Хроники Единорога. Охота (СИ) - Шмидт Роберт

Сквозь клубы дыма он наблюдал за гибкой блондиночкой в розовой блузке и обтягивающих брюках с низкой посадкой, которая практически откровенно пускала слюнку в отношении молодого, одетого во все черное, цыгана. Парень и вправду был красив, даже Лис должен был это признать. Темный оттенок кожи, черные, покрытые гелем волосы, худощавый, и в то же время широкоплечий. Типичный провинциальный казанова, ну совершенно как Стефан. У Мундека не было необходимости приникать в мысли любовника, чтобы знать, чтобы знать, что у того в данный момент ходит по голове. Как правило, мужчина смотрит женщине глаза. Цыган, тем временем, не отрывал взгляда от приличных размеров декольте, с трудом скрывающего роскошные груди девушки.

Напротив этой парочки сидел мрачный тип, скорее всего – отец или отчим блондинки. На первый взгляд, ему было уже гораздо больше шестидесяти, хотя, судя по числу стоящих перед ним рюмок и учтя относительно раннее время, не было исключено, что он был значительно моложе, чем выглядел. Он с безразличием следил за прохождением разыгрывающегося у него перед глазами романа, время от времени расправляясь с очередным "бешенным псом"[33]. Зато сидящая рядом женщина, слегка надкусанная временем дамочка, все еще выдающая себя под подростка, с наслаждениям приглядывалась страстным поцелуям, которыми цыган одарял блондинку между глотками дешевого вина – только сейчас Мундек заметил, что эти трое пьют самую гадкую "софию"[34].

Целостность картинки дополнялась маленькой девочкой, верной копией сексуальной мамочки, которая, словно заводная, бегала вокруг лавки.

Когда Мундек начинал вторую кружку, шестерка алкоголиков удалилась согласным, хотя и шатким шагом по направлению раскаленной солнцем улицы. Идя цепью, они чуть не сбили низенького парнишку в бейсболке и сопровождавшего его пузатого типа, которые как раз сворачивали в калитку.

- Вот же курва!

Ругательство, вопреки кажущемуся, не прозвучало из тенистого прохода, его произнесла блондинка, выпутывающаяся из страстных объятий смуглого ухажера. Девица совершенно не выглядела при этом перепуганной, самое большее – от нее так и било злостью. Ее дочка, обегающая лавку, по меньшей мере, в сотый раз, с воплем бросилась в сторону подходящего молодого человека. Толстяк куда-то исчез, похоже, пошел за пьяницами.

- Филипек! – запищала девочка, прыгая в вытянутые руки паренька. Там она и осталась, держа его за шею, когда они подходили к сидящим.

- Присаживайся, Филипп, - пожилая женщина подвинулась. – А я должна оттащить Зыгмунта.

Но по выражению ее глаз вовсе не следовало, что она желает закончить забаву. Зыгмунт тоже не позволял оторвать себя от сидения и очередного "бешенного пса", даже несмотря на усилия его супруги. Молодой же человек проигнорировал обоих, поставил девочку на землю и с укором поглядел на блондинку.

- Что же ты делаешь, Марта? – ломающимся голосом спросил он, слишком низким тоном, чтобы это не обратило внимания цыгана.

- Ничего не делаю, - ответила девица "на отвяжись", прижимаясь к своему новому принцу. – Что тебе надо?

- И кто этот тип?

Цыган радостно улыбнулся; Мундек отметил при этом, что у него не хватает множества зубов, хотя оставшиеся были снежно-белыми.

- Садись, братан, - мягко сказал он, - и расслабься.

Филипп глянул на него исподлобья, но, о чудо, уселся на месте, несколько секунд назад покинутом накачавшимся Зыгмунтом. Было заметно, что вся это ситуация для него чертовски болезненна. Тем более, что блондинка не переставала клеиться к новому хахалю, делая из всего этого самое настоящее показательное выступление.

- Ты можешь мне объяснить, - в конце концов попросил паренек, - зачем ты громоздишься на этого... типа?

- Кхарав Ромек, - вмешался цыган, садясь удобнее, а блондинка впилась в него еще сильнее.

- Чего?

- Этот тип только что сообщил, что его зовут Ромек, - перевела девица.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

- Выпей, поговорим... – цыган подвинул Филиппу рюмку, из которой до сих пор пила пожилая женщина, и налил в нее теплой "софии". Парень криво поглядел на рубиновое содержание рюмки, затем – с нескрываемой ненавистью – на своего соперника, поскольку именно такой статус тот должен был обрести в его глазах.

