Бой под Талуканом - Николай Прокудин

– Циник ты, Вова, – сказал я.

– Не циник, а старый солдат, забывший о любви!

– Выпьем, чтоб с нами такого никогда не случалось, ненавижу я этих голубых! – рявкнул новый тост Бодунов.

– Это все, еще на раз, и надо бежать в лавку. А точки давно закрыты, – вздохнул, заглянув на опустевшую посуду, Хмурцев. – Хорошо сидим в первый раз за полгода, может, продолжим?

– Можно, конечно, но как мы будем завтра выглядеть? – вздохнул Сбитнев. – Орденоносцам простят, а нам? Эх, сейчас только в двух местах в стране пить разрешают много и регулярно.

– Это где же? – удивился я.

– В Чернобыле и на атомных подводных лодках вино регулярно дают. Уж в зоне аварии сам бог велел, – вздохнул Володя. – Вы сбрасывались деньгами на ликвидацию последствий?

– Да, после Дня Победы объявили в обстановке секретности о катастрофе. Собрали со всех по пятьдесят чеков и рублей по сто, – ответил я. – Не хотел бы я там оказаться. Сколько ни пей, а яйца все равно фонить и звенеть будут. Какой ты после этого мужик!

– Сочувствую тем, кто там работает. Давайте за них – и расходимся спать, – распорядился командир роты.

Мы готовились к новому рейду, а заменщика Марасканова в последний раз поставили начальником караула.

– Ну, Игорь, ходить тебе начкаром, пока замена не приедет, – усмехнулся я на разводе наряда.

– Посмеиваешься надо мной? – спросил он.

– Нет, завидую. По-хорошему завидую тебе.

– Приезжай в гости, обязательно! В отпуск поедешь и заскакивай. Днем – музеи, вечером – кабаки, оторвемся на всю катушку!

– Ловлю на слове! Договорились.

Пока Игорь тянул лямку в карауле и ничего не знал, к нему прибыл сменщик. Он с трудом втащил в казарму огромный потертый чемодан, раздувшийся во все стороны, со сломанными замками и связанный веревками, чтоб не рассыпался.

– Лейтенант Александр Мандресов. Прибыл для дальнейшего прохождения службы, товарищ старший лейтенант! – представился он ротному.

– Шо, хохол, что ли, Манресо? – спросил Сбитнев.

– Нет, грек. Не Манресо, а Мандресов, – поправил он ротного.

– Грек греческий или российский? – поинтересовался я.

– Осетинский. Из Орджоникидзе.

– О, Саня, я тоже это училище заканчивал! – воскликнул Ветишин. – Почти земляки! Ты какого года выпуска? Я – восемьдесят пятого.

– А я – восемьдесят четвертого.

– Хватит щенячьих восторгов, земляки. Сегодня и завтра принимаешь взвод, и послезавтра уходим на боевые действия за Саланг в район Файзабада. Повезло: с корабля на бал, – ухмыльнулся Володя.

– Дарю тебе, Сашка, маскхалат. От щедрот души. А то поедешь в своем повседневном кителе, – ухмыльнулся я.

Смена караула задерживалась. Уже прошли лишних три часа.

– Что там случилось, не пойму? – злился Володя. – Кто их меняет?

– Ремонтная рота.

– Вот козлы, и без того времени в обрез, а люди не готовы к завтрашнему строевому смотру. Позвони, Ник, узнай, в чем дело!

Я вышел в коридор к телефону, и тут к казарме прибыл караул.

Ворвавшиеся в оружейку Марасканов и Муталибов были свирепы, как львы. Ну что ж, вопрос с поисками пропавшего караула снят. Я вернулся за стол к бумажкам. Писанины на неделю, а показать нужно завтра.

Планы работы на подготовительный период и во время рейда, да еще по этапам. Конспекты, отчеты, партийная, комсомольская работа… Какие собрания, когда всего пять дней между рейдами. Самое главное – это наградные на мужиков оформить, поэтому я заполняю свои тетради и параллельно двум писарям диктую текст представлений к орденам и медалям. Фразу одному, фразу другому, лишь бы не перепутать, кому и что диктовать.

– Володя! – обратился я к командиру. – Давай оформим наградой на орден Красной Звезды Марасканова. Боевой мужик, не повезло с этим дурацким начпо бригады спецназа, остался ни с чем. Пять рейдов прошел с нами, в принципе, имеем право, давай за Алихейль сделаем.

– А как быть с Подорожником? Комбат, я понял, давно сильную неприязнь испытывает к нему.

– Да к кому он ее не испытывает, только к «стюардессе» и к Арамову благоволит, и то потому, что с ним одно училище закончили.

– Ха! Я тоже Ташкентское закончил, но любви и доброты не замечал.

– Как же, а кто тебя на роту поставил? Понятно теперь, откуда протекция! Я думал в свое время, что Лука будет ротой командовать.

– Вот еще! «Чапай» не любит никого выше себя ростом, а Лука вытянулся как каланча. Я же маленький, но удаленький.

– Василий Иванович в отпуск уехал, а Лонгинов препятствовать не станет, они с Игорем в дружбе, земляки-ленинградцы, – продолжал я уговаривать.

– Ну, если ты ходатайствуешь и все сделаешь, то валяй. Пиши, ходи, подписывай, пробивай, у тебя это получится. А мой наградной оформил правильно? Много раз переделывал?

– Я и палец о палец не ударил, тебе все разбитая челюсть протолкнула, прошло по ранению, без сучка и без задоринки.

– Эх! Челюсть ты моя «краснозвездная»! – пропел Володя, почесывая щеку.

– Что случилось, Игорь? – спросил я вошедшего взводного, у которого от злости лицо было пепельного цвета.

– Представляете, во время смены караула пришел Ошуев и принялся орать, что нет порядка. Потребовал опись недостатков, а этим недостаткам полгода уже. Ну и что же вы думаете, он наковырял? Нет термометра, разбито стекло, сломана форточка, порван линолеум. Составил акт, начет будет сделан. Обсчитали – рублей пятьдесят получится с кратностью. Ну и армия! Воюешь, а с тебя же еще и высчитывают!

– Это был дембельский аккорд! Вот лейтенант Мандресов прибыл тебе на смену, собирай монатки, сдавай взвод, плюй на начеты и на всех начальников. Домой! – ободряюще улыбнулся Сбитнев.

– А я тебе бумаги на орден оформляю, с тебя пузырь! – ухмыльнулся я.

– В Ленинграде, когда получу, тогда и поставлю!

– Заметано! – подытожил я, и мы ударили по рукам.

– Семен Николаевич! – обратился я к Лонгинову. – Подпишите представление к ордену на Марасканова.

– А почему не к комбату несешь? – удивился Лонгинов.

– Но вы же за него остались. Он через час уезжает.

Комбат сказал, что его уже нет в полку, он в пути домой, только со «стюардессы» слезет и сразу на аэродром.

– Будем считать, что сегодня – это завтра, хорошо? – спросил утвердительно Бронежилет. – Подписываю завтрашним числом, и неси в строевую часть, завтра в шесть утра отчаливаем. А успеешь оформить? Да еще подпиши у Ошуева: он остался исполнять обязанности командира полка. Филатов с сегодняшнего дня тоже в отпуске.

– Черт! Жалко, что «кэп» убыл, с ним проще было бы.

Хорошо всем – одни отпускники! А я с февраля никак не уеду.

– Хитрюга! Да ты все время тянул резину до лета, а теперь вместо тебя Грымов и Острогин отдохнут.

– Ничего, август будет мой, – успокоил я сам себя.

Я проскользнул к кабинету Ошуева и стал ждать начальство. Когда он появился, я подскочил к нему с протянутым наградным. Герой взглянул на бумаги и молча вернул, не подписывая.

– Товарищ майор, человек два года добросовестно служил в Алихейле, в Баграмке был. Лонгинов прочел и утвердил.

– А в караульном помещении знаете, какой бардак был вчера?

– Но ведь эти недостатки полгода переходят по списку, он-то при чем? Тем более деньги удержат, два раза за одно и то же не наказывают. Да и орден не за караульную службу, а за боевые дают.

– Что-то не вижу логики, ну, ладно, сегодня у меня хорошее настроение, подпишу. Завтра такого шанса у тебя уже не будет. Шагай в роту, «Фурманов»! Как вы без Василия Ивановича справитесь? Не загубите батальон? Кто замполитом батальона выходит в рейд? Артюхин ведь еще болеет малярией?

– Я и за себя и за того парня! Как обычно в этих случаях, – ответил я.

– Ну-ну, дерзай, – похлопал меня по плечу Ошуев и ушел, на ходу продолжая чтение своих бумаг.

Куда нас черти несут? Надо по карте поглядеть: где это? Мама родная, маршрут через всю эту многострадальную страну! Так далеко от полка нас еще не заносило.

Тепловой удар

– Игорь, как ты считаешь, встретимся когда-нибудь после войны? – спросил я, провожая к автобусу Марасканова.

– Не знаю, что сказать, думаю, еще встретимся, главное – не потеряй адрес. – Он крепко пожал мне руку и обнял на прощание, и я побежал на плац в батальонный строй.

Это надо же было придумать такое: вчера был последний строевой смотр, а сегодня прибыла комиссия из Ставки Южного направления. Сытые, одетые в новенькое х/б, холеные, пузатые полковники скучающе ходили вдоль строя и задавали разные нелепые вопросы, отдавали распоряжения, взаимоисключающие друг друга. Ко мне обратился высокий седой полковник:

– Вы кто, офицер? – Оно и понятно, на маскхалате нет погон и знаков различий, нет и звездочек.

– Так точно, лейтенант Ростовцев, замполит первой роты.

– Я старший офицер службы ракетно-артиллерийского вооружения. Доложите, сколько в мешках у солдат боеприпасов, сколько гранат?