Осколки любви (ЛП) - Харви Л.

Но прошлая ночь была для меня первой. Объятия, шутливая возня и прочее баловство, к которым Лили подсознательно подтолкнула меня прошлой ночью, определенно были чем-то новым. Мне нравились мои границы, но независимо от того, в каком состоянии находилось мое тело, я постоянно нуждался в еще большем сближении с ней.

Моя кровать была полной противоположностью той, что стояла в доме Лили. Ее двуспальная кровать с белым деревянным каркасом скрывалась под массой различных домотканых подушек и покрывал. Моя же представляла собой королевское ложе, обитое самым темным дубом, который я только смог найти. Лили была похожа на маленького потерявшегося котенка, свернувшегося калачиком в центре моего логова. От одной этой мысли кровь в моих жилах устремилась вниз.

Медленно я поднялся с кровати. Не мог быть уверен, не слишком ли она измучена, чтобы продолжить то, на чем мы остановились ранним утром, поэтому просто попросил ее подойти ко мне. В любом другом случае я бы лишь щелкнул пальцами, требуя, чтобы девушка встала на колени, но с Лили мне всегда нужно было знать наверняка, что она так же сильно, как и я хочет близости со мной.

Я подошел к фортепиано, стоявшему в углу моей спальни. Это была самая большая комната во всей моей квартире. Никогда не понимал мужчин, с маленькими комнатками и огромными кухнями. Я не проводил время на кухне, поэтому у меня не было причин посвящать ей большую часть своего дома. Намеренно решив не надевать боксеры и не пытаясь прикрыться, я наблюдал за Лили, пока ее глаза следили за моим полу возбуждённым членом.

Я так и видел, как крутятся колесики в ее голове.

Заняв свое привычное место на красном плюшевом сиденье перед пианино, я снял крышку и смахнул пыль. Прошло много времени с тех пор, как я играл в последний раз. Мои пальцы непринужденно заиграли мелодию, которая повторялась в моей голове уже несколько недель подряд — это была песня, которую я написал для Лили. Она даже не подозревала, что я умею писать музыку, но однажды она узнает.

Закрыв глаза и отгородившись от окружающего мира, я погрузился в мелодию, ощущая лишь холод клавиш на кончиках пальцев.

С губ сорвались слова, которые я напел чуть громче остальных: — Тьма, обещай мне.

«Интересно, знала ли Лили, что была тем самым ритмом в моем мозгу, песней, вживленной в мое сознание?»

— Почему именно фортепиано?

Мягкий вопрос Лили вывел меня из транса симфонии.

— Меня восхищает, как такие порочные руки могут создать что-то настолько ангельское.

Ей не стоило знать, что моя исповедь касалась всего, включая причину, по которой я сел за инструмент.

— Я могу слушать тебя весь день. Это ведь ты написал? Да да, я догадалась, потому что мелодия такая же темная и сладострастная, как и ты. Ты когда-нибудь задумывался о том, чтобы заняться этим профессионально? — смущенно спросила она.

Вечные попытки подтолкнуть людей быть лучше, чем они способны быть.

— И дать другим шанс запятнать единственное непорочное что у меня есть?

Я оторвался от игры и повернулся лицом к Лили.

— Твоя музыка дает тебе надежду?

И снова Лили решила проигнорировать мои слова и извлечь собственные выводы из моих объяснений.

Я так и не понял, было ли это потому, что она хотела это услышать, или потому, что это было необходимо ей.

Я рассмеялся и подошел к ней.

— Ангел, нет такого понятия, как надежда.

Когда я вновь опустился на кровать и попытался притянуть Лили к себе, она вырвалась из моей хватки. Она не играла, потому что выражение ее лица было искренне печальным, хотя скорее даже растерянным. Я замер, ожидая, что она скажет. В определенные моменты я мог испытывать границы и давить на Лили, но именно в такие моменты, когда ее уязвимая сторона была на виду, мне нужно было быть очень осторожным.

— Ты все время повторяешь, что нет таких понятий, как любовь или надежда, но ты сам противоречишь этому в каждом своем поступке.

Поднявшись с кровати, Лили начала расхаживать по комнате, пытаясь осмыслить сказанное мной, прежде чем изложить свои мысли мне.

