Подняться на башню - Лора Андронова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Отец Непостижимый…
Дерево вызывало страх, Панически хотелось развернуться и бежать, бежать прочь, чтобы только не видеть этого жуткого силуэта на фоне белесого неба.
— Что это? — прошептал Баулик, уже подозревая истину.
— Это он. Тробан Присс, письмоводитель, — одними губами ответила Риль.
Застывая, смола образовывала на песке черные бугристые наросты, распространяющие резкий коричный запах.
— То, что он выделяет, — сильнейший яд. Чтобы никто не захотел подойти к нему ближе чем на милю. Никто и никогда.
Здесь не было даже змей, даже вездесущих ящерок, даже насекомых.
— Нам казалось, что идея великолепна. И сам Присс пришел от нее в восторг. Он говорил, что всегда мечтал полностью вникнуть в жизнь растений, понять…
Широко раскрыв глаза, Баулик смотрел на волнующуюся мощную крону.
— Я не помню, как все случилось. Как мы превратили его. — Она перевела дыхание. — Очнулась я от крика. Стоя на коленях перед деревом, Юмазис кричал — хрипло, дико, болезненно. Оазис был мертв.
— Почему же вы не вернули Приссу прежний облик?
— Мы не могли. Сделать человека чудовищем несоизмеримо проще, чем чудовище — человеком.
Монах робко погладил Риль по руке:
— А может, ему так лучше?
— Некоторое время ему действительно было лучше. Но потом сюда снова потянулись люди.
— Зачем?!
— За ядом. За смертельным, эффективнейшим ядом.
— Боги небесные!
— Кого-то интересовала сама отрава, кого-то — золото, что можно за нее получить. — Риль подошла к дереву и прижалась щекой к его сухой коре. — Они умирали здесь десятками. Сотнями. Но некоторым удавалось спастись. Потому паломничество продолжалось. Лет двадцать назад один кретин распустил слух о том, что это место — священная роща самого Ристага, символ его ярости и гнева.
Она стиснула кулаки:
— Роща! Казалось бы, ничего глупее и придумать невозможно! Но народ поверил. Все так любят красивые и значительные легенды.
Бешеный порыв ветра заставил ее замолчать. Песок поднимался в воздух, заслоняя небо. Вместе с ним отрывались от земли и летели ветхие лоскутки, бывшие когда-то одеждой, обломки костей, куски кожи.
— И вы не могли помочь? — спросил Баулик.
— Кому? Людям? Приссу?
— Приссу.
— Я боялась снова ошибиться, потому вернулась в Академию. Я должна была все обдумать. И еще многому научиться.
— А как же Юмазис?
— Он повредился. Сошел с ума. Твердил, что не может этого вынести. Что мы — уроды, твари, которым нет места на этом свете. Он пытался покончить с собой. Пытался убить меня. Потом успокоился, словно принял какое-то решение. Однажды ночью он ушел. И долгие годы я ничего не знала о его судьбе.
Риль задумчиво склонила голову. В ярком солнечном свете ее волосы были ослепительно золотыми. Минуту спустя она повернулась к Баулику:
— Отойди чуть-чуть.
— Что вы собираетесь делать?
— Репу сушить. Монах заволновался;
— Хотите его расколдовать?
— Да.
— А вы не боитесь, что… — Он запнулся. Риль отряхнула пыль с брюк.
— Боюсь. Но дальше так продолжаться тоже не может! — Она мельком глянула на Баулика и отвела глаза. — В последний раз я была здесь три года назад. Возле дерева собралась целая компания — несколько человек, гном и орк. У всех на лицах были повязки. Они собирали смолу в специальные ведерки, соскребали ее с корней, со ствола. А по коре все ползли и ползли вязкие черные капли. И мне показалось, что дерево… Что дерево плачет.
По спине Баулика побежали мурашки.
— Они выжили? — шепотом спросил он.
— Кто, собиратели яда? Не думаю. Повязки-то у них были самые обыкновенные.
Монах открыл было рот, чтобы ответить, но Риль знаком призвала его к молчанию. Расстелив на песке свою накидку, она встала на колени. Ее взгляд был прикован к дереву. Сперва она просто смотрела — пронзительно, изучающе. Потом с ее губ сорвались первые слова, и Баулик увидел, как с. накидки поднялось ввысь целое облако сиреневых искорок. Потом Риль протянула к дереву руки, и оно потянулась к ней ветвями. Чародейка продолжала что то говорить, но монах уже не мог различить отдельных фраз — речь звучала как рокот горной реки, как шум барабанящего по крышам дождя.
— Отец наш Непостижимый, все видящий, все знающий, не оставь меня, спаси меня, сохрани, наставь на путь, озари сиянием своей мудрости, — зачастил он, пытаясь успокоиться, не дай свершиться злу. Распахни объятия для душ страждущих и горюющих. Прости нам прегрешения, ибо не ведаем, что творим.
Дерево качалось. Дрожал ствол, крона, сучья. Вылезали из земли толстенные корни. Бывшие неподалеку камни покрылись сетью трещин. Не переставая читать молитву, Баулик зажмурился.
А заклинание уже жило своей жизнью — нечеловечески высокий, прекрасный голос выводил ноту за нотой, сплетая песню. Хрустальные звуки переливались, становились все тоньше и тоньше, пока не исчезли совсем. Баулик перевел дух и открыл глаза.
Дерева не было. В двух шагах от Риль лежал, свернувшись калачиком, обнаженный человек.
— Мой мешок, — сказала она вставая.
Монах очумело мотнул головой и подал чародейке холщовую сумку.
— И флягу.
Смочив полотенце водой, Риль осторожно протерла лицо Присса и накинула ему на плечи длинную льняную рубаху. Бывший письмоводитель тихонько застонал и попытался выпрямиться.
— Как я устал, — хрипло проговорил он. — Как я устал, Риль. Хочу отдохнуть.
Та ласково кивнула:
— Я знаю. — Ее пальцы коснулись висков Присса.
— Что вы делаете? — встревожился Баулик.
Но Риль его не слышала. С ее рук снова сорвались искры, на этот раз — мягкого голубого цвета. Покружив в воздухе, они, словно снежинки, осели на лбу письмоводителя.
— Спи.
Присс вздохнул, словно бы с облегчением, улыбнулся и замер.
— Он отошел? — чужим голосом спросил монах.
— Он уснул.
Пятачок земли под Приссом сперва потемнел, покрываясь плодородной почвой, зазеленел, зарос травой и цветами. Потом пески заколебались, и крошечная полянка поднялась в воздух.
На лбу Риль выступили капли пота, но зубы стучали, как от холода. Она что-то выкрикнула, и клочок земли стал стремительно уменьшаться в размерах, одновременно покрываясь матовой морозной оболочкой, Баулик охнул и на мгновение потерял сознание. Когда он снова пришел в себя, в руке чародейки покоился небольшой предмет, по форме напоминающий голубиное яйцо. Его скорлупу покрывали все густеющие ледяные узоры. Какое-то время внутри еще можно было различить силуэт спящего человека, но вскоре яйцо совершенно потеряло прозрачность.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});