Исторические силуэты - Станислав Отв. ред. Васильевич Тютюкин

настаивал на отказе всех предпринимателей от участия в булыгинской Думе, предлагал противодействовать правительству в реализации новых внутренних займов, отказаться платить промысловый налог в повышенном размере и главное — «закрыть все фабрики и заводы для того, чтобы создать массовое рабочее движение». Натравить рабочих на правительство, чтобы добиться от него политических уступок, — такой шаг являлся беспрецедентным в отношениях российской буржуазии с царизмом. Во многом предложение Четверикова явилось следствием того, что стачечное движение в Москве еще не обнаружило явственно своего не только анти-самодержавного, но и антибуржуазного характера.

Выступление Четверикова оказалось тем не менее чересчур «левым» для большинства собравшихся, в том числе и для Рябушинского, который находил «слишком крайней мерой» абсентеистскую политику в отношении внутренних займов. На нее, как и на другие предложения Четверикова, заявил он, можно решиться, «лишь исчерпав все другие способы борьбы». Для него самым необходимым являлось широкое объединение в рамках торгово-промышленного съезда. На нем следовало бы обсудить «в числе других вопросов о борьбе с законосовещательным характером Думы» и предложения Четверикова Пока же Рябушинский считал необходимым воспользоваться приездом многих промышленных деятелей на Нижегородскую ярмарку, «чтобы ознакомиться с их настроениями и подготовить возможно большее количество единомышленников». Об итогах совещания у И. А. Морозова решено было сообщить в печати{318}.

26 июля 1905 г. в московской либеральной газете «Русские ведомости» появилось «Письмо в редакцию», подписанное 15 московскими фабрикантами, выборными Биржевого общества, участвовавшими в совещании у И. А. Морозова, — П. Рябушинским, Четвериковым, Вишняковым и др. В заявлении выражался протест против проведенного Найденовым и К° 8 июля решения Московского Биржевого общества об одобрении законосовещательного характера Думы. «Боясь, чтобы постановление не было принято русским обществом как признак того, что наше сословие единодушно держится подобных взглядов», подписавшие со всей определенностью высказались за законодательную Думу. В случае реализации булыгинского проекта, подчеркивали они, «народные представители не будут иметь дело лично с царем, а с царевыми слугами, то есть с той же бюрократией, ни в чем не изменившейся, ничем не поступившейся». В непосредственном «единении» царя с народом они видели идеал конституционной монархии, хотя само это выражение в газетной публикации не присутствовало. Законодательные права Думе нужны были прежде всего для борьбы с бюрократией, в противном случае последняя могла игнорировать мнение думских депутатов. «Как и большинство русских людей, — подводился итог, — мы ныне полагаем, что самодержавие на Руси не должно отождествляться с правом царевых слуг в своих действиях не считаться с мнением и желаниями народа».

Публичное выступление московских оппозиционеров переполнило, очевидно, чашу терпения «царевых слуг» (благодаря «неусыпному надзору» которых, заметим, сохранилась информация о настроениях либеральных индустриалов). 12 августа 1905 г. В. Н. Коковцов обратился к Д. Ф. Трепову с заявлением, что «ввиду проявленного ранее в совещании 4 июля с. г. со стороны представителей промышленности направления проведение съезда (очередного торгово-промышленного съезда, намеченного на август, — Ю. П.) признается крайне нежелательным». Вслед за тем Департамент полиции уведомил московского градоначальника: «Предположенное собрание Всероссийского съезда промышленности и торговли ни в коем случае допущено быть не может». 18 августа у М. Ф. Норне, как упоминалось, проведен был обыск и изъяты материалы совещаний 4–6 июля{319}. Правительство показало, что не намерено отказываться от привычных полицейских методов борьбы с любым оппозиционным движением.

К тому же после издания закона 6 августа 1905 г. о Государственной думе часть промышленников охладела к политической деятельности, полагая, что их миссия исчерпана. Подобные настроения овладели, в частности, большинством петербургских участников летних совещаний, которые переориентировались на представительное объединение, ограниченное чисто экономическими задачами. Тенденция обрела воплощение в созданном в начале 1906 г. Совете съездов представителей промышленности и торговли{320}.

Рябушинского в данный момент занимала проблема участия промышленников в будущей Думе. В конце августа он принял участие в совещании представителей, как ее называли полицейские, «либеральной партии Московского Биржевого общества». На одном из пароходов, курсировавших в районе Нижегородской ярмарки, участники договорились содействовать тому, чтобы в Думу не прошел никто из консервативной группы Найденова. На первой же сессии нового парламента намечалось поставить на обсуждение «рабочий вопрос», средством разрешения которого либеральные промышленники считали образование особого рабочего сословия и предоставление рабочим права избрать своих представителей в Думу. Ближайшей практической задачей являлась борьба за влияние в Биржевом комитете путем пополнения состава выборных «на предстоящих в 1906 г. выборах новым элементом исключительно либерального направления»{321}.

Вскоре Рябушинский уехал на французский аристократический курорт Биарриц, расположенный на берегу Бискайского залива близ границы с Испанией. Оттуда он писал 2 октября Норпе: «Сижу теперь в углу Европы и поневоле бездействую». Надежда на создание политического союза российских предпринимателей не оставляла его. Ознакомившись с опубликованными в русских газетах резолюциями майского съезда земских и городских деятелей, он предлагал своему корреспонденту: «Не следовало бы и нам теперь огласить в печати о бывшем нашем съезде. Мне лично это представляется необходимым, чтобы более широкому кругу промышленников и торговцев дать должную точку опоры, чтобы они знали, куда обращаться и каких мыслей в интересах всей страны, и в частности промышленности, — понимая широко ее задачи — следует держаться»{322}.

Вернулся он в Россию накануне объявления Манифеста 17 октября. Оппозиционные настроения в среде либеральной московской буржуазии к тому времени достигли апогея. Гласный' городской думы Н. П. Вишняков в своих воспоминаниях приводит записанный им любопытный рассказ Н. А. Найденова. В самый канун 17 октября у Найденова собрались А. С. Вишняков (племянник мемуариста), «его приятель» П. П. Рябушинский, А. И. Гучков (в то время директор-распорядитель Московского Учетного банка), А. Д. Шлезингер (председатель правления Московского Купеческого банка) и Г. А. Крестовников. А. С. Вишняков выступил с предложением, чтобы правительство «скорее приступило к осуществлению политических свобод». К нему присоединился и Рябушинский, но в конечном итоге они остались в меньшинстве, так как остальные разделяли мнение Найденова, предложившего обратиться к московскому генерал-губернатору П. П. Дурново с ходатайством о вооруженной охране банков{323}.

После манифеста, встреченного всей либеральной оппозицией как победа конституционного начала, П. П. Рябушинский вместе с С. И. Четвериковым становится инициатором создания «умеренно-прогрессивной партии», стоявшей на промежуточных позициях между сформированными тогда же кадетской и октябристской партиями, С кадетами «умеренных прогрессистов» сближал подход к решению аграрного вопроса за счет передачи крестьянам части помещичьей земли. Вместе с октябристами Рябушинский выступал за «единство, цельность и неразделенность Российского государства» (отвергая кадетский принцип автономии и федерации) и против 8-часового рабочего дня. «Умеренно-прогрессивная партия», созданная для участия в выборах в Государственную думу, не имела широкой социальной базы и весной 1906 г. фактически прекратила существование. На основе близости с программой «Союза 17 октября» Павел и Владимир Рябушинские еще осенью 1905 г. вошли в Центральный комитет созданной А. И. Гучковым буржуазно-помещичьей партии.

Разразившееся декабрьское