Лежа на спине и подперев голову рукой, я наблюдал и ждал.

— Ты говоришь, что не веришь в любовь, но при этом предлагаешь мне заняться ей. Ты говоришь, что не веришь в надежду, судьбу и прочие оптимистичные вещи, но потом называешь меня «ангелом» и играешь на пианино. Ты гордишься тем, как твой брат восхищается тобой. А еще я слышала, как ты молишься каждую ночь, которую мы проводили вместе. Я знаю, что это не обращение к Богу, но это что-то, что представляется мне надеждой.

Огонь пылал в моих венах. Она перестала умилять меня, теперь она меня раздражала. Всякий раз, когда я думал, что у нас что-то получается или что она смирилась с тем, что это все, что она может получить от меня, она демонстрировала, что этого недостаточно. Она снова стала искать ответы и причины, которых не было и никогда не будет.

Лили замерла у изножья кровати в одной моей футболке, надетой ночью. Я отвел от нее глаза, чтобы свет, льющийся из нее, подобно ореолу, или ее напряженные соски, прижимающиеся к моей футболке, не могли отвлечь меня.

— Хочешь знать, почему я не верю?

Я наклонился вперед, приподняв ее подбородок так, чтобы она смотрела прямо на меня. Ей нужно было это услышать.

— Мы живем в мире, где люди ждут волшебного финала и эйфории от своей собственной сказки. Мы полагаемся на ожидание магических ответов, не веря в магию как таковую. Мы ожидаем любви и ответного чувства, но при этом не любим даже самих себя.

Лили попыталась отвести свой взгляд от меня, но я еще сильнее притянул ее лицо к себе, чтобы она не потеряла концентрацию.

— Как можно ожидать, что кто-то полюбит те уродливые части тела, которые тебе самому неприятны? Мы едим и ленимся в надежде стать худыми, удивляясь, почему мы никак не можем достичь совершенства. Мы продолжаем намеренно портить себе жизнь и имеем наглость удивляться, почему мы не приблизились к своей мечте. Человеческая раса — это куча дерьма, и это сама по себе достаточная причина, почему я не верю и никогда не буду верить в надежду или любовь.

К этому моменту я уже непроизвольно кричал на нее.

Лили не спешила навязывать мне свои взгляды теперь, когда я окончательно и бесповоротно заткнул ее. Я мог слышать, как сомнения рикошетом отдаются в ее сознании, и она впитывает все, что я сказал. Я наклонился вперед, чтобы попытаться поцеловать ее, но она отпрянула. Чувство вины начало зарождаться во мне, когда я увидел, как огонь в ее глазах угасает, словно я только что оторвал от нее какую-то часть, а потом я понял, что так оно и произошло.

— Мне лишь необходимо верить, что есть высшее благо или более масштабная перспектива, чтобы существовал смысл для всей этой боли.

Она не раз говорила мне, как сильно ей нужно верить в это, иногда это было единственным, что помогало ей пережить день, веря, что у нее есть цель на день грядущий. Мне нужно было стереть это выражение с ее лица, этот ужасный разочарованный взгляд. Я никогда так сильно не хотел увидеть чью-то улыбку.

— Но всегда есть исключение, Ангел, иногда есть свет, который затмевает всю эту тьму.

Я не был уверен, что верю в это, но она должна была услышать это.

Черты лица Лили смягчились, и она словно вернулась оттуда, где пыталась похоронить себя в своих мыслях. Я прижал ее к себе.

Я готов сделать все, чтобы она улыбалась.

Пора было положить этому конец, пока это не прикончило меня.

Глава 16

Лили

Я внимательно наблюдала за тем, как каждая совершенная часть его тела скрывалась под одеждой. Роман двигался так легко, словно позировал, пока собирался на работу. Дни до начала моей стажировки были сочтены, и я была рада этому. Мне ненавистны были все эти свободные часы, когда Роман был занят на работе, а я просто валялась и задавалась множеством вопросов о своей жизни.

Мой план состоял в том, чтобы остаться у него одной и что-нибудь разнюхать. После того как Роман изложил свои бредовые взгляды на любовь, во мне проснулось желание найти любую информацию, которая могла бы пролить свет на его прошлое.