- Это вовсе не объясняет того, зачем ты к нему клеишься!

- Да отвяжись от меня, Филипп. – Блондинка выпрямилась. – Я не твоя жена.

- Но ведь...

Парень собрался протестовать, но девица тут же продолжила:

- Отведи Мартынку домой и не устраивай тут скандалов, - она достала из-под стола спортивную сумку, по-видимому, с вещами девочки.

- Похоже, у тебя шарики за ролики зашли!

Глаза в тени козырька бейсболки загорелись злобой.

- Спокуха, парень, спокуха, а то у тебя вино проливается.

Цыган снова оскалился, только эта улыбка уже не была веселой или красивой.

Мундек начал подозревать, что недостатки в зубах казановы появились в результате подобного рода событий. С одной стороны, ситуация была просто комичной – если бы он рассказывал о ней Молодому, тот наверняка бы не поверил; с другой стороны, паренек, которого блондинка послала к черту, должен был в этот момент переживать сущий ад. Лис задумался, почему он попросту не набьет морду ромскому барончику. Сам он на его месте давно бы уже так и сделал.

Телепат глянул на часы и тихо выругался. Наблюдение за местной жизнью поглотило его настолько, что он забыл про встречу. Часик в тени пролетел, словно стрела, а ведь ему нельзя было опоздать. Лис мысленно проник в зал за официанткой, чем отвлек ее от интереснейшей беседы с сотрудницей. В то время, как он рассчитывался, в игре за соседним столиком наблюдался пат.

Лис поднялся, парень в бейсболке сделал то же самое, разве что секундой позднее. Вместе они направились между столиками к калитке. Мундек чувствовал ненависть и печаль, вскипающие в невысоком парне, не нужно было приникать в его мысли, чтобы знать, как сильно тот страдает. Когда они очутились в темноте прохода, Лис обнял Филиппа рукой, глянул прямо в изумленные карие глаза и высвободил от нагроможденной боли.

   

- Пан аспирант[35]...

- Чего ты хочешь, Щепочка?

- Я... Ну, вы знаете...

- Нет, не знаю.

Старший постовой Киевский нервно прикусил губу. Он знал, что желает сказать начальнику, только не мог найти соответствующих слов.

- Ну... я же сразу пану аспиранту говорил, что эта Соболевская – она... – прервался он, видя, что уже зашел далеко.

- ...всего лишь обычная блядища, - спокойно закончил Филипп. – Думаешь, я этого не знаю?

Толстяк остановился, словно в землю врытый.

- Что такое? – Аспирант остановился в двух шагах, заметив, что идет один, и, весьма удивленный, повернулся. – Я что-то не то сказал?

- Еще как, - буркнул Киевский, глядя исподлобья на идущего к нему аспиранта.

- Так что ты хочешь сказать?

Они встали лицом к лицу, что выглядело комично, учтя как минимум сорок сантиметров разницы в росте.

- Ну...

- Давай, говори!

- Ладно, скажу. – Щепочка набрал в легкие воздуху, словно бы собирался нырнуть, и заговорил очень-очень быстро, наверняка желая высказать все, прежде чем случится реакция, которую можно было предвидеть. – Пан аспирант был такой влюбленный в Соболевскую. Света за ней не видел. И вы орали, когда кто-нибудь начинал что-нибудь говорить, а ведь все знали, что она гулящая. И когда пан туда пошел, так я остался в калитке, потому что она же с тем цыганом на ваших глазах облапывалась, так что даже мне, человеку чужому, глупо было глядеть. А потом пан вышел из пивной с тем седым типом, улыбаясь, как будто ничего и не...

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Парень в бейсболке внимательно поглядел на своего подчиненного. Чем дольше он слушал его речь, тем больше чувствовал себя не в своей тарелке. Он помнил все, каждый день, каждое мгновение, которое провел в компании Марты, все унижения, как мелкие, так и побольше, которые терпеливо сносил во имя большой, неподдельной, как ему казалось, любви. И никогда никому не признался, сколько это ему по-настоящему стоило. Никогда еще не позволял, чтобы кто-либо при нем плохо говорил о Марте. Он заклинал реальность, страдал, а сегодня, в тот самый день, когда познал по-настоящему огромное унижение... Ничего. Полнейшее спокойствие и расслабленность. Щепочка был прав: несмотря на то, что он до сих пор еще помнил отблеск чертиков в цыганских глазах, похотливое выражение на лице своей бывшей – да, не станем бояться этого определения: бывшей – он не чувствовал ничего, ни гнева, ни злости, ни печали.