Дети Филонея - Елена Жаринова

Николя, незаконный сын настоятеля и константинопольской гетеры, тоже был личностью замечательной. После рождения первенца он постригся в монахи, повинуясь воле отца и правилам Филонеева монастыря. Там он пробыл семнадцать лет. Но в 1097 году, когда в Константинополь вступили крестоносцы, тридцатисемилетний Николя выкинул номер. Он сорвал с себя рясу, надел латы и ушел воевать за Иерусалим под знаменами Гуго Шампанского.

Как известно, в том походе крест одержал победу над полумесяцем. За доблесть Николя был пожалован баронским титулом и небольшой деревенькой Жани в Шампани. Забрав семью, бывший монах вернулся на родину предков. Там на старости лет он выполнил обещание, данное отцу, и посвятил своего первенца в Тайну Девяти мудрецов.

Первенцем Николя была дочь по имени Жозефа. На тот момент — уже тридцатилетняя вдова Робера де Куланжа, принесшего ей титул графини де Гран-Монти. Легкомысленная красавица, Жозефа едва умела писать. В семейной хронике она оставила одну фразу: "Обязуюсь рассказать своему первому чаду о Тайне Девяти мудрецов".

Этот обет Жозефа выполнила из рук вон плохо. Забавы ради она рассказала своему сыну Роберу семейное предание, но при этом не скрывала, что не верит в подобную чепуху. Робер вырос законченным скептиком. Своему сыну Филиппу он не сказал ни слова: к чему дурить парню голову? Но в 1168 году произошло очередное Событие. Роберу к этому времени стукнуло семьдесят, а Филиппу — тридцать два. Семья де Куланж была небогата. Следуя плану де Монсея, они могли бы поправить свои дела. Старика от досады едва не хватил удар. А Филипп и вовсе пришел в ярость. Он не разговаривал с отцом до самой смерти последнего.

Итак, шанс был упущен. Нет, просто отложен! — решил Филипп де Куланж. Он поклялся, что заставит своих потомков поверить в Событие. Его сын Николя едва ли не с колыбели знал Тайну Девяти мудрецов.

Филипп осознал трагедию филонейцев. Она заключалась в скоротечности человеческой жизни… От События до События проходило около ста лет. То, во что верили очевидцы, для потомков становилось призрачной легендой. Страшно тонки были нити тайны, протянутой сквозь века…

Филипп придумал немудреный способ сократить число поколений между Событиями. Он установил правило, согласно которому мужчины из их семьи не имели права жениться раньше сорока лет, а женщины — выходить замуж раньше двадцати пяти.

И все же использовать Событие 1242 года не удалось. Его не ждали так рано — ведь минуло всего семьдесят четыре года. А Николя де Куланж слишком буквально выполнил волю отца. Он женился сорока семи лет от роду и умер через два месяца после рождения дочери Мари.

Тайна Девяти мудрецов могла сгинуть в могиле. Чтобы не допустить этого, Николя перед смертью открылся жене. Он положил ей на колени книгу, которой та раньше никогда не видела, — сшитые листы пергамента между двух дощечек, обтянутых черной кожей. На книге висел замок. Сняв с шеи ключ, Николя отдал его жене. Он взял с нее клятву, что она, во-первых, передаст ключ и книгу дочери. А во-вторых, сама никогда не откроет этот замок.

Неизвестно, как вдова де Куланж выполнила вторую часть клятвы. Но когда Мари исполнилось десять, мать вручила ей отцово наследство.

Юный Шарль д'Арбиньяк как никто понимал прабабку. Ей ничего не объяснили. Как и он теперь, она тоже осталась наедине с семейной хроникой. Но в записях ее деда Филиппа де Куланжа было столько страсти, что Мари поверила им безоговорочно. И наверно, сумела бы наконец оправдать надежды де Монсея. Но в 1242 году ей было всего пятнадцать лет. Все, что она смогла сделать, — это заново записать хронику, прилежно выученную наизусть. И замуж за д'Арбиньяка она вышла в двадцать девять лет. И сыну своему Жильберу хорошенько растолковала смысл События.

Как жаль, что дед Жильбер умер так рано! Шарль его даже не помнил. Дед бы все ему рассказал. Преданный сыном, он нашел бы поддержку у внука… Увы, отец Шарля не поверил ни одному слову Жильбера. Правда, семейную хронику он счел забавным чтивом и держал у себя в спальне — до тех пор, пока ее не увидел Шарль.

Мальчику строго-настрого запретили трогать книгу и задавать о ней вопросы. Ее спрятали в библиотеке. С тем же успехом можно было спрятать подранка от кровяной гончей! Шарль навсегда заболел Тайной, к которой едва прикоснулся. Очень скоро он отыскал книгу и читал ее, когда родители уезжали из дому. Снова и снова он восхищался гением Монсея и переживал разочарование вместе с несчастными Куланжами… Вот и сейчас он не заметил, как пролетело время. Верный Дориан заглянул в комнату:

— Господь с вами, месье Шарль! Вы все читаете? Вот-вот позвонят к обеду. Бегите скорей, ставьте на место эту проклятущую книгу.

— Иду, иду, — раздраженно отозвался мальчик. Проводив нетерпеливым взглядом слугу, он снова склонился над книгой.

— Пора прощаться, — шепнул он. Потом открыл первую страницу, где рукой Мари д'Арбиньяк было написано: "Я, Филипп де Монсей…"

— Я не подведу вас, сударь, — твердо сказал мальчик. — Можете быть уверены: моим потомкам не придется кусать себе локти.

Снова 26 апреля, среда

— С каждым днем возрастают темпы роста производительности труда ленинградских рабочих. Коллектив машиностроительного завода досрочно выполнил план первого квартала. А красильщицы и мотальщицы фабрики имени Желябова в который раз приняли на себя повышенные индивидуальные обязательства. И всюду пример рабочим коллективам подают коммунисты…

Влад вяло водил курсором по схеме, сверяясь с разложенными на столе образцами. Радиоточка бубнила о трудовых победах прямо над головой. Эта психотерапия внушала чувство стыда: вот видишь, и хлеборобы, и сталевары, и монтажники… Что говорить, даже красильщицы и мотальщицы не жалеют сил, вкалывая на благо страны. И только некоторые несознательные инженеры который час не могут найти ошибку в собственной схеме.

Чертеж генератора Тетеркина вернула ему со словами:

— Будем считать, Владлен Андреевич, что вы мне этого не показывали.

При этом она не преминула исключить его из списка на премиальные. Вот сволочь! Но даже на этой мысли сосредоточиться Влад не мог. Он смотрел на стриженый затылок Людочки и думал об Ульяне.

Надо же, как человека может изуродовать одежда! В его квартире, между постелью и ванной, в его черной рубашке Ульяна была красива. Тоненькая и гибкая, как девочка, с растрепанными русыми волосами.

И с лицом что-то случилось. Оно стало живым, словно внутри зажгли лампочку. Блестели из-под ресниц глаза. Щеки то розовели, то бледнели, и тогда на веки ложилась голубая тень.