Книга Вина - Роман Светлов

Таким образом, интеллектуал-язычник той эпохи вполне способен был вообразить тождество иудейского бога с Дионисом. Те иудейские обряды, которые изображает Плутарх, связаны и с празднованием дня субботы, и с древним праздником Кущей – осенним земледельческим торжеством, посвященным урожаю. На седьмой день верующие приходили, держа в руках пальмовые ветви, и это могло вызвать у эллинов ассоциацию с дионисийским тирсом – жезлом, украшенным плющом.

Неожиданное «вторжение» иудейской тематики в «Застольные беседы» показывает, что предметом для ученой беседы мог быть практически любой феномен культуры и быта. «Втянутый» в пространство симпосиона, он превращался в предмет интеллектуальной игры и теоретического наслаждения, которое так ценил любознательный греческий разум.

Книга четвертая

Вопрос VI

Каков бог у иудеев

Участники беседы:

Симмах, Мераген и другие

1. Последнее из сказанного Ламприем очень удивило Симмаха, и он сказал: «Как, Ламприй, нашего отечественного бога, „Эвгия, жен вдохновителя, честными цветущего безумствами Диониса“ ты приравниваешь к еврейским изуверам? Разве действительно есть какое-то основание отождествлять оба верования?» Тут вмешался Мераген: «Оставь Ламприя, я, как афинянин, могу тебе ответить. Утверждаю, что это один и тот же бог, и большую часть подтверждающих это свидетельств могут привести посвященные в справляемые у нас трехгодичные таинства; то, о чем позволительно рассказать добрым друзьям, и к тому же за вином и среди друзей даров Диониса, я готов сообщить, если это угодно присутствующим».

2. Все стали усердно просить, и он начал: «Прежде всего и сроки и самый обиход величайшего и многозначительнейшего праздника у иудеев соответствуют Дионисиям. Он называется у них постом и справляется в разгаре жатвы. Выставляются на вольный воздух столы с разложенными на них всевозможными плодами урожая, а над ними возводятся шатры из древесных ветвей, переплетенных плющом: поэтому предшествующая часть празднования называется праздником Кущей. Через несколько дней справляют другой праздник, уже не символически, а явно, в самом названии посвященный Вакху. Есть у них и праздник крадефория и тирсофория, обряд которого состоит в том, что они вступают в храм, неся фиговые ветви (κράδαι) и тирсы. Что происходит в храме, мы не знаем, но можно предположить, что это вакхическое действо: тут они свистят в дудочки, призывая бога, как аргосцы на Дионисиях, а иные выступают с кифарами; называют их левитами – название, происшедшее либо от имени Лисия, либо скорее от Эвия. Полагаю я, что и праздник субботы отнюдь не чужд Дионису: ведь сабами еще и теперь во многих местностях называют вакхантов, а это имя звучит в возгласах, с которыми обращаются к богу его служители. Подтверждение этого можно ведь найти и у Демосфена и у Менандра; и легко возвести это имя к тому возбужденному смятению, которым одержимы вакханты[60]. Сами празднующие субботу свидетельствуют о связи с Дионисом, приглашая друг друга выпить вина, а если что-либо непреодолимо препятствует этому, то обычай требует хотя бы пригубить несмешанное. Пусть все это кто-нибудь назовет догадками. Но что окончательно опровергает возражения противников сказанного, это прежде всего первосвященник, выступающий на празднике с лидийской митрой на голове, одетый в оленью шкуру, вышитую золотом, и в длинный хитон; на ногах у него котурны, с одежды свешиваются колокольчики, сопровождающие звоном каждое движение, как и у наших вакхантов, которые таким звоном при своих ночных священнодействиях знаменуют кормилиц Диониса, называемых меднозвонными; самый храм украшен изображениями тирса и тимпана: все это подобает не какому-либо иному богу, как только Дионису. Кроме того, они не употребляют меда в своих священнодействиях, полагая, что его примесь портит вино: а между тем до возникновения виноделия мед служил и для приготовления напитка и для возлияний; еще и теперь те из варваров, которые не умеют делать вино, пьют медовую сыту, умеряя сладкий вкус горькими корнями, придающими ей винную крепость; да и у эллинов существуют трезвенные медовые возлияния, в которых обнаруживается противоположность природы меда и вина. Немалым подтверждением приверженности иудеев к почитанию Диониса служит и то, что среди многих бытующих у них наказаний самым тяжелым считается отлучение от вина на определенный срок, и те, кто подвергся такому наказанию…»

[Далее текст в рукописном предании утрачен до конца четвертой книги; заголовки отдельных бесед сохранились благодаря тому, что каждой книге «Застольных бесед» в рукописях предпослано оглавление.]

«Ответственный» подход к винопитию, по мнению Плутарха, охватывал также обсуждение вопросов очистки, хранения вина и конкретного физиологического воздействия его на человеческий организм.

Плутарх исповедует фундаментальную для античной культуры идею очищения, которая объясняет необходимость особого отношения к подготовке вина и его «забору» из сосудов, в которых оно содержится.

