Последний мятеж - Сергей Щепетов

Он отряхнул песок и землю, потянул затвор… Все работает. А еще магазины есть?

На этом, собственно, его просветление и кончилось. Опять рвануло где-то рядом, и он чуть не потерял сознание. Потом посыпалась земля, камни, обломки бревен. Следом возникли какие-то люди в лохмотьях и с оружием. Его заставили вылезти из ямы и ползти вниз по склону. Потом они бежали, пригнувшись, по неглубоким оврагам и промоинам. Люди вокруг него куда-то стреляли, что-то кричали, падали. Наверное, это была группа, которой поручено вывести из боя его, Николая, — во всяком случае, его упорно гнали и гнали вперед. На какой-то развилке они наткнулись на нескольких солдат — Николай с отвратительной ясностью разглядел молодые полубезумные от страха лица. Те и эти начали стрелять одновременно, не прячась — как в кино. Кажется, Николай тоже стрелял… Его сбили с ног, ткнули лицом в песок и камни. Впереди рвануло, еще раз, и они опять побежали…

Потом вокруг был лес, а стреляли уже далеко. Кто-то был рядом, и Николай что-то спрашивал, ему что-то отвечали, он опять спрашивал… Он уяснил только, что дети живы, и на этом отключился. Нет, не потерял сознания — просто ему отказала оперативная память. Она сохранила только куски бесконечного движения по лесу — то шагом, то бегом, и автомата в руках уже не было…

Николай закончил рассказ с чувством неизбывной вины — чтобы он жил, умерли многие:

— Вот так оно все и было. Разговор я пересказал почти дословно. На последний вопрос он не ответил, но взгляд, движение… В общем, ощущение такое, что вот прямо сейчас и пристрелят.

Старик долго молчал, а Николай слушал журчание воды и пытался понять, как этот человек умудрился еще больше постареть за несколько дней: куда же дальше?

— Так ты думаешь, что угадал? Насчет оружия?

— Даже не знаю. Мне самому эта мысль пришла в самый последний момент.

— Как это может выглядеть? Почему ты так думаешь?

— Ну Валентин Сергеевич, вы же меня тут держите в неведении, и я могу только по аналогии… Вот у нас в период гласности мелькнула информация о том, как в давние времена некий полк на учениях отрабатывал действия в зоне радиоактивного поражения. Наступал, значит, в направлении эпицентра взрыва. Настоящего взрыва. Нас-то учили много позже, но мы, помнится, все удивлялись: откуда известно, после какой дозы солдат теряет боеспособность? Не на кроликах же проверяли… А с генетикой — это уж чисто мои фантазии. Точнее — экстраполяции. О том, что такое оружие возможно в принципе, известно давно. А тут мне вспомнилась какая-то статья — я ее, кажется, даже до конца не дочитал. Что-то там говорилось о веществах, микродозы которых способны раскрепощать скрытую или подавленную изменчивость. То есть сами они гены не калечат, но выпускают на волю все их дефекты, что ли… В общем, если популяция изолированная, то через пару поколений воевать будет некому.

— Всегда найдется, кому воевать, Коля. И как тебе все это нравится?

— Мне это вообще не нравится! Хотите еще одну экстраполяцию? Или даже целый пучок на одну тему? Если мы с вами из параллельных миров, если здесь нет принципиальных, качественных отличий, то вы обречены. Не знаю, что тут такое — страна в стране, государство в государстве или просто «мертвые земли» и их обитатели, но толпа мутантов никому не нужна. То ли это была чья-то ошибка, то ли это преступление, за которое можно осудить былых вождей, — в любом случае лучше вас всех тут закопать и никому не показывать. У нас социализм уже в прошлом, но никто так и не узнал, например, сколько народу лежит в мерзлоте на Колымских приисках: триста тысяч, три миллиона или тринадцать? Сколько солдат в войну погибло от пуль врага, а сколько расстреляно СМЕРШем и заградотрядами? И, заметьте, последнее советское поколение еще не вымерло, а это уже почти никому не интересно. А вы тут что? Если вас вовремя не закопать, так вы, может, еще и независимости потребуете?! Суда Международного трибунала?! И компенсаций за причиненный ущерб здоровью?!

— А что, при распаде вашего Советского Союза все республики начали требовать независимости? Народ восстал?

— Скажете тоже: «восстал»! Хотя кое-кто и восстал, конечно. Но народ, по-моему, как был на вторых ролях, так и остался. Зато первые секретари стали президентами. Впрочем, вариантов разных было много, только боюсь, что ни один из них здесь не пройдет. Вы сами-то в каком качестве пребываете: царь, президент, патриарх, премьер-министр? Ох, простите, Валентин Сергеевич! Не хотел вас обидеть — голова что-то плохо варит, вот и несу всякую чушь!

