Двуглавый. Книга первая - Михаил Иванович Казьмин

Тёзка сообразил. Всё-таки потенциал в нём есть, надо только над ним поработать. Ага, вот прямо то же самое, что и с его способностями. Да, не спорю, ждать — занятие не самое приятное, особенно для человека молодого, но и выступать в малопочтенной роли просителя дворянин Елисеев считал ниже своего достоинства. Конечно, в тёзкином случае это была победа гордости, а не благоразумия, но если меня устраивал результат — заставить покупателя первым предложить свою цену, то какая разница, через что тот результат будет достигнут? Что из института пришлют держиморд, которые возьмут тёзку под белы рученьки и куда-то поместят принудительно, я уже не особо и верил, не позволял пример того же Михальцова-старшего. Его, ясное дело, наверняка как-то контролируют, но поведением своим он не напоминал даже жильца золотой клетки, а уж тем более узника мрачной темницы. Хотя, если я допускал, что господин Михальцов может представлять интересы не Михайловского института, а чьи-то ещё, то возможными оставались и всякие другие варианты…

Разговор с Ольгой получился интересным, пусть и к какой-то определённости не привёл. Сестра рассказала тёзке историю раскрытия своих способностей. Выходило, что у неё это случилось само собой, да ещё и, как говорится, по жестокой необходимости — подружка тяжело болела, не знаю чем, но по описанию походило на грипп или ангину, тёзкина сестра пришла её навестить и так сильно пожалела больную, что рука как-то сама по себе оказалась у неё на лбу, а второй Ольга стала водить подружке над грудью. Подружка потом рассказала, что мучиться кашлем перестала сразу, а уже через четверть часа после ухода Оли и жар спал. Сама Ольга, кстати, с того же дня больше вообще ни разу не болела. Потом она стала помогать другим подружкам, иногда их родителям, домашним. Почему за те годы, что тёзкина сестра практиковала самодеятельное целительство, никто её так и не сдал, сказать теперь невозможно. С исцелением брата, кстати, неудача в сокрытии дара сестры вышла по глупости перепугавшейся горничной, в отсутствие тёзкиных родителей вызвавшей доктора. Горничную подполковник Елисеев, понятно, потом рассчитал, но настучать доктор Буров уже успел.

— У Николаши Михальцова похоже получилось, — добавила Ольга. — Он рассказывал, что сильно переживал за отца, когда тот мучился печёночными коликами, и ему очень-очень захотелось, чтобы отец выздоровел.

— То есть чтобы мои способности раскрылись, должно случиться нечто такое, что мне сильно захотелось бы изменить? — сделал тёзка правильный вывод из услышанного.

— Получается, так, — согласилась сестра и тут же поинтересовалась, сколько признаков нашлось у брата.

— Да ты что⁈ — попыталась она не поверить, но, на несколько мгновений задумавшись, всё-таки признала:

— Да, действительно, восемь из восьми… Теперь и я понимаю, что так и есть.

— Теперь? — не понял тёзка. — Почему теперь?

— Не знаю, — для убедительности она помотала головушкой. — Просто сначала как-то не верилось, но вот, поняла…

Поняли и мы с тёзкой, что дело тут обстоит очень даже непросто. Ладно ещё, если Ольга прочувствовала правдивость брата по-родственному, а если нет? Если и другие такие шибко способные тоже смогут определять, правду говорит им тёзка или лжёт? Вероятность такую сбрасывать со счетов не стоило, потому что она могла стать для нас источником серьёзных проблем. Сама по себе правда — штука, несомненно, хорошая, а ложь, наоборот, столь же несомненно плохая, но в жизни очень часто нужно если и не прямо врать, то хотя бы придерживать при себе часть известной тебе правды. Так что не хотелось бы оказаться в положении, когда так поступить невозможно, очень не хотелось бы. Что ж, значит, придётся заботиться ещё и об этом.

И всё же куда сильнее занимали меня вопросы о тёзкиных способностях. Из того, что ни я, ни даже он сам понятия не имели, что это за способности, выходило, что не знаем мы и того, какое именно событие, изменения которого сильно пожелает тёзка, поможет их раскрыть. Это я ещё тихо молчу о том, что событий таких на моей памяти уже произошло не одно и не два, и где, спрашивается, были тогда те способности⁈ В общем, пребывал я в состоянии полной неопределённости и никак меня такое состояние не радовало. То же самое переживал и тёзка, но переживал намного легче, чем я — в его возрасте многие проблемы воспринимаются либо как слишком далёкие и к повседневной жизни отношения не имеющие, либо как вполне себе разрешимые. Эх, молодость-молодость…

Время, однако, шло, а с выгодными предложениями никто к дворянину Елисееву не торопился. С невыгодными, впрочем, тоже — результаты обследования у доктора Брянцева как будто ушли в песок. Даже не могу сказать, почему нас обоих столь такое, казавшееся даже демонстративным, безразличие не пугало. То ли считали мы, что это ненадолго, то ли наслаждались спокойной жизнью, небезосновательно полагая, что когда дело до реализации тёзкиных способностей всё-таки дойдёт, нам будет не до покоя, в любом случае вопрос, чем заняться, перед нами не стоял, пусть занятия наши особым разнообразием и не отличались.

Что за занятия? Ну, во-первых, тёзка добросовестно продолжал набираться премудрости, читая взятые в университетской библиотеке книги. Мне, понятно, приходилось читать их вместе с ним, и я потихоньку втянулся, даже обнаружил в себе некоторый интерес к здешней юриспруденции. Кстати, те книги, что тёзка взял по моей просьбе, я тоже читал ближе к ночи, когда молодой и здоровый организм дворянина Елисеева отходил ко сну. В общем, набирался знаний о тутошнем мире не по дням, а по часам, да.

Во-вторых, тёзке, а с ним, ясное дело, и мне полагалось участвовать в вечерних семейных посиделках, начинавшихся с общего для всей семьи ужина, а после него плавно переходивших в общее же чаепитие с беседами. Одним чаем, впрочем, на этих посиделках не ограничивалось, пили и вино — глава семейства побольше и почаще, Елена Васильевна и тёзка поменьше и пореже, Наташе на моей памяти налили всего один раз, да и то немножко. Но не то, кому и сколько налили, было в этих вечерах главным, а само семейное единение, времени для которого больше и не было — подполковник Елисеев отбывал на службу рано утром, не оставаясь дома на завтрак, обедал он тоже на службе.

Ну и в-третьих, по-прежнему радовали походы к вдовушке Фокиной. Я, хоть и поставил их в этом перечне последним