Две недели - Роберт Александрович Балакшин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Все трудней становилось ему. Голова разламывалась от боли, кровь кипела и стучала в висках. Мучительная темная тяжесть давила его. И вот по одному ему известному сигналу он знал: пора. Тогда он шел на мост и прыгал с него. В этот день вскрывалась река.
И, барахтаясь в воде, сосредоточенный и серьезный, Степан чувствовал, как освобождается от чего-то, как река изымает из него всю уже не нужную ему силу.
Однажды Степан исчез. Пропал. Объявили розыск, но его не нашли. Не было его и на мосту. Напрасно дежурили милиционеры, мечтавшие в этот раз перехватить его на подходах к мосту. В этот год случилось наводнение. Страшное, какого не помнил никто.
ЯБЛОКИ
1
Яблоки в поселок завозили редко. Отец взял с собой Васю — на него дадут второй килограмм — и отправился в магазин.
Они долго стояли в очереди. Отец много курил, сплевывал на землю слюну и часто тяжелым взглядом оглядывал неторопливую очередь.
У жены сегодня была стирка, отговориться он никак не смог.
Знакомые мужики, зашедшие в пивную, уже насиделись там и вышли, а они все стояли. Отец не скрывал досады.
«Выполоскала бы и завтра, — угрюмо подумал он и прикурил от папиросы. — Так нет, давай и полоскать сегодня. Стой тут среди бабья. Хоть бы для смеху еще один мужик». Отец, нахмурившись, бросил окурок и долго давил его и ввинчивал каблуком в землю.
«И парень-то весь истомился». Он посмотрел на Васю, который действительно устал от скучной неторопливости очереди и жгучего августовского солнца.
«Плюнуть да уйти, — нерешительно подумал отец. — Скажу, что не хватило да Васька заныл. А его научу, чего говорить».
После минутного раздумья отец сделал шажок в сторону, но затоптался на месте и не ушел. Уйти было жалко: столько простояли, может, с полчаса и осталось. «Ну, ладно, хоть яблоками полакомимся. Давно не едали», — оправдал свою нерешительность отец.
Вот они уже у дверей, что ведут в магазин. Кто-то положил в притвор чурку, чтоб они не закрывались. Из магазина, перебивая привычные запахи кожи, мыла и парфюмерии, пахнуло терпким ароматом яблок. Отец с Васей, как и все, молча наслаждались этим дивным, кажется, уже позабытым ароматом. Наслаждение прошло быстро, скука очереди убила его, и только Вася изредка потягивал носом теплый магазинный воздух.
Вот они и в магазине, впереди всего лишь пять человек. Отец ненадолго повеселел.
— Скоро, скоро, — приободрил он Васю, когда тот уже совсем повис на его руке, и пощекотал Васин затылок твердым ногтем. Вася съежился от щекотки. Эта редкая ласка отца была так неожиданна, приятна. В щелку между отцом и бабкой Капитонихой, стоявшей впереди, Вася чутко следил, как продавец тетя Рая громоздит горкой на тарелку весов румяные крепкие яблоки.
Вдруг у дверей возникла суета. Очередь заволновалась. Женщина, стоявшая на пороге в дверях, беззлобно поругиваясь, отодвинулась в сторону. Отец и Вася оглянулись. В магазин втиснулся Толя Черный, сумасшедший.
2
Почему его так звали, никто объяснить не мог. Жил Толя в дряхлом доме напротив магазина. Должно быть, у него было настоящее имя, но его никто об этом не спрашивал, а звали, как вздумали. Что Толя ел и на что, этого тоже никто не знал. Зато как он попрошайничает у мужиков покурить, выпить и о многом другом, по поселку рассказывались целые истории. Последняя из них — смерть его матери, случившаяся неделю назад.
Соседка Толи еще затемно, часу во втором, вышла на двор и подивилась: у Толи топилась печь. «Видно, и старуха спятила, — подумала соседка, — люди еще спят, а она печь топит». Утро настало, пора обеда прошла, дело к вечеру, а у Толи все дым из трубы, и из дома никто не показывается. Соседка позвала мужа, и они пошли к Толе. Вошли. В комнате жарища, душина, а Толя голый по пояс толкает поленья в печь. Мать лежит на печи, на ней груда из одеял, драных пальто, а сверху тулуп.
— Ты чего, Толя, дрова-то даром изводишь? — спросила соседка. Толя кое-как объяснил, что пришел он домой поздно, видит: мать озябла, лежит холодная и не дышит. Он укутал ее. Не согревается. Заснул. Ночью проснулся: нет, не согрелась. Тогда он втащил мать на печь и топит до сих пор.
Муж соседки подошел к печке. Толина мать была мертва.
— Ну не дурак ли, — рассказывала всем соседка и на этом месте неестественно смеялась, — она уж закоченела, а он кочегарит.
3
При появлении Толи очередь сдержанно зашумела. Если Толе случалось что покупать, в очереди он никогда не стоял. Он протолкается к началу очереди, там всунется между кем-либо и, тупо глядя перед собой, ждет, когда очередь сама пододвинет его к продавцу.
Толе нехотя, но уступали дорогу: что поделаешь, не понимает человек. Он бочком, настойчиво пробирался к прилавку.
Толя приблизился к отцу с Васей. Отец строго посмотрел на него. Толя скользнул по отцу отсутствующим взглядом, сунулся к нему, но отец выставил руку.
— Не влазь, — твердо сказал он и уперся рукой в плечо Толи. Вася с любопытством смотрел на Толю. Толя скривил губы, огорченный препятствием, но тут же каким-то осторожным, плавным, обводящим движением освободился от руки и приник к отцу. Отец попытался оттолкнуть Толю, но тот уцепился за полу его кителя.
На челюстях отца напряглись желваки, края ушей мгновенно побагровели. Вася испугался.
— Пап, папочка, — встревоженно шептал он, прижимаясь к отцу.
— Ну, — грозно сказал отец. Толя не двигался. Отец рванулся, неуловимым, стремительным движением отвел плечо и кулаком ткнул Толю под челюсть. Толя быстро сделал два шажка назад. На его лице изобразилось плаксивое недоумение. Он робко, застенчиво улыбнулся отцу и вдруг, тупо скосив глаза к переносице, упрямо полез к прилавку.
Отец вскипел.
— Уйдешь, нет?! — прохрипел он. Бабы всполошились, но возразить ему, а тем более урезонить, не посмели. Толя продолжал улыбаться и тепло дышал в лицо отцу, но мимолетное чувство жалости только подстегнуло отца. Он бросил на пол сумку, схватил Толю за грудь, тряхнул и без размаха, энергично ударил Толю в середину лица. Кто-то жалостно вскрикнул, а Толя быстро заперебирал ногами назад и полетел на расступавшихся женщин. Он взмахнул руками, пытаясь ухватиться за что-нибудь, и правой рукой