Важен «физиологический» этюд Плутарха о платоновской теории, согласно которой выпитое проходит через легкие. Подобный тезис противоречил данным позднеантичной медицины и казался чистой воды доктринерством основателя Академии. Однако Плутарх предлагает не торопиться с осуждением «божественного» философа и приводит различные аргументы, должные подтвердить связь круговорота жидкости в организме и жизнедеятельности легких. Отметим, что точка зрения Платона указывает на старинное убеждение в прямом соотношении жизненной силы человека и дыхания. «Пневма», по архаическим представлениям, – легчайшая субстанция, которая поступает в кровеносную систему через легкие. Следовательно, вино, оказывающее воздействие на жизненную энергию человека, также должно иметь какое-то отношение к легким.

Прохождение винной влаги через дыхательную систему приводит к его смешению с жизненной субстанцией человека, что объясняет быстроту и силу эффекта от потребления вина.

Книга шестая

Вопрос VII

Надо ли процеживать вино

Участники беседы:

Нигер, Аристион

1. Наш согражданин Нигер вернулся на родину от ученых занятий. Он слушал прославленного философа, не столько времени, чтобы воспринять его систему, но достаточно, чтобы, подражая ему, усвоить неприятную манеру по всякому поводу изобличать своих собеседников в ошибках. И вот, когда нас угощал Аристион, он высказался с осуждением как обо всей обстановке симпосия, роскошной, по его мнению, до излишества, так и о том, что вино подается процеженным, тогда как Гесиод велит черпать прямо из бочки, чтобы сохранить присущую ему силу и крепость: «Такая очистка вина, во-первых, подсекает его нерв и угашает теплоту – ведь оно отцветает и выдыхается от процеживания. А затем в этом обнаруживается суетное чревоугодие, ради удовольствия жертвующее полезным. Подобно тому как холостить петушков и поросят, чтобы сделать их мясо более нежным вопреки природе, – дело не здравомыслящих людей, а сумасбродствующих от лакомливости, так, выражаясь метафорически, выхолащивают и обабляют вино те, кто не может ни пить его цельным, по своему бессилию, ни пить в меру, по своей жадности. Это процеживание – хитроумная выдумка, позволяющая им побольше выпить: так отнимают у вина весомость, оставляя только приятный вкус. Это то же самое, что давать теплую воду больному, которому неудержимо хочется выпить холодного. Ведь процеживание отнимает у вина остроту и крепость. Великое подтверждение этой порчи, клянусь Зевсом, то, что такое вино не выдерживает хранения, бродит и увядает, словно самый его корень в осадке (τρύζ); ведь этим же словом τρύζ древние называли и само вино, подобно тому как к человеку применимо ласкательное обращение ψυχή („душа“) или κεφαλή („голова“); действие собирающих жатву или у винограда обозначается словом τρυγαν – от того же слова τρύζ, оттуда же гомеровское слово „розножатвенный“. Само же вино Гомер называет огнистым (άίθοψ) и красным, и вот Аристион угощает нас побледневшим и пожелтевшим от повторной очистки».

2. Аристион, засмеявшись, сказал: «Не побледневшим и не бескровным, милый друг, а медовосладостным и кротким, уже по самому его цвету. А ты предпочитаешь напиваться мрачным как ночь и отвергаешь процеживание. Между тем его можно уподобить применению очистительного, которое, освобождая вино от тяжелого, дурманящего и болезнетворного, делает его легким и безобидным – таким, какое пьют гомеровские герои Эпитет вина άίθοψ у Гомера означает не „огнистый“, а „искрящийся“, „сверкающий“, иначе было бы невозможно придать его медному вооружению, как это часто встречается.

Мудрый Анахарсис, осуждая у эллинов многое другое, с похвалой отозвался об употреблении древесного угля, дающем возможность внести в дом огонь, оставив дым за дверями: так и вы, философы, могли бы найти многое, в чем стоит нас упрекнуть; но чем мы погрешаем, если предлагаем вино, изгоняя из него и рассеивая все, что в нем содержится беспокойного и мятежного, раскрывая его, а не приукрашивая, отнюдь не лишая его остроты и крепости, а скорее, освобождая его от загрязняющей его ржавчины?» «Но ведь, право же, в непроцеженном больше силы». «Как и в человеке, охваченном безумием, дорогой мой. А когда он, под действием чемерицы или соответствующей диеты, придет в себя, то этот болезненный избыток силы уходит, и к человеку возвращается его подлинная сила и здравый рассудок: так и очистка вина, отнимая его поражающую рассудок вредоносную силу, приводит его к здравому и кроткому состоянию. Суетность, полагаю я, глубоко отличается от опрятности: например, женщины, злоупотребляющие притираниями и благовониями, украшающие себя золотом и пурпуром, представляются мне суетными, но никому не будет поставлено в упрек пристрастие к купанию, натиранию маслом, поддерживанию волос в чистоте. Изящно показывает это различие Гомер, описывая одевающуюся Геру: