнул заднюю дверь и помог выбраться своей спутнице, худенькой женщине в простом темно-коричневом костюме. Что-то в ее облике показалось мне знакомым, и через секунду я поняла, что вижу… Тамару.

Подруга о чем-то весело говорила с мужчиной. Я глядела во все глаза. Давно уже не видела Тамару такой оживленной. На ее всегда бледных щеках играл румянец, глаза блестели. В Москву давно пришел вечер, но иномарка стояла под фонарем, и в его свете были видны даже крохотные пятнышки грязи на темно-красных боках вызывающе дорогой машины. Наконец они начали прощаться. Мужчина поцеловал Тамаре руку, сел в иномарку и умчался, подруга побежала в сторону дома, мне показалось, что она подпрыгивает.