Новые идеи в философии. Сборник номер 14 - Коллектив авторов

26

Как мы указывали уже во введении, он служит нам здесь как представитель целого типа, и не потому только, что он возрождает этот своеобразный тип для нашего времени, а потому, что его воззрения, поскольку они стали уже знакомы самым широким кругам, все же ни у кого другого не изложены в столь ясной и общей форме, а также и потому, что самые важные идеи, связанные с этой точкой зрения и оказавшие влияние на современную жизнь, связаны также прежде всего с личным обаянием их представителя.

27

Несмотря на ошибку с точки зрения этической, здесь перед нами все же в высшей степени глубокий взгляд на историю в самом широком смысле. В этом отношении все те, которые говорят об «исторических законах», могут многому еще научиться у индивидуализма, который вполне ясно понимает уже, что «исторические ценности» находятся за пределами общих законов. Но что и он не свободен от противоречий, доказывает полное отсутствие необходимых ограничений в отношении употребляющегося здесь понятия о «поддающемся предвидению» процессе «мира».

28

Что касается самостоятельного значения понятия любви к ближнему, как оно знакомо христианству, то оно остается совершенно непонятым и этим направлением, которое само развилось из натурализма.

29

Насколько абсурден такой прием, легко усмотреть в области теоретической. Мы должны были бы и ложную точку зрения признать ценной, только ради одной ее фактичности, хотя бы и даже именно потому, что ее ложность была бы выяснена, если только не признавать никакой нормативной инстанции, стоящей выше фактов. И мы не имели бы права вносить поправки в фактические ошибки только потому, что они фактичны.

30

Только в биологии относительно этой принципиальной точки зрения не все в общем ясно, несмотря на некоторые тонкие замечания относительно деталей. Здесь не вполне еще осознан по-видимому, лежащий за пределами естествознания момент, который она включает. И именно этим объясняется путаница биологически-определенной этики. Этический догматизм возводит все биологические неясности в принцип, и от этого не свободен в самом важном отношении и индивидуализм. Вместе с догматической оценкой жизни, будь то жизни, как силы, и ради этой силы, как мы это видим у индивидуализма, или ради дорогого среднего уровня жизни, как мы это видим у этического догматизма – в этом отношении обе точки зрения равны – тайно прокрадывается «гнилая телеология», которую Кант охарактеризовал как «смерть всякой натурфилософии». Природа, как таковая, не знает цели, а потому и наука о природе, как таковая, не может знать цели. То, что здесь имеет вполне правильный смысл как эвристически-регулятивный принцип, становится полной бессмыслицей как принцип конститутивный. И именно потому, наконец, естественно-научно определенная наука о нормах есть contradictio in adjecto. Этический догматизм и «аморальный» индивидуализм совершают одну и ту же ошибку и догматически ищут не там, где следует, идеал, который только критически может быть найден в совершенно другой области. В последующем изложении мы покажем это с полной ясностью.

31

Впрочем, это противоречие в практической философии является адекватным аналогом к тому, в которое впадают некоторые теоретические направления, когда они пытаются основываться на том, что уже является трансцендентальным условием эмпирических фактов природы и в них самих проявляется. Правда, и самую норму необходимо как будто рассматривать как факт. Говорят же о фактичности логического основания, о фактичности принципа основания, противоречия и т. д. И сами мы неоднократно говорили, что норма вообще должна быть «дана» с абсолютной логической необходимостью. Этим мы сами как будто применили к норме экзистенциальный принцип и можем говорить о фактичности нормы в такой же мере, как и о были должного.

Но при таком применении понятие факта получает весьма неопределенное освещение. Фактом эмпирически-реальным норму никоим образом признать нельзя, как бытие должного не есть одно и то же, что существование того, что должно было быть. Фактичность нормы заключается не в ее реальном существовании, реальной действительности, а в ее идеальном значении, идеальном влиянии. На этом основании было бы вообще лучше не расширять понятия факта за пределами реального существования и не распространять его на понятие идеального значения, чтобы не сделать содержание понятия слишком неопределенным, совершенно не взирая на то, что норма в психологических фактах достигает реальности, что бытие должного здесь может сделаться действительностью как нечто, что должно было быть. Ибо это расширение понятия необходимо ведет к недоразумению, будто понятие факта употребляется в том же смысле, в каком его употребляет догматизм. Последний употребляет его терминологически правильно, но догматически строит на нем логически-неправильные воззрения.

Здесь же дело идет прежде всего о терминологически-неправильном употреблении понятия, заключающемся в том, что само нормативное выдается за факт. Такое употребление понятия в мыслях сейчас же безмолвно исправляется, и, как факт разума, вполне правильно может быть превращено в основу для критических воззрений. Но это изменение понятия, превращающее факт разума в простой факт, является до известной степени роковым. Является оно роковым гораздо меньше в этическом отношении, где из-за подобных попыток не теряется еще критическая основа: с одной стороны, голый факт в смысле факта природы не делается основой для оценок, а с другой стороны, для этики самый факт всегда есть нечто уже данное. Более роковым оно является в логически-гносеологическом отношении, где факт должен рассматриваться не как нечто данное, а как нечто трансцендентально-обусловленное, и где, вследствие этого, при расширении понятия факта легко смешать трансцендентальную точку зрения с эмпирически генетической.

Первый, правда, чисто терминологический повод к такому смешению дал не кто иной, как сам творец критицизма в своем понятии «факта чистого разума». Это понятие Канта дало повод к чисто классическому заблуждению, в которое впали Шопенгауэр, а за ним и многие другие.

32

Согласно воззрению индивидуализма, автономия должна даже стоять в прямом противоречии к общеобязательному принципу. Само собой разумеется, что индивидуализм может это утверждать только потому, что никогда не проник достаточно глубоко в сущность автономии и потому, что он в общеобязательном принципе всегда предполагает включенным и общеобязательное содержание. Ошибка его заключается в том, что он считает этику вообще тождественной с этическим догматизмом, который впадает в это противоречие и по отношению к которому полемика индивидуализма вполне правильна.

33

Не следует, конечно, упускать из виду, сколь близко иногда индивидуалистический аморализм в лице самого представителя его приближался к индивидуализму критической этики. И не только в том смысле, что и он требует автономии. В этом голом требовании он самого себя не понял, рассматривая автономию не как нечто этически-общеобязательное, а как нечто естественно-произвольное. Нет, мы имеем в виду следующие, противоречащие ему самому слова: «Решающим фактором, устанавливающим здесь оценки, является здесь не дело, а вера, если вернуться к старой религиозной формуле в новом и более глубоком толковании: какое-нибудь глубокое убеждение, которое имеет относительно себя благородная душа, нечто такое, чего ни искать, ни найти, ни потерять, пожалуй, нельзя. – Благородная душа преисполнена благоговения перед самой собой». Смотри выше стр. 146. Этим автор в действительности отказывается от принципа произвольной власти, и абсолютно-ложная и исключительно-индивидуальная автономия произвола природы уступила место истинной автономии, в принципе сверхиндивидуальной, но индивидуальной по содержанию, хотя это и ускользнуло от внимания индивидуализма. Здесь он увяз в тине противоречия и не сумел найти твердой опоры, ибо основа критического разума не была им достигнута.