Последняя кровь первой революции. Мятеж на Балтике и Тихом океане - Владимир Виленович Шигин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Обойдем скромным молчанием этот несколько замутненный период временной отставки лейтенанта Дмитрия Вердеревского и перенесемся в Севастополь лета — осени 1905 года. В самом разгаре Русско-японская война, в морских сражениях на Дальнем Востоке погибла большая часть офицеров флота. Лейтенант Дмитрий Вердеревский вернулся из запаса на действительную службу и назначен командиром маленького, старенького номерного миноносца № 255 в составе Черноморской эскадры. Опытный офицер, имевший опыт кругосветного плавания, дипломированный морской артиллерист, вдруг на такой малозначащей должности в глубоком тылу. Видимо, служебными обязанностями лейтенант Вердеревский не был особенно загружен, находилось время и на общение с друзьями, и на общественно-политическую или, я бы даже сказал, на заговорщическую деятельность. В мае — июне месяце он особо близко общался с недоброй памяти лейтенантом Петром Шмидтом. Для читателей, желающих более подробно проанализировать период пребывания Дмитрия Вердеревского на Черноморском флоте в 1905 году, небезынтересно будет узнать, что Петр Петрович Шмидт в этот же период командовал миноносцем № 253. Если бы не мемуары сына Шмидта, Евгения Петровича, то вряд ли бы мы узнали о том, что в середине мая 1905 года вокруг лейтенанта Петра Петровича Шмидта сформировался небольшой кружок из его единомышленников-офицеров. На мой взгляд, практически любая активная революционная, подрывная деятельность граничит с психической патологией, но в случае с Петром Шмидтом это было настолько очевидно, что, называя офицеров, увлеченных его, мягко скажем, нестандартными идеями, мы невольно ставим под сомнение психическое здоровье и его единомышленников. Но факты — вещь упрямая, а они говорят за то, что, получив официальные известия о трагедии с эскадрой адмирала Рожественского в Цусимском проливе, у Петра Шмидта произошло обострение его душевной болезни. По выходе из болезненного кризиса резко активизировалась его антигосударственная, антиправительственная деятельность. Неделю Петр Петрович был вне себя, близок к полному отчаянию. Он почти не спал. А когда несколько оправился от пережитого, поведал сыну свой план создания “Союза офицеров — друзей народа”. “Верю… хочу верить, что найдутся во флоте смелые, честные люди, готовые рискнуть всем — карьерой, самой жизнью ради Отечества… Сорганизовавшись, мы сумеем привлечь на свою сторону слабых и нерешительных. Мы убедим их, что преступно думать о теплых местечках в тот страшный час, когда родина гибнет, когда решаются судьбы многих поколений! Нет, не может русское офицерство быть поголовно врагом вскормившего его народа!” — излагал свои мысли Петр Шмидт четырнадцатилетнему сыну. В “Союз офицеров — друзей народа” кроме автора идеи вошли давний друг Петра Шмидта по службе в Сибирской флотилии капитан инженер-механик военного транспорта “Дунай” Виктор Генрихович Володзько-Костич, инженер-механик поручик 29-го флотского экипажа Максимилиан Гарсмен и лейтенант Дмитрий Вердеревский. Даже четырнадцатилетний юноша, наблюдая за лихорадочной деятельностью отца, воспринял его идею скептически. Наблюдая со стороны за новоявленными заговорщиками, Евгений Шмидт отмечает, что даже старый, преданный друг Петра Петровича Володзько примкнул к Союзу не за идеей, а за Шмидтом… Что этот союз четырех эмоционально возбудимых, неравнодушных к косности и несправедливости четырех офицеров против отлаженной, громадной, флотской бюрократической махины не более как жалкая пушинка… Но Петр Шмидт своим воспаленным воображением уже рисует необозримые перспективы. За ночь он пишет воззвание к офицерам флота. Вот некоторые строки из этого обращения: “Вы не можете не знать, что правительство, навязавшее стране неслыханно-позорную войну, продолжает душить свой народ, стремящийся сбросить цепи тысячелетнего рабства… Как часть российских вооруженных сил, вы не можете не знать, что многое от вас зависит в завязавшейся кровавой борьбе. Как русские люди, вы не можете желать зла своему народу, желать видеть его несчастным и порабощенным. Составляйте петиции на Высочайшее имя! Просите, умоляйте, требуйте у Государя Императора дарования действительно конституционных гарантий, давно составляющих неотъемлемую собственность всех культурных народов… Организуйтесь и присоединяйтесь к нам”. “Союз офицеров — друзей народа”.
Не знаю, поддержали или нет остальные члены новоявленного “Союза” текст обращения, но наверняка, ознакомившись с текстом, они убедились в том, что дальнейшее соучастие в подобной деятельности неминуемо приведет их к суду офицерской чести, и в условиях продолжающейся войны — к военно-полевому суду со всеми вытекающими отсюда последствиями… Я обратился к этому эпизоду в биографии адмирала Дмитрия Вердеревского, официально нигде не отраженному, не столько из нежелания подтвердить его столь раннюю революционность и приверженность к демократическим переменам в обществе, сколько из убеждения в весьма сомнительной чести связывать ему свое имя с именем Петра Шмидта…»
Отметим, что помимо «демократов» Шмидта и Вердеревского в то время в Севастополе обитал еще один офицер-«демократ» лейтенант Александр Немитц (Биберштейн). О масонстве Шмидта нам ничего не известно. Зато и Немитц, и в особенности Вердеревский были масонами, причем далеко не рядовыми. История Александра Немитца требует отдельного повествования. Здесь отметим лишь то, что после подавления мятежа «Очакова» он «вдруг» оказался защитником отданных под суд участников мятежа. Шмидта и его ближайших трех соратников Нимитцу от смертной казни спасти не удалось, но матроса Исаака Уланского (который во время мятежа был объявлен командиром «крейсера «Очаков»!) он все же спас. Интересен для нас Немитц и тем, что в 1917 году его будет связывать большая личная дружба с комиссаром Черноморского флота (уже известным нам по событиям на «Памяти Азова») Фондаминским. В ту пору сам Немитц уже будет контр-адмиралом, назначенным масоном Керенским командовать Черноморским флотом. Что это, совпадение или некая неведомая нам закономерность?
Исследователь жизни А. Немитца капитан 2-го ранга Б. Никольский в своем труде «Последние рыцари» пишет: «На