— Ничего, Коля: мне все равно немного осталось. Да, чуть не забыл! У того человека — ты назвал его Майором — нашли некоторые вещи. Он погиб почти сразу, но его успели обыскать. Я просил выложить тут на стол. Посмотри, пожалуйста, может быть, увидишь что-то знакомое.

Николай подошел к столу: «Что может быть у человека, которого собирались засылать в тыл к врагу? Впрочем, он же не в качестве шпиона… Двухцветный карандаш, блокнот, носовой платок, спички, портсигар вот красивый: именной, с гравировкой… Ну-ка, ну-ка… О, „Беломор-Канал“! Надо же: все как у нас! Еще ни одной не успел выкурить… Только как-то… Здоровый какой-то — его же таскать неудобно… Или у них пачки большие, не на 25 штук папирос, а больше?»

— Валентин Сергеевич, что-то портсигар странный. У него, часом, стенки не двойные? Вскрывать не пробовали?

— А что там может быть?

— Ну я же не знаю, до каких высот развилась здесь техника. Может, там мина: ковырнешь — она и взорвется? Вряд ли сильно, но хватит, чтобы покончить жизнь самоубийством.

— Отдай Пете, пусть посмотрит.

Когда Николай вернулся, старик изменил позу — повернул голову в его сторону.

— Так вот, Коля: я здесь не царь и не министр. Я — сказочник. Когда-то, очень давно, люди меня спросили: как жить и зачем? Надо было ответить, а я не знал что. Это была почти шутка — про Царство Небесное, куда живыми попадают хорошие дети, а после смерти все хорошие люди. Про демонов, которые живут во тьме внешней, которые прилетают на дьявольских птицах и убивают непослушных…

— Тех, кто не соблюдает маскировку, да?

— Примерно так. Одна сказка потянула за собой другую, потом третью. Только про Бога я не говорил ничего…

— Здесь у вас что, ни книг, ни притока информации извне?

— Информация? Есть, конечно, но всем ли она нужна? В школе, в институте тебя многому научили из того, что могло бы пригодиться примитивному охотнику-собирателю? Пусть даже и не для физического выживания, а просто чтобы сделать жизнь более радостной и интересной?

— Н-не знаю… Скорее наоборот. Так хоть не знаешь, чего лишился…

— Значит, понимаешь. В одной из брошенных изб нашлось несколько страниц из старинной книжки. Евангелие называется.

— И вы…

— Да. А сказочки прижились. Получили развитие в народном, так сказать, творчестве. Я уже давно перестал узнавать собственные сочинения.

— Народ кует собственную религию. Интересно было бы послушать, как это получается — без Бога?

— Может быть, он уже появился, только надо стать своим, чтобы тебе начали рассказывать. Впрочем, я думаю, что кончится все гораздо раньше и ты уже ничего не успеешь.

— Почему?

— Ты же сам мне доказывал, что мы обречены. А я это и так знаю: они уже победили!

— А вы-то почему так думаете?

— Не знаю, как в вашем мире, а нам еще в школе объясняли, что человек произошел от обезьяны. Он это сделал не очень давно и не совсем еще освоился. Есть, скажем, очень распространенная немочь — радикулит называется. Это не просто так, это плата за переход к прямохождению наших предков. А теперь представь, как чувствуют себя существа с такими врожденными дефектами, которые… Ну ты, собственно, кое-кого уже видел. Большинство из наших балансируют на грани, преступить которую мешает только инстинкт самосохранения. И вот… с тех пор как прижилась, внедрилась в сознание сказка о Царстве Небесном, самоубийства почти прекратились. Парадокс?

— Может быть, возникло некое табу?

— Нет и нет! Если человек в детстве признан вменяемым, он всю жизнь может распоряжаться собой как захочет. Только не вредить другим. И тем не менее…

— Что ж, значит, появилась мечта, ради которой можно и потерпеть. Ради которой можно рожать детей и вообще жить!

— Вот именно. А теперь ее нет. Это страшнее, чем пулеметы, это хуже, чем напалм!

— Вы хотите сказать… Вместо ангелов за детьми прилетели демоны, и главному мифу нанесен фатальный удар?

— А как это понять по-другому? По логике нормального советского руководителя, надо было бы спрятать или уничтожить и детей, и свидетелей, а людям объявить, что они благополучно отбыли в Царство Небесное. Только здесь некому этим заниматься — все давно идет самотеком. По-видимому, комфаши скоро попытаются очистить от нас территорию, а людям незачем будет сопротивляться.